– Постойте, матушка! – поспешно выкрикнул Малик, опасаясь, что мужество может снова изменить ему. На счастье или на беду, но он теперь полновластный победитель Сигизии Жизни и уж на одну личную просьбу точно имеет право. – Мы со старшей сестрой как раз подыскивали себе жилье на время Солнцестоя и еще не успели, когда Аданко… выбрала меня. Нельзя ли доставить мою сестру сюда и поселить пока вместе со мной в Лазурном саду? Жрица нахмурилась: – Увы, жить в Лазурном саду в Солнцестой позволено лишь победителям и тем, кто прислуживает им. Если мы сделаем исключение для вас, придется разрешить и другим победителям приводить родственников. – Она помолчала. – Впрочем, правила никак не запрещают мне приютить у себя сестру победителя. Как ее зовут? Я велю страже привести ее в храм, и она останется там до конца Солнцестоя в качестве моей личной гостьи. – Эшааль. Ее имя Эшааль Асфур, – ответил Малик, про себя молясь всем богам, чтобы Лейла вспомнила и откликнулась на свое вымышленное имя. – Искренне благодарю вас. Жрица Жизни коротко рассмеялась. – Это самое меньшее, что я могу сделать для победителя, ради которого богиня Сама спустилась с небес. Теперь, если у вас больше нет вопросов, перейдем к нашим приятным делам. До Церемонии Открытия остается совсем немного времени, и надо еще успеть подготовить все ваши облачения. Насмешкам Жрицы Ветра не будет конца, если мой победитель окажется одет беднее, чем ее. Жрица хлопнула в ладоши, и к ним устремился десяток слуг с грудами нарядов на вытянутых руках. Она выбрала один и развернула перед Маликом. – Надеюсь, вы ничего не имеете против плащей с капюшоном? 10. Карина Церемония началась с боя барабанов. Точнее, бил – разговаривал, играл, гулко гремел – один-единственный барабан одной-единственной женщины-гриота, что, петляя по улицам Зирана, созывала всех и каждого на площадь Джехиза. Из памяти видевших эту женщину сотрутся черты лица ее и цвета одежды, но нескоро забудут они ее смех – сотрясавшее все естество гоготание, – радостный и леденящий кровь одновременно. За женщиной-гриотом следовали трубачи – эти дудели в горны из слоновой кости длиной в человеческую руку, и от мелодии, которую они исполняли, у стариков на глаза наворачивались слезы. У одних – от того, что боги позволили им дожить до нового Солнцестоя. Другие оплакивали тех, к кому боги не были столь благосклонны. Затем пришла очередь танцоров, которые, кружась и подпрыгивая, распевали во всю глотку славословия Великой Матери. Далее – жрицы целой колонной на счастье рассыпали по земле комья кукрузной муки, смешанной с молоком и медом. Храмовые служители несли позади них деревянные скипетры, увенчанные чашами, в которых курились благовония, – вся площадь разом наполнилась сладкими ароматами жасмина и лаванды. Вызывая бешеный восторг детей, следом появился целый зверинец: изысканные жирафы и холеные леопарды, гарцующие зебры и павлины, перья у последних играли всеми цветами радуги. Потом наступил черед тысячи конных и тысячи пеших воинов при полном параде, с оружием наголо, бросавших боевые кличи каждые несколько секунд. И надо всем этим в небесах парила Комета Баии – тусклая при свете дня, но все же заметная глазу. Сегодня был День Солнца – первый день недели, традиционно посвященный Львице-Гьяте. Даже само светило казалось ярче, чем обычно. Вероятно, не желая делиться лаврами с какой-то выскочкой-кометой, оно лучами рассыпало по всем способным отражать свет поверхностям щедрые порции крошечных звезд. Карина следила за шествием со своего «наблюдательного пункта» – особой площадки под самыми стенами Ксар-Алахари, – буквально раскрыв рот от изумления. Она с замиранием сердца представляла себя где-то в этой процессии – нет, лучше во главе, на месте гогочущей женщины-гриота! Воображала, как смеется там, внизу, с детишками, как танцует, а рядом – ни единого охранника… В конце концов тоска обо всем этом так глубоко заполнила ее, что она даже обрадовалась, когда Амината объявила: – Пора, все готово. После того напряженного заседания Совета Карина надеялась хотя бы на пару часов отдыха, чтобы восстановить силы, прежде чем погрузиться с головой в исполнение обязанностей, свалившихся на нее столь внезапно. Но стража повела ее из Мраморного зала прямо на встречу с дипломатами из Восточной Болотистой Саванны, после чего ей пришлось утверждать последние детали к программе Церемонии Открытия, затем – сразу нестись инспектировать кухни, где готовился торжественный ужин, и так далее и так далее. Карина не была уверена, что все эти мелочи способны как-то повлиять на обновление Преграды, но дала себе зарок не рисковать: с колдовством не шутят. В общем, она старалась изо всех сил: отвечала на все вопросы, приветствовала всех и каждого с улыбкой такой милой и вежливой, что никто бы не догадался, через какой ад прошла девушка минувшей ночью. Нельзя было, конечно, не заметить всеобщего разочарования при появлении принцессы вместо Пустельги. Никто ничего не говорил открыто, но Карина понимала: у всех во дворце на уме та же мысль, что неотступно преследовала ее саму с того момента, когда убийца в маске вонзил меч в спину правительнице. Почему она здесь, а ее матери и сестры нет? В висках у Карины стучало. Если она немедленно не перестанет об этом думать, то развалится на части в прямом смысле. А разве можно дать членам Совета новый повод для сомнений теперь, после того как она настояла на продолжении Солнцестоя по плану? К счастью, подходило время последнего и самого важного мероприятия первого дня фестиваля – Церемонии Открытия. Как только закончится шествие, все храмы должны официально представить публике своих победителей. Затем состоится Зажжение Священного Огня: Карине предстоит принести в жертву Великой Матери жеребца и на его крови развести Священное Пламя. Эта часть ритуала заранее беспокоила ее сильнее всего; ей никогда раньше не приходилось убивать ни единого живого существа, не говоря уж о такой громаде, как жеребец. Однако Фарид заверил: если бить точно и наверняка, все получится. Что же касается Огня, ну… остается надеяться, что ей не придется стоять рядом с ним слишком долго. Пока Амината возилась с Кариниными драгоценностями и украшениями для прически, беспрестанно бубня себя под нос, что головные ободки, мол, давно вышли из моды, та внимательно рассматривала наряд, разложенный для нее служанкой на кровати. Солнцестоя ради придворные портные превзошли самих себя. Ткань под пальцами девушки ощущалась легкой, как воздух, а бисерную подкладку, очевидно, пришлось подшивать иголкой вдвое тоньше обычной – здесь требовался самый наметанный и требовательный глаз. И все-таки данное произведение швейного искусства ей не подходило. – Амината, ты подала не то платье. Не то, на котором я сама остановилась, помнишь? Для фестиваля Карина подбирала себе только костюмы различных оттенков желтого – в знак верности своему Божественному покровителю Сантрофи и всей Сигизии Ветра. А это платье было совершенно белым – чуть ли не прозрачным. Белый считался цветом Великой Матери – в белые пеленки заворачивали при рождении младенцев, в белые саваны обряжали дорогих усопших перед путешествием в мир иной. За исключением Дозорных, лишь султанша (независимо от ее Сигизии) могла носить белое в официальном качестве – тем самым подчеркивалась ее особая связь с повелительницей всех богов. Амината прикусила губу и медленно пояснила: – Совет выразил мнение, что вам лучше носить во время Солнцестоя туалеты вашей матушки, поскольку по традиции хотя бы один член царствующего дома должен присутствовать на нем в белом. Вы не волнуйтесь, это платье я уже подогнала по размеру, а остальными займусь ночью, когда вернемся во дворец. Карина подняла платье к глазам. Перевела взгляд на озабоченное лицо Аминаты. Затем обратно. Внезапно эта мелочь оказалась последней каплей. Не душераздирающая смертельная усталость, не боль в висках и даже не бесконечно вспыхивающий в памяти звук, с которым тело Пустельги упало на землю. А вот этот простой образ – Амината тщательно перешивает платья, рассчитанные на фигуру Карининой матери, чтобы наряд лучше сидел на принцессе, – окончательно выбил оставшуюся без матери Карину из колеи. – Убирайся, – прошептала Карина. Слух ее словно заволокло пленкой «белого шума». – Что? – Я сказала: пошла вон! Обыкновенно в подобных случаях Амината сопротивлялась, спорила, не подчинялась, но сейчас тон Карины был так непреклонен, в нем прозвучала такая явная угроза, что служанка пулей вылетела из шатра, где они находились, – не говоря ни слова, не оглядываясь. И хорошо сделала: миг спустя Карина уже просто вопила – нечленораздельно, во весь голос, навзрыд. Она голыми руками рвала платье на лоскуты и втаптывала их в пыль под ногами. Украшения – все до единого – также полетели на землю, и владелице дела не было до того, что некоторые из них при этом разлетелись на бусины. Вся она целиком, всем своим существом в этот момент превратилась в сгусток ярости и горя, в выпущенную стрелу, летевшую без цели. Рана после гибели Баба и Ханане так никогда и не зажила в сердце Карины. Теперь, когда погибла мама, из раны этой будто вытекли остатки крови, и внутри все пересохло от скорби, безбрежной, словно океан. Вот так просто: текла кровь, текла и истекла, оставив за собой лишь груз – более тяжкий, чем способен выдержать человек. Великие небеса, какой во всем этом смысл – в Церемонии Открытия, в Солнцестое, даже в обновлении Преграды, – какой смысл теперь, когда мамы нет и она ничего не увидит? Выходит, все остальные станут радоваться, развлекаться, получать удовольствие, и только она, Карина, только ее семейство должно жертвовать собой ради их общей защиты, причем никто об этом даже не узнает! Каким-то краешком сознания девушка уловила: в шатер вошел Фарид. Он сделал робкую попытку обнять Карину, но она его оттолкнула. Как смел этот человек заставить ее проснуться сегодня – в тот день, когда ее мать не проснулась? Как вообще он сам смеет жить, дышать? Может, ну ее, эту Преграду, пусть себе падет, а с Зираном – будь что будет? В конце концов, она не «заказывала» своего рождения в роду Алахари. Никогда не хотела провести всю жизнь за этими стенами. И вообще, если город погибнет, сожалеть принцесса станет только об одном – что не она сама, обернувшись карающей бурей, смела его с лица земли. – Карина! Посмотрите на меня. Фарид обхватил ладонями лицо девушки и ласково, но решительно повернул его к себе. И вдруг, в единый миг, гнев ее улетучился – как рукой сняло. Осталось только какое-то смутное оцепенение, в котором она удивленно уставилась на плоды своей вспышки: шкатулки из-под драгоценностей, разбросанные по полу, табурет с только что отломанной ножкой… Случайных свидетелей стража у входа в шатер, оттирая в сторону, заверяла: с принцессой все хорошо, она в полном порядке. Уставилась и на разодранный наряд. На место оцепенения пришел стыд, а затем пожаловало смятение. – Фарид, я… – неуверенно начала она, но управляющий остановил ее сочувственной улыбкой. – Совсем нет времени. – Он на мгновение прижал губы к ее волосам и торопливо вышел, на ходу бросив кому-то распоряжение принести Карине новое платье. Горничные кинулись устранять последствия минувшего урагана, а принцесса тяжело осела на колени. В глазах жгло. Боль в груди никуда не исчезла, она выла и бушевала там, постепенно отливаясь в убеждение: нет, она не сдюжит. Не осилит. Не сможет править. Не найдет в себе сил посвятить всю оставшуюся жизнь Зирану. О чем говорить, если она не в состоянии и пяти минут прожить без острой жажды разорвать весь мир в клочья. Вот только выбора не оставалось: на роль царицы, кроме нее, не годился никто – в прямом смысле никто. Карина – последняя из Алахари. Скрыться, бежать – тоже не вариант, и не только потому, что ей физически не выбраться за пределы города, а потому, что такая попытка окончится кризисом наследования власти и Зиран погрузится в кровавый хаос. Ей нельзя быть султаншей. И не быть султаншей нельзя. Две эти непримиримые истины кружили хороводом в ее голове, и как девушка ни пыталась, выхода из трагического противоречия не находилось. Карина потянулась к футляру с удом, – может, хоть привычные звуки музыки принесут успокоение, – и внезапно нащупала «Книгу усопших, дорогих сердцу». Девушка достала фолиант и провела рукой по символам, вытисненным на обложке. На слове «усопших» ее пальцы застыли. В голове тут же вспыхнули воспоминания о вчерашнем дне, и принцесса лихорадочно зашуршала страницами в поисках главы, на которую наткнулась еще при выходе из «Танцующего Тюленя». «…Обряд Воскрешения есть метод самый священный и передовой. Проводится лишь в то время, когда комета Мейрат наблюдается в небе…» Кровь застыла у Карины в жилах. Это невероятно. Просто немыслимо… Но если книга не врет и действительно существует возможность поднимать мертвых из могил… – Карина, я вернулась, – раздался неподалеку голос Аминаты. Принцесса поспешно сунула древний том в футляр. Глупость, и больше ничего… Чистое безумие. В глубине души она это понимала. И все же… Пока Амината с подручными девушками облачали ее в новое платье, Каринины мысли оставались там, между пыльных книжных страниц. Некромантия, колдовство – все это ерунда, к реальности отношения не имеет. Пустельга мертва, и ничем ее не пробудить от вечного сна. Но, с другой стороны, еще только вчера Карина думала: в пределах Зирана ее не держит ничто, кроме чувства вины и страха подвести мать. И если существует настолько сильная магия, что защищает целый город целую тысячу лет, то чем от нее так уж сильно отличается воскрешение из мертвых? Об этом Карина размышляла, и когда карета ее петляла через Зиран: по сверкающим позолотой улицам вокруг укрепления Иман, по простым и даже аскетичным на вид мостовым Университетского квартала… Даже маленькую часть Речного рынка они захватили дорогой, причем принцесса неукоснительно следовала совету Фарида: выставить окрашенную хной руку по локоть в окно обтянутого плюшем экипажа и все время так ее держать, чтобы люди видели: по крайней мере одна из Алахари здесь, с ними, и никуда не делась. Обыкновенно члены царствующего дома участвовали в праздничных процессиях верхом, но сейчас, когда и дня не прошло после дерзкого убийства, никто, в том числе, конечно, и сама Карина, рисковать не желал. Народ, от мала до велика, повсюду встречал ее криками восторга. Принцесса изо всех сил старалась искренне отвечать на такое воодушевление, даже время от времени восклицала: «Солнцестой афешийя!» – но мысленно все время возвращалась к тому срыву в шатре. Какое разочарование прочла она в глазах Фарида… Что бы сказали мама и сестра, если бы узнали, как она спасовала, «сдулась» там, где обе они всегда были на высоте? И что еще страшнее – если б узнали, как ей понравилась эта встряска, как легко и естественно для нее оказалось бить, крушить, раскалывать заведенный миропорядок собственными руками? Ход ее раздумий прервал резкий стук в дверцу кареты. – Мы на месте, ваше высочество. Карина глубоко вздохнула. Пришло время представлять победителей. Пришло время наконец – впервые с самого начала праздничного шествия – решительно отогнать мрачные мысли и наблюдать за торжествами.