Элизабет (тихо). Да, известно. Хэйл. Вы знаете, гуди Проктор, что я не вхожу в состав членов суда. Она недоверчиво смотрит на него. Я приехал в Сейлем по собственной инициативе. Так вот… Я хочу, чтобы ваш муж остался в живых. Если его казнят, я буду считать себя убийцей. Вы меня понимаете? Элизабет. Чего вы от меня хотите, сэр? Хэйл. Гуди Проктор, эти три месяца я размышлял наедине с собой, искал истину, как господь бог искал ее, скитаясь по пустыне. Нет прощения тому, кто толкает людей на ложь… Готторн. Как вы смеете говорить о лжи? Хэйл (Готторну). А то, что осужденные служили сатане, — это разве не ложь? Дэнфорт. Я больше не желаю слушать всякую чушь! Хэйл (к Элизабет). Не ошибитесь в понимании своего долга, как это случилось со мной. Я торопился в Сейлем, как жених к невесте. Мне казалось, что я несу высшую правду религии, благодать священного закона. Но все, чего бы я ни коснулся, угасало, и где ступала моя нога — пролилась кровь. Остерегайтесь, гуди Проктор, нельзя оставаться в лоне той веры, что приносит лишь смерть и страдания. Жизнь — вот самый драгоценный дар, полученный нами от бога! И какие бы помыслы ни управляли человеком, даже самые высокие, нет ему оправдания, если он отвергнет божественный дар. Я умоляю вас, гуди Проктор, повлияйте на своего мужа, уговорите, чтоб он признался. Если он и послушается кого-нибудь, то только вас. Пусть он солжет, в конце концов. Бог скорее простит лжеца, чем того, кто в гордыне своей отвергает божественный дар жизни. Элизабет (тихо). Соблазна полны ваши речи, мистер Хэйл, как речи самого дьявола. Хэйл (в отчаянии). Перед богом мы все прах, женщина! Нам не дано постигнут его. Элизабет. Я слишком невежественна, чтобы спорить с вами, ваше преподобие. Дэнфорт (подходит к Элизабет). Я вызвал вас не для того, чтобы вы здесь спорили. (Пауза). Неужели у вас нет сердца, гуди Проктор? Неужели жизнь мужа для вас ничего не значит? Он умрет, как только взойдет солнце, понимаете ли вы это? Зверь и тот не выдержал бы такого испытания! Элизабет молчит. Из камня вы, что ли? Если бы у меня не было никаких других доказательств, то все равно я не усомнился бы, что вы причастны аду. Ваше бессердечие, ваши сухие глаза разоблачают вас. О, как вы преданы дьяволу! Это он вытравил из вашей души всякую жалость и доброту. Теперь я вижу, что бесполезно обращаться к вам. Чивер, уведите ее! Элизабет (тихо). Разрешите мне поговорить с мужем, ваше превосходительство. Пэррис (с надеждой). Вы постараетесь уговорить его? Элизабет молчит. Дэнфорт. Отвечайте, гуди Проктор, — вы будете его уговаривать? Элизабет. Я ничего не обещаю. Разрешите мне поговорить с ним. Слышны шаги по коридору; все оборачиваются к двери. Входит Хэррик, за ним — Проктор. Он очень изменился с тех пор, как мы видели его последний раз; оброс бородой, глаза его мутны от слез. При виде жены он останавливается на пороге. Чувства, которыми они сейчас охвачены, заставляют всех умолкнуть. Хэйл (подходя к Дэнфорту). Ваше превосходительство, оставим их наедине, прошу вас… Дэнфорт (раздраженно отстраняя рукой Хэйла). Джон Проктор, сказано ли вам, что сегодня на рассвете… (Видя, что Проктор не обращает внимания на его слова). Уже светает, человек! Посоветуйся с женой, и да поможет тебе бог! Проктор не в силах оторвать взгляда от Элизабет. Хэйл. Ваше превосходительство… Дэнфорт проходит мимо Хэйла, уходит. За ним следуют Хэйл, Готторн, Хэррик и Чивер. Пэррис (Проктору, перед тем, как уйти). Если для подкрепления сил вы пожелаете глоток сидра, я бы мог… (Замолкает, встретившись с ледяным взглядом Проктора). Да образумит вас господь! (Уходит). Проктор и Элизабет остаются наедине. Он идет к ней, останавливается… Все поплыло у них перед глазами. Они стоят, словно подхваченные вихрем. Горе и печаль сейчас далеко. Он протягивает руку, дотрагивается до нее, будто все еще не верит, что это не статуя, а живая, настоящая Элизабет стоит перед ним. Какой-то странный звук вырывается из его горла, и нельзя понять — это возглас удивления или счастья. Он берет ее руку, гладит. Почувствовав, что силы покидают его, опускается на скамью; Элизабет садится рядом с ним. Ее рука в его руке. Проктор. Как малыш? Элизабет. Растет. Проктор. Что с мальчиками, Элизабет? Где они? Элизабет. Они у Ребекки Самуэла. Им хорошо. Проктор. Их приводили сюда? Ты их видела? Элизабет (тихо). Нет. (Чувствует, что силы покидают ее, берет себя в руки). Молчание. Проктор. Какая ты чудесная, Элизабет. А я и не знал, что ты такая чудесная. Элизабет. Тебя пытали? (Борется с отчаянием, которое душит ее). Проктор. Да. (Пауза). Сегодня на рассвете… Элизабет (перебивая). Я знаю. Проктор (после паузы). Много призналось? Элизабет. Много. Гуди Бэллард, Исайя Гудкинд. Человек сто, а может быть, и больше. Проктор. А Ребекка? Элизабет. Нет. Проктор. Джайлс? Элизабет. Ты разве не знаешь? Проктор. До меня ничего не доходит. Элизабет. Его уже никто не может обидеть. Проктор (смотрит ей в глаза). Когда его повесили? Элизабет. Его не вешали. Он отказался отвечать на вопросы суда. Если бы он отрицал, его повесили бы как колдуна, а имущество продали бы с аукциона. Но он молчал, не соглашаясь с обвинением и не отрицая его. Таким образом, он умер христианином, а имущество теперь по наследству перейдет к его сыновьям. Проктор. Он покончил с собой? Элизабет. Нет. Он умер под пыткой. Они положили ему на грудь доску, а сверху — камни. Они хотели, чтобы он вымолвил одно лишь слово — да или нет. (С просветленной улыбкой, уважая мужество старика). Но он только сказал: «Больше тяжести!» — и умер. Проктор (как бы про себя). «Больше тяжести…».