Проктор задыхается от гнева. Я не гуди Осборн и не Сарра Гуд, меня не легко очернить. И если она решилась произнести мое имя, то, стало быть, она надеется занять мое место. Проктор (понимая, что жена права). Она не может надеяться. Элизабет. Ты ни разу не дал ей почувствовать, что презираешь ее. Более того, каждый раз, когда в церкви она проходит мимо тебя, ты краснеешь. Проктор. Я краснею, потому что мне стыдно за себя. Элизабет. Я думаю, что она это воспринимает иначе. Проктор. А как ты это воспринимаешь, Элизабет? Элизабет (уклончиво). Возможно, тебе немного стыдно, когда ты видишь ее рядом со мной! Проктор. Когда ты поймешь меня, женщина! Будь я из камня, и то я бы раскололся от стыда в течение этих месяцев! Элизабет. Тогда пойди к ней, Джон. Пойди назови ее шлюхой. Как бы она ни надеялась — разбей надежду, разбей! Проктор (сквозь зубы). Хорошо. Я пойду. (Берет в руки ружье). Элизабет (дрожит, в испуге). О, так неохотно? Проктор. Я сказал — пойду. И скажу такое, что ей станет жарче, чем старому грешнику в аду. Не завидуй тому, на кого я разгневан. Элизабет. Разгневай! Я прошу тебя всего лишь… Проктор. Неужели ты считаешь меня подлецом? Элизабет. Разве я сказала, что ты подлец? Проктор. Но ты же считаешь, что я связал себя обещанием. Какое обещание жеребец дает кобылице? Элизабет. Тогда почему же ты сердишься на меня, когда я прошу тебя разрушить ее надежды? Проктор. Сержусь потому, что никогда не предавал тебя, я честен. И чувствую — что бы я ни делал, мне никогда не загладить единственной ошибки моей жизни. Я не в силах ничего изменять! Элизабет (с отчаянием). Все изменится, когда ты поймешь, что только я — твоя жена и другой у тебя не будет! Но Абигайль как заноза застряла в твоем сердце. И ты это знаешь. Внезапно в дверях, словно привидение, возникает мужская фигура. Проктор и Элизабет вздрагивают. На пороге стоит Хэйл. Его преподобие сейчас выглядит несколько иначе. Надменность его исчезла, уступив место почтительности, он будто бы в чем-то сомневается, впечатление такое, что он даже чувствует себя виновным. Хэйл. Добрый вечер. Проктор (еще не придя в себя). А, мистер Хэйл? Добрый вечер. Входите. Хэйл (к Элизабет). Надеюсь, я вас не испугал? Элизабет. Нет, нет. Я просто не слышала, как вы подъехали. Хэйл. Гуди Проктор, не так ли? Элизабет. Да, Элизабет Проктор. Хэйл (кланяется). Надеюсь, вы еще не собирались спать? Проктор (отставляя ружье). Нет. (Стараясь скрыть тревогу). У нас редко бывают гости так поздно. Но — милости просим. Вы присядете, сэр? Хэйл. Спасибо. (Садится). Садитесь, гуди Проктор. Элизабет, не спуская с него глаз, садится на стул. Молчание. Хэйл осматривает комнату. Проктор (чтобы нарушить молчание). Не хотите ли сидру, мистер Хэйл? Хэйл. Нет. Он нехорошо на меня действует. Мне еще нужно кое — куда съездить. Вы присядете, мистер Проктор? Проктор садится. Я вас задержу ненадолго. Но нам надо кое о чем потолковать. Проктор. Речь пойдет о судебном процессе? Хэйл. Я пришел к вам по собственному побуждению. (Вытирает рот платком). Не знаю, известно ли вам, но на суде упомянуто имя вашей жены. Проктор. Нам это известно от Мэри Уоррен, и мы крайне поражены. Хэйл. Я новый человек здесь, и мне трудно составить определенное мнение, не зная людей, которых обвиняют на суде. Поэтому весь вечер я хожу из дома в дом. К вам, например, я пришел от Ребекки Нэрс. Элизабет (потрясена). Ребекку Нэрс обвинили? Хэйл. Преступление перед господом богом — обвинить такую женщину, как Ребекка Нэрс. Тем не менее имя ее упомянуто. Элизабет (пытаясь улыбнуться). Надеюсь, вы никогда не поверите в связь Ребекки Нэрс с дьяволом? Хэйл. Все бывает, гуди Проктор. Проктор (пораженный). Я уверен, ваше преподобие, что вы так не думаете. Хэйл. Тревожно наше время, сэр. Никто уже не имеет права сомневаться, что силы тьмы завладели Сейлемом. Слишком много доказательств. Вы согласны, сэр? Проктор (уклончиво). Я не знаток по этой части. Но трудно поверить, что такая набожная женщина, как Ребекка Нэрс, после семидесяти лет честного служения богу могла стать слугой дьявола. Хэйл. Дьявол очень коварен, это общеизвестно. Но Ребекку Нэрс еще ни в чем не обвинили; и полагаю, что не обвинят. (Пауза). Мне хотелось бы, сэр, задать вам несколько вопросов религиозного характера, если разрешите. Проктор (холодно). Отчего же? Мы не боимся вопросов, сэр. Хэйл. Вот и хорошо. (Устраивается поудобнее). Перелистывая церковную книгу мистера Перриса, я обратил внимание, что имя ваше встречается весьма редко. Проктор. Вы ошибаетесь, ваше преподобие. Хэйл. За семнадцать месяцев вы посетили церковь двадцать шесть раз. Разве это много? Скажите, почему вы так редко посещаете церковь? Проктор. Я не знал, что мне придется отчитываться, сколько раз я бываю в церкви. Дело в том, что моя жена всю эту зиму болела. Хэйл. Я это слышал. Но вы, мистер, вы же могли ходить в церковь один. Проктор. Я бывал в церкви тогда, когда я мог. В остальные дни я молился дома. Хэйл. Церковный устав гласит, что молитва не может заменить церковь. Проктор. Знаю, сэр. Но я знаю также, что для молитвы проповеднику вовсе не обязательны золотые подсвечники. Хэйл. Какие золотые подсвечники? Проктор. Когда мы построили нашу церковь, Фрэнсис Нэрс сделал для алтаря два оловянных подсвечника; вряд ли к олову прикасались более чистые руки, чем руки Фрэнсиса Нэрса. Но пришел мистер Пэррис и начал требовать, чтобы подсвечники заменили золотыми. Он ни о чем другом не говорил, пока не получил их. Я тружусь от восхода солнца до темноты и признаюсь — эти подсвечники оскорбляют мою молитву. Да, оскорбляют! Иной раз мне кажется, что мистер Пэррис, неудовлетворенный церквушкой, мечтает о кафедральном соборе. Хэйл (подумав). И все же вы — христианин, мистер Проктор, и по воскресеньям должны бывать в церкви. (Пауза). Если не ошибаюсь, у вас трое детей? Проктор. Да, три мальчика. Хэйл. Как же случилось, что из ваших детей крещены только двое? Проктор (колеблется, затем не в силах сдержаться). Не могу, чтобы мистер Пэррис дотрагивался до моего ребенка. Я не вижу благодати божьей на этом человеке и не скрываю этого.