Малик, если б владел своим телом, только пожал бы плечами. По всем признакам паническая атака уже началась, запустив глубокие корни в сознание подобно сорняку в саду. Паутина мелких трещин расколола лимонную рощу на мелкие фрагменты. Парень едва успел сгруппироваться, перед тем как дивный сад по кускам провалился в бездну у него под ногами. Идир схватился за грудь Малика. – Что это… не понимаю… что ты со мной делаешь? Странно было наблюдать за собственной панической атакой как бы со стороны. А вот тиски, сжимавшие разум юноши, ослабли, и он начал рассказывать: – Тысячу лет назад один обосуме полюбил простую смертную девушку… Зелень лимонной рощи окончательно растворилась в золотых песках и пробивающихся сквозь них каменных глыбах. Затем глыбы сложились в целый город из пирамид и обелисков. Посреди него заблестели сапфировые воды реки. На берегу ее, в уединенной излучине, виднелся колодец, к колодцу подошла девушка, сунула в него руку и достала большую змею. Змея обернулась мужчиной с белыми волосами. Идир глухо застонал. – Многие, многие приходили к духу и говорили: такая любовь добром не кончится, но он никого не слушал. Когда девушка восстала и пошла войной на жестокого хозяина, у которого раньше томилась в рабстве, обосуме встал на ее сторону. А когда девушка создала прибежище для своего угнетенного народа, основав для него целую новую страну, он стал править этой страной вместе с нею, бок о бок, как царь. Тут связь Малика с реально текущим моментом полностью оборвалась, поскольку пришлось сосредоточиться на сотворении оптической иллюзии. Кеннуанская столица провалилась сама в себя, пропала, и посреди нее возникло поле жестокой битвы, усеянное трупами – обширное, необъятное. Затем оно сменилось новым городом, еще совсем маленьким, а с утеса над ним этот город обозревали две преисполненные гордости фигуры. У ног их стояло двое детей с серебристыми волосами. – Но настал день, и в сердце обосуме зародилась ревность. Любовь его жены распространялась теперь на весь народ, а он не желал делить ее ни с кем. Идир взвыл, как раненый зверь. – Скромное поселение стало шириться, хижины рассыпались в прах, сменяясь величественными зданиями и богатыми лавками. На краю его, подобно вьющейся лозе, раскинулся прекрасный дворец, отделанный алебастром и золотом. Город все рос, рос, а девушка с волосами цвета полуночи выскальзывала все дальше из объятий мужчины с волосами цвета снега. …Лимонная роща, давно уже невидимая и исчезнувшая, содрогнулась вокруг Малика – это дух явно пытался восстановить власть над недавно обретенным телом. Дышать. Ощущать момент. Твердо стоять на земле. – И вот, призвав на помощь своих потусторонних соратников, обосуме переметнулся к врагам жены в надежде навеки разрушить все возведенное ею, чтобы стало ей не к чему и не к кому вернуться – только к нему одному. И тогда, защищая свой возлюбленный народ, она изгнала вероломного мужа в царство пустоты и забвения, куда ни единый луч солнца не проникает и где ни единая травинка не растет. И они очутились именно там, где Малик впервые встретил Идира, где лишь недавно омертвелые кусты хрустели под ногами, а сам хозяин неистово царапал землю, отчаянно пытаясь вырваться из мрачной своей темницы. – И там ты заключен с того времени и доселе, – тихо заключил Малик, опускаясь на колени рядом с этим жалким существом. – И перековываешь скорбь и горе на одержимость и ярость. – Молчи! – взревел Идир. Юноша перенес место действия обратно в лимонную рощу, дабы почерпнуть новых сил в знакомой, родной земле. – Даже вообразить жутко, каково это – целые века одиночества, – сказал он и сам поразился, как просто и гордо звучит слово правды после стольких лет беспросветной лжи. – Ни одна земная тварь не заслуживает такой судьбы. Я оплакиваю ее. Оплакиваю то, во что она тебя превратила. И то наказание, какое твой народ избрал тебе за измену, – вечное забвение, как будто и не было тебя на свете. Малик оторвал от ближайшего ствола длинную полоску коры. Идир попробовал отползти, но деревья обступили его плотным строем и перекрыли путь. – Однако страдания, перенесенные тобою, не оправдывают страданий, которые ты причиняешь другим. И я не позволю твоей безумной жажде мести и дальше корежить чужие жизни. Сейчас они вместе стояли среди пустоты, под одним-единственным лимонным деревом. Идир стал карабкаться на него, но ветви ускользали из-под его рук в самом прямом, физическом смысле. – Ты хотел овладеть моим разумом. Теперь он твой – вместе со всеми страхами, недугами и аномалиями в придачу. Малик корой примотал Идира к стволу и накрепко связал концы. – Я никогда не опускаю рук. Я сопротивляюсь даже тогда, когда этот самый разум грозит разорвать меня на части. Я борюсь, я спотыкаюсь, терплю неудачи и снова борюсь. Такое поведение естественно для людей, и это – единственное, чего ты в них не понял. Потому и проиграл. Обосуме разразился визгливой бранью на разных языках, давно забытых. Когда его ругательства иссякли, Малик отошел в сторону. – Этот разум мой. Я его господин. И я сильнее, – провозгласил он и легким воздушным облачком вернулся в свое тело. Серный дух от костра сразу обжег глазные яблоки. Где-то на дне мозга все еще скребся Идир, готовый в любую минуту – или даже секунду – вновь сцапать его, если дать слабину. Но эта мысль не испугала Малика. К демонам в голове он давно привык. Главное – это его голова и его тело. Он ими повелевает. Захочет – подарит кому-то. Захочет – уничтожит. Малик отбросил в сторону зиранский меч, выхватил Призрачный Клинок и повернулся к Карине с улыбкой такой легкой, какую только можно представить. – Прошу прощения за все эти неприятности. Мне искренне жаль. Не говоря более ни слова, он перехватил кинжал поудобнее и вонзил его прямо себе в сердце. 34. Карина На самопожертвование Малика она едва обратила внимание, даже не осознала толком, что произошло, ибо в тот самый миг, когда его бездыханное тело коснулось помоста, глаза ее встретились с глазами Ханане. В жизни бывают такие мгновения, что словами не описать. Да и не нужно. Мгновения беспредельного счастья и несказанных потерь, рождений, смертей и некоторых особо значительных событий между ними. Так вот, все они побледнели бы перед зрелищем воскрешения Ханане из мертвых. Несколько минут, длившихся целую вечность, они просто смотрели друг на друга. – Карина? – еле слышно выдохнула Ханане. Лицо сестры было точно таким, каким младшая принцесса его запомнила: добрым, слегка вытянутым, в веснушках. Обряд прошел успешно. Карина пыталась заговорить, но изо рта не вылетало ни звука. Если в жизни она о чем-то мечтала, то именно об этом, целое десятилетие ежедневных уединенных молитв принесло плоды. Но глаза Ханане вдруг расширились, и все естество Карины внезапно захлестнула волна отторжения. Это… неправильно. Что-то не так. Небо над головой озарилось светом. Мир снова пришел в движение. Сердце вернулось на свое место в груди. Пляска ярких огней над головою продолжалась – ослепительно серебристые сменялись кроваво-красными. Толпа бесновалась от восторга. Ни в одном из сотен прочитанных Кариной документов с детальными описаниями подготовки к Солнцестою ни о каких салютах не упоминалось, это точно. Впрочем, девушка и не замечала их – взгляд ее был прикован к воскресшей сестре. Она жива и дышит. Всеобщая радость и воодушевление от фейерверков оказались столь велики, что никто и не заметил, как несколько львиных кукол-фигур подобрались слишком уж близко к помосту… Вдруг раздался чей-то вопль, и из гигантских кукол на сцену, прямо к Карине с Фаридом, хлынул поток вооруженных мечами людей. Двое стражников пытались загородить собой управляющего хозяйством, но тот зычно велел им скорее уводить Ханане. – Не трогайте ее! – едва успела взвизгнуть Карина, прежде чем ее резким рывком буквально опрокинуло в пасть одного из львов. Она уже приготовилась к болезненному приземлению, но чьи-то сильные руки поймали ее на лету. Крепко обхватив принцессу одной рукой, Старшина Хамиду принялась другою ловко развязывать ее кожаные путы. Как только прошло первое чувство изумления, Карина вспомнила: Дозорные, прежние ее верные защитники и телохранители, теперь беспрекословно подчиняются Фариду. – Прочь! Пустите! – заорала она, извиваясь в цепких объятиях Старшины. – Карина, тихо! Спокойно. – Из-за плеча Хамиду высунулось залитое потом лицо Аминаты. – Здесь все – друзья, ручаюсь, клянусь! Прекратите елозить. Надо срочно выбираться отсюда! Наверняка это очередная ловушка Фарида! Карина удвоила усилия, поэтому Старшине пришлось снова затянуть ремни на ее запястьях и щиколотках, вместо того чтобы ослаблять их, а рот заткнуть кляпом. Амината отрывисто выкрикнула какой-то приказ. Лев разорвался строго пополам, причем у каждой половины обнаружилась отдельная голова. Та часть, куда свалилась принцесса, понеслась от помоста направо, а за нею, судя по боевым командам и крикам позади, – целый отряд воинов. Тогда Хамиду и Амината, приоткрыв отверстие в матерчатой «шкуре» своего льва, незаметно передали принцессу – с рук на руки, словно мешок риса, – в такого же огромного, бежавшего рядом жирафа. Таким экстравагантным способом им удалось наконец покинуть площадь Джехиза. Где-то над головой, приглушенные душным слоем материи, в которую завернули Карину, все еще раздавались звуки салюта, но видеть она, конечно, не могла ничего, кроме неясных теней вокруг, – судя по всему, толпа расступалась, пропуская их тканевое чудище. В голове принцессы крутилась только одна мысль: то существо на помосте… Это не была ее сестра. Настоящая – погибла. И погибла в первую очередь из-за Карины. Теперь воспоминания, подавлявшиеся много лет, хоть и по-прежнему туманные, расплывчатые, хлынули наружу. Они с Ханане о чем-то спорили, даже ссорились, и Карина ужасно разозлилась. Потом – искра, вспышка, огонь и… Разум отказывал. Слишком надежно запрятаны эти картины в сознании, слишком больно вытаскивать их из глубины, разворачивать. Целую, казалось, вечность спустя послышался новый приказ Аминаты: остановиться, и вся группа беглецов дружно сбросила с себя львиное и жирафовое покрывала. Оказалось, они – на Речном рынке, где-то неподалеку от Западных ворот. Впереди простиралось жерло темной аллеи. Кругом стояла тишина – даже пугавшая после жуткой какофонии на площади Джехиза. Здесь Старшина Хамиду наконец освободила Карину от кляпа и ремешков на запястьях и щиколотках. Принцесса прижалась спиной к ближайшей стене. Ах, если бы нашлось под рукой хоть какое-то оружие… – Какого дьявола тут происходит? – Ничего особенного, просто мы спасаем принцессу, разве не ясно? – ответила Амината. – Ваша матушка когда-то взяла с меня клятву: если я когда-нибудь почувствую, что во дворце стало небезопасно, любой ценой вытащить вас оттуда. С тех самых пор, как она скончалась, мы только ждали удобного случая, чтобы сделать это, и Церемония Закрытия подошла идеально. – Но ты же еще только сегодня выражала солидарность с Фаридом! Амината отерла обильный пот с лица и глубоко вздохнула: