– Солнцестой афешийя! – разом вырвалось в ответ из пятидесяти тысяч глоток. – Настает закат третьих суток Солнцестоя, и снова мы собрались здесь во имя Великой Матери, Сотворившей Все и Вся! Днесь приглашаю всех, в ком бьется живое сердце, от мала до велика, богачей и бедняков, насладиться представлениями, кои приготовили для нас победители. Представлениями, достойными самих богов! Принцесса окинула внимательным взглядом каждого из оставшихся участников Великого Соревнования по очереди, причем на Адиле задержала его чуть дольше, чем на остальных. Такой… невзрачный. Обычный – круглое лицо, глаза еще круглее. Торс опытного бегуна. Только бежать ему некуда. И трясется, как сухой лист, – так сильно, что даже отсюда, с трибуны, видно. – О победители, готовы ли вы? – прокричала она. Все пятеро прижали пальцы к губам, затем к сердцу. – Мы готовы! – Готов ли ты, о Зиран? – Мы готовы! – проревела толпа. Карина хлопнула в ладоши – всего единожды, но так звонко, что услышали и в последних рядах. – Начнем же! Служители принялись готовить сцену к выступлению Дрисса, а принцесса, пока оставалось время, решила еще немного поразмышлять над загадкой Цветка Кровавой Луны. Боги, Которых Нет, – это, очевидно, фараоны. Тут Адиль, скорее всего, прав. Но вот что Афуа – или Сантофи, или с кем они там беседовали в пещере – подразумевала под Тьмой За Пределами Тьмы, Карина никак не могла понять. Тем временем над ареной низкими басами загремели барабаны – это Дрисс поднялся на помост и сразу завладел всеобщим вниманием. Одет он был как воин, изготовившийся к битве: в одной руке добытая из ритуальной коробки такуба, в другой – длинный продолговатый щит из дерева, украшенный эмблемой Солнечной Сигизии. Его бронзовые доспехи сверкали ярко, как само Светило, за честь коего он сражался, а особая раскраска лица, груди и туловища навевала ассоциации со львом в разгар охоты. Группа служителей с явной опаской вынесла на сцену огромную клетку, буквально набитую аджуле[31]. Каждый из этих диких псовых, покрытых медного цвета шерстью, был размером со слоненка. Страшные клыки клацали по прутьям решеток и, казалось, грозили разломать их. Когда Дрисс, обратив взор на этих жутких собак пустыни, принял боевую стойку, среди придворных послышались неопределенные вздохи и сдержанные смешки. У Дрисса подлинно царственный вид. Вот уж чего у него не отнять. Он рявкнул короткую команду – и служители, открыв клетку, бросились прочь с помоста. В едином хищном порыве вся стая кинулись на Дрисса, но тот молниеносным отработанным движением уклонился от броска первого пса, затем вихрем развернулся и полоснул по хребту второго, прежде чем тот успел вцепиться ему в ногу. Таким образом юноша по очереди разметал по сцене всю дюжину хвостатых противников – меч мелькал в воздухе с такой быстротой, что и не углядишь. Толпа одобрительно визжала. К тому моменту, когда на помосте распластался последний аджуле, вся аудитория до последнего зрителя была совершенно покорена захватывающим представлением – до последнего, если не считать Карины. Ей эта вакханалия бессмысленного насилия и кровопролития показалась отвратительной. Наметанный глаз, отвага и искусство охотника достойны похвалы, но разве это – настоящая охота, где зверя уважают как достойного противника?! Это резня, тупое избиение – и ничего больше. Впрочем, если иметь в виду перспективу женитьбы, Дрисс из всех победителей, наверное, – самый надежный вариант. Безопасный. Прекрасно знаком с придворным этикетом и правилами, семья владеет весьма солидным капиталом, в городе он популярен. И еще – убийство данного экземпляра чревато для нее наименьшими угрызениями совести. Крутой его нрав хорошо известен, ходят слухи, что он в приступах ярости покалечил не одного и не двух своих наставников в боевом искусстве. Даже при большом желании Карине не вызвать в своем сердце скорби, если представить, как Дрисс падает замертво. Затем наступил черед Халиля – победителя Ветра. Поэма о зеркале, извлеченном им давеча из ритуальной коробки, составила такой странный контраст к Дриссовой кровавой бойне, что буквально на третьей строчке публика начала свистеть и топать ногами. Халиль не продержался и пяти минут – бежал с помоста в слезах. Карина покачала головой, искренне жалея парня. Что ж, Сигизии Ветра наступающая эпоха точно не достанется. Следующей была очередь Деделе. Победительница Огня выступила на середину сцены только лишь с одной флейтой, которую достала из коробки утром. Бросив короткий взгляд на принцессу, она повернулась к публике со словами: – Добрые жители могучего города Зирана, с превеликой болью в сердце, но по собственной воле и в ясном сознании я выхожу из игр Солнцестоя. Огненный знак прекращает свое участие в них. С трибун, где сидели рожденные под этим знаком, понеслись вопли возмущения и негодования. Карина же еле сдержала довольную усмешку. Деделе с достоинством выполнила обещание, данное принцессе во время вакамы. Снялась с испытаний. – Уговор есть уговор, и ни у кого и никогда не будет основания сказать, будто дочь Толулопы не держит слова. – Голос Деделе оставался ровным, но глаза переполняла боль. – Полагаю, он как-то связан с главной наградой нынешнего Солнцестоя – помолвкой? Карина немного помолчала, но все же сочла нужным ответить: – Есть человек, быть рядом с которым – мое желание, и человек этот должен одержать победу. Не сомневаюсь, ты понимаешь. Деделе фыркнула и покачала головой: – Увы, должна признаться – нет. Но мне искренне жаль любого, кто осмелится встать на пути желаний вашего высочества. Отчасти принцесса стыдилась того, что таким коварным, «неспортивным» образом вмешалась в ход Солнцестоя. Но дело того стоило – теперь, кому бы ни достались лавры победителя победителей, она заполучит подходящее сердце для своего Обряда. Да и слишком Карина уважает Деделе, чтобы убить ее. Больше говорить Огненной победительнице было нечего, так что она просто поспешила освободить сцену для Тунде. При виде него в горле у принцессы – к ее собственному раздражению – встал привычный ком. Нет, она не жалела, что порвала с парнем, но… временами скучала по нему. Просто по их старой дружбе. Однако оба отличались слишком болезненной гордостью, чтобы сделать первый шаг и загасить наконец огонь молчаливой необъявленной войны, так что никакого шанса на примирение в будущем не виделось. Чтобы отвлечься, Карина вновь обратилась мыслями к загадкам Сантофи, а Тунде приступил к впечатляющей акробатике: он стрелял из лука, удерживая при этом на голове корзину, доверху заполненную разнообразными предметами. Тьма За Пределами Тьмы. Тьма, окутавшая Тьму… Что может быть темнее само́й тьмы? Ночь? Полночь? Что-то она упускает из виду… – Последним перед вами выступит победитель Сигизии Жизни Адиль Асфур! Каринина досада на собственную недогадливость нарастала с каждой минутой. Тем временем Адиль неуверенной, шаркающей походкой поднялся на помост. Глаза их встретились – юноша весь сжался под испепеляющим взглядом принцессы. Что ж, прекрасно. Заслужил. Как посмел он морочить ей голову во время облавы? – Здравствуйте, – просто произнес Адиль. Голос его срывался. Сегодня он облачился не в роскошный наряд, как на первом испытании, а в простую рубаху с длинными рукавами, поверх шаровар перехваченную полотняным поясом. В общем, если Дрисс смотрелся настоящим царем, то Адиль – скромным странствующим сказителем. В глазах его плясали искры неподдельной паники. Наконец он приподнял свою жалкую суму. – Я расскажу вам историю о Гиене. Выступление Адиля не успело начаться, а публика уже потеряла к нему интерес. Сказаниям о Гиене было несть числа, и чтобы произвести таким впечатление даже на ребенка, потребовался бы дар самого красноречивого и искусного гриота. М-да. Хоть этого и избрала лично богиня, с таким «репертуаром» ему не видать победы на Солнцестое. Что ж, по крайней мере Карине не придется терзаться чувством вины – убила, мол, того, кто однажды помог ей. Если не считать Тунде, меньше всего ей хотелось расправляться именно с этим Адилем. Она искренне надеялась, что до этого не дойдет. – Но прежде чем начать… Я хочу выразить искреннюю благодарность принцессе Карине. Ваше… содействие было для меня бесценно. По всем трибунам прокатился удивленный шепоток. Карина аж подскочила на месте. Она-то знала, о чем он – о спасении от облавы. А вот весь остальной Зиран понятия не имел об этом и теперь дал волю воображению – над толпой поплыл рой догадок и возгласов. Принцесса заскрежетала зубами – сначала Деделе, теперь Адиль… Проклятые победители сговорились, что ли, провоцировать ее сегодня? – Спасибо на добром слове. Я уже слышала, что мне доводится время от времени являться во снах добрым людям. Рада, что посетила и ваши. Настроение зрителей мгновенно переменилось – теперь они шушукались и посмеивались не над ней, а над Адилем. Карина с торжествующим видом скрестила руки на груди. Избранник Аданко потупил взор. Казалось, он готов сквозь землю провалиться или свернуться в позу эмбриона. Пальцы его нервно теребили что-то на запястье. Наконец парень набрал воздуха в легкие. И удивительное дело – тени людей и предметов, плясавшие вокруг сцены, вдруг застыли на месте, словно ожидая его команды. – Давным-давно, в незапамятные времена, когда не родились еще на свет ваши бабушки и даже бабушки ваших бабушек, шла через пустыню Гиена, и набрела она на большой город – вот примерно такой же, как тот, в котором живете вы. Гиена провела в пути уже много дней и ночей и душевно рада была оказаться на месте, где можно дать отдых натруженным ногам своим и накормить ослика своего. Карину почему-то вновь охватило то странное ощущение – словно мир сгущается и начинает пульсировать вокруг нее. Голос Адиля звучал ровно, как будто обволакивал, – и хотя эхом разносился по всем трибунам, принцессе казалось, что юноша стоит совсем рядом, буквально у нее за спиной, и нашептывает на ухо лишь ей одной. Она поерзала, стараясь усесться поудобнее. Где-то в низу живота растеклось приятное тепло. Уголком глаза Карина заметила, как выпрямился на своем месте Фарид – большой любитель добротно рассказанных историй. – Гиена отправилась на поиски ночлега. Внезапно посреди улицы на нее кто-то налетел. Обменявшись с незнакомцем извинениями, Гиена пошла дальше, но вдруг заметила – пропала ее дорожная сума! Поняв, что виновником этого несчастья мог быть только налетевший на нее человек, она бросилась за похитителем, чтобы вернуть принадлежавшее ей по праву. Говоря так, Адиль бродил по сцене взад-вперед, и пространство вокруг него словно бы преображалось. Вместо деревянных досок помоста перед глазами Карины возникали золотые пески, бурлил и полнился жизнью старинный пестрый базар… – На спор Гиены с молодым обидчиком собралась поглазеть целая толпа. А вор не признается и не унимается – знай себе кричит: «Караул! Помогите! Грабят! Суму мою хотят умыкнуть!» Карина тряхнула головой. Затем еще и еще раз. Умом она понимала: позади нее сидит один Фарид, но кожей и сердцем чувствовала, как целая толпа, толкаясь локтями, спешит понаблюдать за интересной потасовкой. В ушах звенели громкие жалобы, упреки, обвинения. И даже в нос ударил аромат товаров с рынка – пахучего кардамона и корицы. – В конце концов обоих схватили и потащили к судье, чтобы разрешить дело. Однако не успела Гиена толком изложить, как все было, а похититель – уже в слезы и голосит: «О, мудрейший судья, клянусь могилой моей матери – и сума эта, и все, что в ней, – мое, принадлежит только мне!» Возмутилась Гиена и разгневалась. Кто такой этот дерзкий юнец, что лжет так легко и упрямо? Поднялась она, выпрямилась и говорит: «О мудрейший и милосердный судья, я клянусь тебе жизнью моей, и жизнью великой султанши, и каждой небесной птахой, пролетавшей хоть раз через райские кущи, и всеми рыбами во всех морях сущими, сума эта – моя». Каждый раз, как в сказании появлялся новый герой, голос Адиля соответственно менялся. Публика, уже совершенно околдованная, завороженно впитывала каждое слово. – И изрекла судья: «Истинный хозяин сумы этой должен знать наперечет все, что лежит в ней. Пусть назовет». Услыхав сие, выступил вперед вор: «Именем Великой Матери свидетельствую, о судья: в суме нет ничего, кроме двух пар старых носков и половинки сломанной лампы, восточного крыла от здания библиотеки и пятнадцати юных танцовщиц; а еще осталось назвать немногое – синклит мудрецов, табун верблюдов из чистого золота, оливы и маслины в количестве, достаточном, чтобы шесть лет кормить султаншу, слезы невестиной матери, пролитые на свадьбе, любимый плащ моего дедушки да целая стая белоснежных голубей, из коих каждый поручится тебе в том, что сума сия есть моя, и более ничья!» Одно за другим все эти чудеса сыпались из сумы – обычной, реальной, той, что Адиль держал в руках. Шали на плечах и вуали на лицах танцовщиц развевались – нежные и тонкие, словно сотканные из солнечного света, голуби ворковали, драгоценный металл сверкал так, как сверкает он только во сне. Карина даже зажмурилась и засмеялась от восхищения, когда одна голубка пролетела прямо над ее ушком. – Не желая сдаваться и уступать, Гиена тоже шагнула вперед и говорит: «Ну нет, все это ложь! Открою всем вам подлинное содержимое этой сумы, владелица коей – я, и только я: лежат в ней все ваши темные, грязные помыслы, лежит в ней ковер-самолет с серебряной бахромою, растет в ней железное дерево с козами на ветвях, бродит в ней пастух и никак не может согнать этих коз, плещут в ней четыре бурдюка вина из сладчайшего винограда Земли, рассекает в ней воды лодочка – самая маленькая из всех, что вам приходилось видеть, поет в ней хор детишек, разучивших лишь одну песенку, заключен в ней отменный сапожник со всей своей мастерской, пылятся в ней двадцать семь медных пластин, горят в ней тридцать шесть несгораемых свечей; еще же есть там левый ботинок Великой Матери да том в кожаном переплете, весьма толстый, и на каждой странице – свидетельство: сума сия есть моя сума, и более ничья!» Речь рассказчика журчала и переливалась ожившей симфонией, где каждый новый образ, каждый предмет, извлеченный волшебством из сумы, – новая свежая нота прекрасной мелодии. Вот что-то огромное, но грациозное прогарцевало мимо Карининой ложи. Она присмотрелась – полярный медведь с белоснежной, как полагается, шерстью. Проходя мимо, он тепло и по-доброму рыкнул что-то принцессе… Когда еще встретишь такого в сердце пустыни? Да, послушать такую сказку – как взглянуть украдкой на иные миры. Адиль, подобно бродячему музыканту из древних мифов, способному зачаровывать слушателей сладкими звуками своего пения, кажется, ввел всю толпу в состояние транса, и теперь она воочию видела перед собой то, чего в реальности тут быть не могло. Карина понимала: всего этого нет, но ей было все равно – она не могла отвести глаз от юноши, ткавшего перед изумленной публикой полотна волшебных видений. От нервозности, так терзавшей этого Адиля в начале выступления, не осталось и следа. Он смело и беззаботно вышагивал среди дивных диковин, словно творец среди своих творений. По мере того как история подходила к концу, парень понемногу приближался к Карининой ложе и теперь оказался всего в метре от нее. – Выслушав тяжущихся, судья подняла руку и воскликнула: «Одно из двух: либо оба вы смеете издеваться надо мной, либо сума сия есть самая замечательная вещь, когда-либо явленная свету! Откроем же ее и посмотрим, что на самом деле внутри». Адиль умолк и замер. Вслед за ним замерли и все зрители. Пятьдесят тысяч человек разом устремили взоры на простую кожаную суму, о которой как-то забыли в этом хаосе чудес. Карина подалась вперед. Черные как ночь глаза Адиля горели каким-то нездешним огнем. Огонь этот манил и отпугивал ее одновременно. – Что же внутри? – спросила она еле слышно. Адиль протянул ей руку, она подала ему свою. По спине у девушки пробежал озноб. Таинственный рассказчик нежным движением повернул ее кисть ладонью вверх и раскрыл над нею суму. Оттуда выпали две корки черствого хлеба, горстка инжира и маленький моток веревки. Все дивные дива исчезли так же внезапно, как появились. Адиль снова остался на помосте один. Волшебно-голубые краски нездешнего мира поблекли, но Карина ничего не заметила. Для нее в этот миг существовал только юноша, стоявший перед ней. – Когда подлинное содержимое сумы вышло наружу, Гиена только плечами повела. «Эти чудеса – не мои. Наверное, сума все же принадлежит ему», – сказала она и пошла себе куда глаза глядят. Он выдержал долгий взгляд принцессы, и губы его даже растянулись в застенчивой улыбке. А она, вопреки всякому здравому смыслу, улыбнулась в ответ. И тогда толпа взорвалась ревом. Он раскатывался по Зирану оглушительном громом – более звучным, чем славословия и овации в адрес всех остальных участников, вместе взятых. Судьям не пришлось даже объявлять победителя второго испытания. Так в одну ночь Адиль взметнулся на вершину всех котировок на ставках. А с лица Карины исчезла улыбка. Этого человека ей придется убить. 21. Малик