За три часа до рассвета 28 сентября все телеграммы из Владивостока и Гензана уже снова усердно глушились сразу после позывных, и на Цусиме их никак не могли разобрать. Японцы явно не собирались оставлять флот, засевший в Озаки, в покое. Это тревожило, но прямо сейчас ничего предпринять было невозможно. Решили ждать возвращения «Безупречного» и, исходя из доставленных им сведений, планировать дальнейшие действия. А пока продолжать исправлять повреждения да готовиться к встрече пароходов и обратному переходу вместе с ними. О тяжелом ранении наместника в главную базу флота до сих пор не сообщали. Даже в Озаки об этом мало кто знал. Учитывая развитую агентурную сеть противника, опасались резкой активизации японцев. Решили это пока так и оставить. Заранее заготовленный Рожественским письменный приказ о назначении нового командующего всей Владивостокской эскадрой снимал все возможные вопросы о преемственности командования. Оставалось вызвать из Гензана контр-адмирала Йессена. Но напрямую депеши не проходили. Тут свою помощь предложили немцы. Еще до полудня была получена шифрованная телеграмма от второго флагмана германской Восточно-Азиатской эскадры контр-адмирала Мольтке, находившегося на крейсере «Фюрст Бисмарк» юго-восточнее острова Росс и прекрасно слышавшего наши тщетные вызовы. Он сообщал, что в данный момент его шеф старший флагман вице-адмирал Притвиц находится на «Ганзе» в Корейском заливе и вполне прилично слышит вызовы по телеграфу без проводов со станции в Гензане, откуда также не могут связаться с Владивостоком. Только, не имея кода, не может разбирать текста отправляемых депеш. Между первым и вторым германскими адмиралами поддерживается устойчивая радиосвязь длинными шифрограммами в рамках проводимых учений по телеграфированию значительных объемов информации на большие расстояния, так что, не вызывая подозрений, вполне возможно попытаться передать и нашу депешу, только пере-шифрованную немецким кодом, а потом обратно перекодированную уже по-нашему. Поскольку Йессен со своими броненосцами сейчас должен был находиться в Гензане, а у него, как у начальника отряда, должны иметься и наши, и немецкие телеграфные книги, через союзников ему немедленно отправили приказ: «Срочно произвести ночную разведку вдоль восточного побережья Кореи и лично явиться на Цусиму якобы для доклада о развитии ситуации в Броутоновом заливе и вдоль русского побережья Японского моря». Но ответа все не было. Точной гарантии, что в Гензане хотя бы попытаются разбирать депешу, шифрованную немецким кодом, никто дать не мог. Поэтому в самом ее начале поставили личные позывные наместника для привлечения внимания. Ждали в напряжении. Ретрансляция самого приказа и доклада о его получении в Корейском заливе вместе со всеми промежуточными шифрованиями и перешифрования-ми заняла около часа. Но дальше «Ганзы» сообщение так и не ушло. К пяти часам пополудни Притвиц сообщил, что, несмотря на постоянные повторы послания каждые полчаса, до адресата, судя по всему, оно не дошло. Уже после войны стало известно, что в Гензане так и не услышали вызовов с германского крейсера. Скорее всего, горы не давали проходить радиоволнам. Их более крутые восточные скаты давали мертвую зону, в которой и оказался Гензан с его окрестностями, в то время как сигналы гензанской станции оставались доступными для приема в акватории Корейского залива. К всеобщему разочарованию, единственным итогом переговоров стала лишь тренировка минных квартирмейстеров в перешифровке депеш. А с Гензаном удалось связаться напрямую только к вечеру 30 сентября. Еще до наступления полной темноты 1 октября на «Грозном» прибыл Иессен. Вместо него старшим на отряде малых броненосцев временно оставался командир «Адмирала Ушакова» капитан первого ранга Миклуха. В Озаки это решение одобрили и оформили соответствующим приказом как постоянное. Этот приказ и несколько срочных телеграмм во Владивосток и Петербург отправили с тем же эсминцем обратным рейсом. К прибытию Иессена все помехи в эфире прекратились. Это казалось странным. На переходе в темное время суток с «Грозного» не менее пяти раз видели довольно крупные суда, следовавшие в восточном либо в западном направлении, недалеко от скалы Лианкур. Их приняли за дальний блокадный дозор, удивившись его плотности, и не атаковали, опасаясь ввязываться в бой с превосходящими силами противника, имея совершенно другую обязательную для исполнения задачу. Поскольку сейчас обмен оперативной информацией между главной базой, Гензаном и Озаки стал возможен, с этого момента все флагманы и большая часть командиров буквально квартировали на «Орле», так как расширенные совещания штаба прерывались только на обеды и сон. Терять время на ежедневные переезды с корабля на корабль никто не решался. В числе прочих решался вопрос и о переводе «Авроры», нарвавшейся на торпеду в Сасебском заливе, во Владивосток. Дело в том, что основательная ревизия повреждений выявила, что они оказались меньше ожидаемого, даже в сравнении с пострадавшим от точно такой же торпеды «Жемчугом». Как показал осмотр водолазами, у крейсера второго ранга попадание пришлось в нижнюю кромку пера руля, что инициировало взрыв боевой части почти в четырех метрах от обшивки, причем под кормой с ее острыми обводами. Только благодаря этому разрушения обшивки оказались не столь масштабными и фатальными. Набор корпуса пострадал мало. При последующих осмотрах, уже в Озаки, обнаружилась только значительная прогибь нескольких первых шпангоутов и сквозные трещины на рулевой раме и ахтерштевне в районе дейдвуда среднего винта. А все затопления вызваны разрывами стальных листов обшивки и разошедшимися заклепочными швами, хотя и на довольно большой площади. На «Авроре» же удар пришелся прямо в борт на четырехметровой глубине со стандартным срабатыванием взрывателя самоходной мины. Но при этом образовалась сравнительно небольшая пробоина, а площадь деформации обшивки оказалась минимальной. Внутренние переборки совершенно не пострадали. Судя по всему, деревянная обшивка подводной части сильно смягчила воздействие взрывной волны. Остатки брусьев по краям пробоины казались буквально размазанными по металлу, с растянутыми на всю длину волокнами. Инженерным корпусом отмечалось, что примерно такая же картина наблюдалась и при осмотре повреждений однотипной «Паллады», полученных ей в самую первую ночь войны. Тогда разрушения корпусных конструкций также оказались меньшими, чем на пострадавших подобным образом двух броненосцах. Сроки докового ремонта «Авроры» в заводских условиях главной базы флота, по оценкам специалистов, не превышали пяти недель, так что у «богини утренней зари» еще был шанс повоевать под занавес кампании. Но для успешного перехода требовалось провести довольно трудоемкие разгрузочные мероприятия, вплоть до снятия большей части артиллерии и запасов, и дополнительно укрепить как заделку самой пробоины, так и переборки примыкавших к затопленным отсекам помещений. А ни людей, ни средств для этого не хватало. Могли не успеть. Когда вечером того же 1 октября вернулся «Безупречный», стало известно, что наша армия в Маньчжурии перешла в наступление. Точных сведений пока добыть не успели, но по слухам и другим признакам выходило, что там наметился явный успех. Это радовало, однако работы у штаба только добавилось. Изначальный план действий, утвержденный Дальневосточным Военным советом во Владивостоке, пришлось дополнять и изменять с проработкой вариантов возможной реакции, японцев, а теперь еще и англичан. С этой скрытой, но реальной угрозой тоже приходилось считаться. В том, что джентельмены, не сумев выиграть даже по своим правилам, будут эти правила активно менять под новые нужды, сомнений не было. Среди доставленных из Шанхая телеграмм имелось донесение вице-адмирала Дубасова о начале планового послепоходового ремонта всех кораблей. Предполагалось закончить все к концу первой недели октября. На шестое число предварительно назначалась дата готовности к переходу к месту общего сбора. Запрашивались время и точки рандеву с флотом, либо другие инструкции по прорыву во Владивосток. Он сообщал также, что на эскадре имеется в достаточном количестве всех видов снабжения, но вследствие интенсивных тренировок комендоров появился некомплект по боеприпасам, особенно для скорострельных шестидюймовых пушек, достигающий 23 процентов от нормы. Это было вполне решаемо. Главным являлось то, что наш флот теперь гарантированно получал столь необходимые ему подкрепления раньше японцев. Но, как обычно, с почтой из столицы прибыли и проблемы. Из Министерства иностранных дел уведомили, что барон Розен секретным циркуляром отозван с должности посла в САСШ для участия в переговорах о мире. Включение его в состав делегации считалось обязательно, поскольку он длительное время до войны успешно работал в Японии, имеет опыт ведения переговоров с ними, полученный при заключении договора по Корее Кисо – Розена в 1898 году и пользуется там определенным уважением. Сам факт награждения его японским орденом Восходящего солнца первой степени в 1899 году являлся лишь косвенным тому доказательством. Да и доказательством ли вообще?! Кому только такие ордена не вручали. Но эти сведения подтверждались по линии французского МИДа. Стало известно, что в ходе ведущихся переговоров между японскими, американскими и английскими представителями о посредничестве в заключении перемирия упоминалась именно эта фамилия в качестве наиболее желательного кандидата со стороны России. До приезда Розена во Владивосток высочайшим указом запрещалось начинать активные действия. Это распоряжение неизбежно вело к потере времени и набранного темпа, что грозило обернуться утратой инициативы, но игнорировать его тоже было нельзя. Так что помимо боевых операций пришлось планировать еще и срочную доставку бывшего посла из Америки. Так как ждать во Владивостоке всем флотом приезда столь значимой персоны из-за океана можно было до самого замерзания бухты Золотой Рог, приняли решение встретить его непосредственно в точке сбора, минуя все промежуточные пункты. Так должно было получиться гораздо быстрее. Для барона Розена составили секретные инструкции, следуя которым, он инкогнито должен был как можно быстрее добраться до Сан-Франциско, где сесть на пассажирский пароход и отправиться на Гавайи. Оттуда его уже будет можно забрать любым зафрахтованным быстроходным судном или даже яхтой, отправленной туда заранее. Связей Гинсбурга, привлекаемого к этому делу, для максимально скрытной и поспешной организации такого рейса вполне должно было хватить. Наконец, к полудню 3 октября был окончательно составлен и согласован общий план отвлекающе конвойной операции. Тем же вечером в Циндао отправили эсминцы «Быстрый» и «Блестящий» с пачками штабных телеграмм и последних инструкций для Дубасова. Там, по согласованию с Труппелем и начальником штаба Восточно-Азиатской эскадры Сушоном, их должны были осмотреть немецкие специалисты на предмет возможности максимально быстрого восстановления главных механизмов. Ведомость желательных работ уже отправили по радио. Любыми способами уложившись с осмотром и необходимыми замерами в отведенные нормами нейтралитета время, после этого им предстояло метнуться в Шанхай для передачи прочей штабной почты, а также инструкций для консулов и наших представителей. Отбункеровавшись там, снова вернуться в Циндао, где к этому времени силами морского арсенала подготовят все для экспресс-ремонта. Немцы уже ответили, что готовы и ждут, обещав в этом случае управиться даже быстрее, чем с «Безупречным». Все необходимые материалы имеются в наличии, а для сложных работ изготавливается специальная оснастка. Затем эсминцам предписывалось доставить пакеты с распоряжениями штаба наместника к ожидающим их конвоям, после чего оставаться при них кораблями связи. Таким контрабандным способом надеялись существенно повысить боеспособность скудных минных сил. Качество ремонта, выполненного в большой спешке на «Безупречном», инженерный корпус эскадры более чем устраивало. Достичь подобного на Цусиме сейчас нечего было и мечтать. Плавмастерская «Камчатка» едва справлялась с обслуживанием крейсеров и восстановлением броненосцев, которые, уже традиционно, большую часть работ вели своими силами. А портовые мастерские Такесики, постоянно латавшие в течение трех месяцев всю мелочевку, базировавшуюся на передовой базе или забегавшую на постой, больше не располагали запасом котельных трубок и прочих машинных материалов. Все, что было из трофейного и привозного, за прошедшее время уже благополучно израсходовали. Сопровождавший штабную почту в качестве пресс-секретаря штаба Российского Тихоокеанского флота лейтенант барон Косинский привез еще и новые телеграфные коды для ускорения обмена информацией с германскими крейсерами, которые, по приказу из Берлина, уже начали разведку основных районов патрулирования английских кораблей. Такая помощь в предстоящем непростом деле была просто неоценима! * * * Чтобы максимально сковать японское судоходство, сократив подвоз снабжения и подкреплений для армий маршала Оямы, и одновременно встретить свои конвои и увести их вместе с флотом, уходившим на ремонт, было решено устроить набег на западное побережье Кюсю с демонстрационной, но довольно масштабной высадкой на Окинаве. Под прикрытием этой суматохи крейсерам предстояло собрать пароходы, встретиться в море с броненосцами и всем вместе пройти Цусимскими проливами к родным берегам. Как показала разведка, проведенная подводными лодками за две последние ночи, противник резко снизил активность. Не только днем, но даже и в темное время суток непосредственно у выхода из Цусима-зунда дозоров теперь не было. Днем в обоих проливах вообще все наблюдение ограничивалось несколькими небольшими судами, иногда даже парусными. Ночью появлялись миноносцы, но немного и вдалеке. Данные радиоперехватов свидетельствовали, что дальние дозоры остались на местах, но их состав сократился. Судя по всему, основные надежды японцев возлагались теперь на местную агентуру, скрыть от которой полномасштабную подготовку к выходу в море было невозможно. Учитывая это, все окончательные приготовления приказали завершить в течение двух-трех суток после ухода посыльных эсминцев с рейда Озаки. В число этих приготовлений входила и согласованная по радио встреча каравана из семи транспортов с двумя полками пехоты из состава гарнизона крепости Владивосток, отправляемых на Цусиму для замещения войск, привлекаемых к окинавскому делу. Для высадки в Наха, а потом и дальнейших мероприятий в Токийском заливе изначально предполагалось использовать только обстрелянных ветеранов из местного гарнизона. Большую часть пути транспорты должны будут охраняться броненосцами береговой обороны, уже отозванными для этого из Гензана в крепость, а потом уже вышедшей навстречу из Озаки всей эскадрой. Поскольку где-то рядом еще вполне могли скрываться «Токива» с «Нанивой» и многочисленные вспомогательные крейсера и миноносцы, охрану решили обеспечить максимально мощную. И избыточной численность задействованных сил никому ни во Владивостоке, ни на Цусиме не казалась. В состав группы встречи вошли все три эскадренных броненосца, «Богатырь» со «Светланой», «Безупречный» и номерные миноносцы. Причем «Александр» при встрече каравана переходил в состав эскорта возвращающегося назад в крепость конвоя. В предстоящих в ближайшие дни акциях его использование не планировалось. А для исправления полученных им боевых повреждений требовалось активное участие всех судоремонтных и электромеханических предприятий порта и немало времени. На нем же предполагалось доставить в береговой госпиталь и раненого наместника, по-прежнему остававшегося в своей каюте. Кроме того, выход и встречу на ближних подступах обеспечивала группа прикрытия, состоявшая из «Олега», всех боеспособных миноносок, паровых и моторных катеров, пяти самоходных портовых шаланд и более десятка вооруженных патрульных шхун. Из ее состава исключили в последний момент только «Днепр», занятый обратным переоборудованием в аэростатоносец и явно не укладывающийся в составленный плотный график. Руководивший работами на нем капитан князь Бараташвили категорически отказался даже приостанавливать монтаж и перестановку оборудования, проводимые под его личным контролем. Учитывая объем затеянных переделок, времени на все и без этого было мало. Зато в перспективе имелся шанс совсем скоро получить в распоряжение эскадры вполне пригодный хотя бы к ограниченному использованию воздухоплавательного парка корабль, на котором каждый старт аэростатов уже не будет невыносимо долгой и смертельно опасной лотереей. Из соображений скрытности выход в море назначили на ночь. Даже если противник заметит начало нашего движения, времени для оповещения и организации засады у него не будет. К тому же только так можно было гарантированно успеть вернуться с конвоем в Озаки засветло. Опасность угодить в темноте под удар, подобный пережитому крейсерами и их трофеями в Окочи, все еще оставалась вполне реальной. Поздно вечером 3 октября главные силы эскадры начали сниматься с якорей. К моменту, когда уже совсем стемнело, они шли длинной колонной по очищенному еще днем фарватеру на запад. Разведку впереди по маршруту обеспечивали катера, шаланды, миноноски и миноносцы, а в самом Корейском проливе курсировали предварительно развернутые завесы из полутора десятков дозорных шхун. Тихая погода не радовала. Вдобавок небо сплошь закрыло облаками, максимально сузив просматриваемый с мостиков горизонт. В таких условиях любая мелкая опасная дрянь вполне могла пробраться незамеченной сквозь все патрульные линии и атаковать с любого направления. А маневрировать на узком канале, пробитом среди мин, в строю сомкнутой колонны возможности не имелось никакой. Медленно тянулись минуты, заполняемые звуками мерно работавших механизмов и коротких команд, отдаваемых тихим голосом. Все дальше уходили за корму едва различимые створные огни, поднятые на мачтах остававшихся на Цусиме трофейных угольщиков. Никаких штатных навигационных знаков не задействовали. Пароходы «Анадырь» и «Арабия», уже разгруженные, так же как и «Камчатку», сейчас саму нуждавшуюся в заводском ремонте, флот забрал с собой. Спустя почти два часа напряженного вглядывания в темноту впереди и по бортам с головных кораблей ордера сообщили по радио, что благополучно вышли на глубокую воду. Вздохнули с некоторым облегчением, поскольку считали, что одной опасностью стало меньше. Однако, как выяснилось довольно скоро, радоваться было еще рано. Столько судов, столпившихся в одном месте, да вдобавок начавших перестроение в кромешной тьме, изрядно мешали друг другу. Едва начали формирование походного строя флота, когда замыкавшие колонну «бородинцы» еще даже не вышли из теснины отмеченного вехами прохода, с одной из миноносок слева от них открыли пулеметную стрельбу. Хотя с нее сразу начали передавать ратьером в направлении основной части эскадры, что обнаружили сорванную с якоря мину, своевременно и правильно поданный сигнал оказался виден не всем. А в условиях большого нервного напряжения и вязкой, систематической, изматывающей усталости, от которой в этот раз за все время стоянки в своей гавани так и не удалось избавиться, внезапного татаканья пулемета в ночной тьме хватило для случайного выстрела одной из шестидюймовок «Светланы». Крейсер оказался не с той стороны и сигнала с миноноски за корпусами других не разглядел. Вслед за случайным первым выстрелом грохнули еще несколько, уже полуприцельных, в направлении померещившихся кому-то теней на волнах. Но управление плутонгами удалось быстро восстановить, и стрельба смолкла, так и не разгоревшись по-настоящему. К счастью, за те короткие мгновения, пока все это происходило, до осветительных ракет на эскадре и ее эскорте руки ни у кого так и не дошли. Иначе паники было бы больше. Но зато на одной из дозорных шхун, встревоженной пальбой внутри охраняемой зоны, чей экипаж за последние несколько дней, прошедшие после стрельбы на рейде Озаки успели заинструктировать до полного одурения, ограничивать себя такими пустяками не стали. С нее, следуя принципу «лучше перебдеть, чем недобдеть», выдали сразу целую серию, осветившую изрядный клок пустынного моря к юго-западу от скучившихся больших кораблей и неуклюжих туш транспортов. После этого, как по сигналу, начали активно работать сразу несколько японских станций беспроволочного телеграфа, забивая эфир плотными помехами, что сделало невозможным переговоры между судами по радио. Кроме того, створные огни, по которым ориентировались при выходе, после выстрелов и ракет погасли, как и было заранее оговорено, чтобы не привести японцев в Цусима-зунд по нашему следу. Хотя приступ паники удалось преодолеть довольно быстро, все произошедшее казалось недобрым знаком. Хотелось скорее убраться отсюда подальше. После завершения формирования походного строя с крейсерами и миноносцами в голове, транспортами в середине и броненосцами в конце эскадра двинулась на север. Часть легких сил с Цусимы оставалась с ней, обеспечивая охрану, а «Олег» с миноносками, катерами и прочей не слишком мореходной мелочью пошел обратно, едва снова стали видны створные огни. На «Орле», с которого тоже их разглядели, несколько удивились тому, что они открылись на полчаса раньше условленного срока после начала тревоги, но не придали этому значения. Поводов для беспокойства и без того хватало. Одно выстраивание походных шеренг ночью без огней, да еще и без радиосвязи, и их организованное продвижение в заданном направлении чего стоило! Оба номерных миноносца и единственный эсминец, остававшиеся при эскадре, загоняли как пастушьих собак, прежде чем получилось хотя бы похоже на то, чего хотели добиться. Но тут снова появился повод для беспокойства. Спустя час на кормовых углах правого борта, там, где остался «Олег» и компания, взмыла ввысь тройная красная сигнальная ракета, означавшая требование показать фарватер. Ответом были красная и белая ракеты, прочертившие ночную тьму еще правее, уже откуда-то из глубины бухты Асо. А почти сразу после этого докатился приглушенный расстоянием грохот сильного взрыва, потом еще одного. На хронометре в рубке «Орла» в тот момент было 23:58. После взрывов ни стрельбы, ни ракет не последовало. Сигналов тревоги также никто не видел, из чего сделали вывод, что это все же не нападение. Скорее всего, возвращавшаяся группа снова расстреляла плавающую мину, может, и не одну, или отклонилась с маршрута, выскочив за границы фарватера и зацепив тралами какую-то из многочисленных минных банок. Радио все так же не работало, световая сигнализация запрещалась, так что уточнить предположения возможности не было. Оставалось надеяться на лучшее и продолжать выполнение своей задачи. Однако тревога не отпускала. Оказалось – не напрасно. Не прошло и часа, как сигнальщики крайнего левого в шеренге броненосцев «Александра» заметили низкую тень, скользившую поперек курса слева направо. Стрелять было уже поздно. Прежде чем успели переложить руль, уходя от столкновения, таранный шпирон вломился в борт небольшого пароходика, моментально перерубленного пополам впереди его мостика. Оба обрубка, отброшенные в стороны скулами широкого корпуса, очень быстро затонули. Подошедший к месту столкновения «двести шестой» успел подобрать из воды только трех человек в гражданской одежде, оказавшихся японскими моряками. Всех немедленно доставили на флагман. С их слов стало известно, что под форштевень «Александра» угодило дозорное судно «Мияко-мару» № 3, отправленное в пролив из Мозампо для разведки после обнаружения в нем световой сигнализации. Есть ли в море другие дозорные суда, спасенные не знали. Но, скорее всего, да. На такой случай в Фузане держали в готовности целый отряд. Про японские крейсера и миноносцы новые пленные в один голос твердили, что не видели в Мозампо ни их самих, ни приданных им судов обеспечения уже больше недели. Однако в такое счастье совсем не верилось. Какой тогда был смысл гнать в море дозоры? Спокойное плавание закончилось, так и не начавшись. С «Орла» отмигали ратьером условный сигнал, предписывавший принять на два румба влево, увеличить ход до 12 узлов и разомкнуть строй для облегчения маневрирования в случае атаки. Хотя японец явно не успел никого оповестить, опасались нарваться на какой-нибудь засадный отряд, способный в подобной ситуации отстреляться минами в упор. Будучи более проворными, чем старый каботажник, миноносцы вполне могли успеть перекрыть уже весь пролив. Скоро стало ясно, что для «Александра» столкновение тоже не прошло бесследно. В носовых отсеках открылись течи. Причем, судя по тому, что вода появилась даже в крюйт-камерах первой башни, довольно значительные. Трюмные осматривали пострадавшие отсеки изнутри, вскоре предоставив на мостик весьма неприятный рапорт. Самое скверное заключалось в том, что ремонтная деревянная накладка на участке борта, поврежденном еще при прорыве во Владивосток в середине мая торпедой с японского миноносца, оказалась сильно деформирована. Она сдвинулась со своего места и раскололась в нескольких местах. Набегающий поток воды теперь загоняло под нее и в разошедшиеся стыки стальных листов, закрывавших ее сверху. Форма обводов корпуса изменилась, из-за чего броненосец начал рыскать на курсе, а вскоре, по мере обрыва болтов, и терять отваливавшиеся части всей этой конструкции. При этом в борту за ней появлялись все новые отверстия, тут же отмечавшиеся тонкими струями воды, или едва заметные щели между раскачавшимися листами обшивки, начинавшие все обильнее сочиться во внутренние помещения в носу. Конечно, живучести столь крупного корабля, предназначенного для линейного сражения, такие мелочи пока еще не угрожали, тем не менее были достаточно тревожны. Вдобавок один из крупных деревянных обломков с кусками железа угодил под винт, судя по всему, погнув лопасть. Когда рассвело, стало хорошо видно, что скула броненосца представляет собой печальное зрелище разлохмаченного скрежещущего металла, сверкавшего оголенной суриковой грунтовкой родного борта, проглядывавшей сквозь прорехи частично выкрошившейся накладки. К этому времени ее остатки уже активно срубали, чтобы не мешали движению, но на таком ходу спуститься к поверхности воды для завершения работы было невозможно. Поскольку быстро раздвигавшийся в стороны горизонт оставался пустым, следовательно, опасность атаки миновала, Иессен распорядился застопорить ход и заняться исправлением повреждения. Миноносцы подошли к борту «Александра», оказывая помощь. Все, что срубалось, рушилось в воду и тут же шло ко дну. Только брусья и остатки досок разносило в стороны волнами. Работы заняли более двух часов. Все, что поднялось над водой после предпринятого затопления части кормовых отсеков и коридоров противоположного от заделки борта, удалили, максимально сровняв край того, что осталось. За это время, воспользовавшись стоянкой, подручными средствами удалось заделать часть дыр от выпавших и срезанных заклепок и болтов да прочеканить или законопатить ослабшие швы обшивки. Погреба теперь удавалось содержать в сухости, но полностью откачать воду из остальных отсеков все еще не могли. Носовые плиты главного броневого пояса, не прилегавшие к шпангоутам после торпедного попадания почти пятимесячной давности и дополнительно укрепленные на заводе, сейчас тоже раскачались и ослабли, и могли свалиться со своих мест даже просто от ударов крупных волн. Получалось, что старый полусгнивший «Мару» в неполных пятьсот тонн водоизмещения, без единого выстрела ценой своей гибели загнал в док огромный броненосец. Хоть и на старые дрожжи, так сказать. Заканчивать работы, переместившиеся внутрь корпуса, решили уже на ходу. К началу десятого часа утра эскадра и ведомые ею пароходы снова уверенно продвигалась на север. При этом носовой бурун «Александра» с покалеченного борта, несмотря на спокойное море, был неестественно высоким и давал много брызг, порой захлестывавших даже амбразуры каземата. Море вокруг все время оставалось пустым. Даже фон помех начал ослабевать. Миноносцы отправили вперед, на разведку, с приказом не уходить далее видимости дымов главных сил. Скоро приняли часть какой-то депеши со станции нашего типа. Но по коротким бессистемным фрагментам шифрованного текста не удалось понять, о чем в ней шла речь. Перед полуднем, наконец, показались дымы конвоя, а скоро и он сам, ведомый обоими «номерками». В этот момент снова приняли ту же телеграмму, но уже почти целиком. В ней запрашивалось наше место и сообщалось, что с конвоя видят большой отряд перед собой. Причем его численность совпадала с количеством вымпелов, имевшихся под командованием Йессена. А пересчет дымов и показавшихся над горизонтом мачт, тянувшихся за миноносцами, дал число, равное составу конвоя и его эскорта. Теперь уже было совершенно ясно, что караван и эскадра видят именно друг друга. Встретившись, быстро обменялись новостями. Миклуха, подойдя на своем «Ушакове» к борту «Орла», доложил, что во Владивостоке получена телеграмма из Харбина, подписанная великим князем Михаилом. В ней сообщается о неожиданно большом успехе нашего наступления на сыпингайских позициях. Японцев удалось заметно потеснить и нанести тяжелые потери. Взято много трофеев и пленных. В Корее блокада Гензана снята. Противник отошел к югу и к перевалам на западе. На Хоккайдо и Курилах без изменений. В ответ с эскадры сообщили о ранении Рожественского. Он сейчас уже находился в сознании, но стараниями докторов почти все время спал. Затем обменялись мешками со штабной почтой и охраняемыми пароходами, после чего каждый караван отправился в обратный путь своей дорогой. «Александр» ушел во Владивосток, где теперь кроме устранения свежих боевых повреждений ему предстояло снова встать в док для латания старых ран. На обратном пути до самой Цусимы обошлось без происшествий. Видели вдалеке лишь несколько неизвестных парусов, да пару раз со стороны Кореи показались дымы небольших судов на горизонте. К закату солнца уже вставали на якоря на рейде Озаки. Здесь узнали, что флот понес новые потери. Ночные взрывы, слышанные на отходе, оказались подрывами мин под нашими кораблями, шедшими, вопреки инструкциям, без тралов.