При возвращении «Олега» и его эскорта в Цусима-зунд, как и предполагалось с самого начала, ориентировались по открывшимся створным огням, очень похожим на те, что указывали путь при выходе эскадры. Только видны они стали значительно раньше времени, и, судя по ним, снос от течения оказался меньше расчетного. Но в той напряженной обстановке всему этому были только рады. Так же спокойно отнеслись к тому, что обозначенный вехами заключительный отрезок фарватера так никто и не разглядел. Решили, что просто не заметили знаков в темноте. Тралы даже не пытались заводить, резонно рассудив, что в проверенном и неоднократно благополучно пройденном канале уже совершенно нечего опасаться. Однако, когда точно в положенное для створных знаков время открылись новые огни, чуть в стороне от уже наблюдаемых, все на мостике «Олега» напряглись. Сразу дали условный ракетный запрос экстренного обозначения фарватера, получив условленный ответ, от которого похолодело в душе. Судя по нему, крейсер и его сопровождение заметно уклонились к югу с проверенного маршрута. В подтверждение этого шедшая впереди грунтовозная шаланда наскочила на мину, лишившись носа, и начала быстро тонуть. Командовавший «Олегом» его старший офицер капитан второго ранга Посохов тут же приказал стопорить ход и отдать якорь, поскольку отряд явно вылез на минную банку. Но было поздно. С правого борта напротив первой трубы вздыбился огромный столб воды, обрушившийся на палубу. Весь корпус вздрогнул, качнувшись сначала влево, а потом грузно просев уже на правый борт, нехотя выровнявшись, и снова начав клониться вправо. По инерции «Олег» продолжал катиться вперед, и все ждали, что сейчас под днищем снова рванет. Оба якоря ушли в воду, но моментально остановить дрейфа они не могли. В первой кочегарке пытались предотвратить затопление, но деформированные горловины двух люков из угольных ям плотно не прилегали. Электричество не погасло, водоотливные средства работали, так что шансы удержаться на плаву еще были. Но корабль продолжал садиться в воду носом и крениться все сильнее. Хорошо хоть ползти вперед перестал! Несмотря на все опасения, нового подрыва так и не последовало. Прочно встав на якорях и даже развернувшись по течению, «Олег» больше не задел ни одной мины. На берегу продолжали гореть те самые фальшивые створные огни, заведшие крейсер в опасные воды. С батарей и «Мономаха» мигали фонари и гелиографы, запрашивая: «Что случилось?» Корабли никаких световых сигналов не давали, опасаясь выдать себя и попасть под новый удар. Происходящее было очень похоже на хорошо подготовленную засаду. В Озаки с докладом о ситуации отправили одну из миноносок. Все остальные, вместе с катерами и шаландами, рыскали вокруг в поисках подкрадывающегося супостата. Затевать траление не решались, каждую минуту ожидая нападения. Но до самого рассвета никого не нашли. Едва развиднелось, к подбитому крейсеру, оказавшемуся почти на целую милю южнее кромки фарватера и в пяти кабельтовых от берега, двинулся тральный караван, а его эскорт принялся тралить воды вокруг. К этому времени на «Олеге» все же смогли остановить распространение воды. Он сильно сел носом и имел крен вправо в девять градусов. Затопило три угольные ямы и первую кочегарку. Из-за повреждений пришлось вывести из действия и второе котельное отделение, но третья кочегарка и машины остались исправными. Когда тральщики добрались до места его вынужденной стоянки и проверили воды вокруг него, было вытралено уже пять мин. Еще две зацепили под его кормой. Он не дотянулся до них менее кабельтова. Если бы не якоря, ветром и течением его загнало бы прямо туда с гарантией. К этому времени отправленные в горы поисковые группы добрались до разложенных в глубоких распадках больших костров, уже почти прогоревших и найденных по дымам. Со стороны Цусима-зунда и сигнальных постов их за всю ночь так и не смогли разглядеть и потому долго не понимали, каким образом отряд оказался чуть ли не в середине густо минированного и нами, и японцами района, так сильно уйдя с канала к югу. Как только путь в базу оказался очищен, выбрали якоря, дали задний ход, и «Олег» под своими машинами ушел в Озаки. Там с помощью водолазной баржи под пробоину подвели двойной пластырь, а к вечеру уже осушили котельное отделение и одну из угольных ям. Остававшийся крен спрямили перегрузкой угля и прочих грузов, так что внешне он выглядел почти так же. Только в море выходить больше не мог. Этот вердикт инженерного корпуса был однозначным. Даже простая стрельба главным калибром вполне могла его прикончить. Уже после войны стало известно, что такого значимого результата удалось добиться всего одной диверсионной группе, состоявшей из трех человек. Постоянные наблюдения за Цусима-зундом позволили выяснить, что при ночном тралении часто используются временные навигационные знаки, выключаемые в случае появления угрозы и снова включаемые после ее отмены. Этим и решили воспользоваться. На острова переправили хорошо подготовленных добровольцев, отобранных более чем из сотни кандидатов. Они вели постоянное наблюдение за Озаки издалека, с вершин гор. Это никак не могло встревожить охрану базы и сторожевые силы. Тем временем при помощи активистов из местной распущенной милиции подобрали подходящие для ложных огней места, заготовили материалы и начали ждать. Как только стало ясно, что русские что-то готовят, отправили посыльного в Мозампо. Рассчитывая на помощь со стороны «Кокутаев», требовалось организовать небольшую возню на пути движения каравана тральщиков, чтобы спровоцировать перестрелку. К тому же в случае успешной реализации плана появлялась возможность для них добить подранков. Но посыльный опоздал. Выдвинуть к Цусима-зунду никого не успели. Как только подтвердилось, что в Корейском проливе кто-то есть, начали отправлять дозорные суда из блокадных сил, надеясь нащупать убегающую русскую эскадру, но безуспешно. При этом одно судно пропало без вести вместе со всем экипажем. Уже днем наблюдали с прибрежных возвышенностей группу дымов, проследовавших проливом в южном направлении. Отправленная после заката разведка никого в Окочи не обнаружила. До Цусима-зунда не ходили, зная, что там мощные дозоры. А к утру получили сведения от очередного связного, что удалось выманить на мины один из русских крейсеров. Кроме того, уходившая куда-то почти на сутки эскадра вернулась только с двумя большими броненосцами из трех. А это, исходя из того, что взрывов слышали два, а не один, дало жизнь предположению, что один из них затонул, угодив в столь примитивную ловушку. Когда позже через агентуру узнали о начале внепланового докового ремонта «Александра III», того самого третьего корабля линии, которого недосчитались на Цусиме, список успехов той ночи оформился окончательно. Начало больших работ на однотипном «Бородино» посчитали следствием полученных в бою тяжелых повреждений и также исключили его из возможных противников на ближайшее время. До самого появления нашего флота в Токийском заливе в Главной квартире считали, что из четырех новейших русских башенных броненосцев, сумевших прорваться во Владивосток в мае, к середине осени в строю остался лишь один, и тот из-за поспешного ремонта ограниченно боеспособен. Неожиданно серьезные потери на подготовительном этапе вынудили пересмотреть ближайшие планы. А тот факт, что в ходе проводки приведенного на Цусиму конвоя через тот же проход в заграждениях снова была обнаружена сорванная с якоря мина, заставил задуматься об отмене всех ночных выходов. Только таким образом можно было максимально снизить вероятность случайного подрыва на таком «подарке». В итоге вместо масштабной, достаточно рискованной, но почти гарантированно малорезультативной вылазки к японскому побережью решили произвести основательную воздушную разведку шхерного района прилегающего к бухте Чинхе, а также гавани и окрестностей порта Фузан. В случае успеха это давало возможность точно определить численность наличных сил противника в этом районе и принять окончательное решение о способе проводки большого объединенного конвоя. Саму идею такой разведки предложил капитан Бараташвили. Этот грузинский князь, командовавший выделенной флоту 2-й ротой Восточно-Сибирского воздухоплавательного батальона, помимо горячего темперамента обладал еще и немалым опытом в своем деле. Будучи большим энтузиастом и где-то даже романтиком, он еще в 1902 году поднялся на аэростате почти на шестикилометровую высоту. Виды раскинувшейся под ногами земли произвели на него тогда неизгладимое впечатление. Вот и сейчас он предлагал организовать нечто подобное. Причем это была продуманная и уже практически подготовленная акция. Еще на переходе из Владивостока Николай Григорьевич тесно сошелся с Федором Ивановичем Подзоровым[12], владельцем одного из фотоателье Владивостока, отправившимся в рискованное плавание в надежде поправить свои дела. Дело в том, что прибыв в столицу самых восточных земель Российской империи в 1898 году из Харькова, этот неплохой фотограф столкнулся с серьезной конкуренцией. К тому времени здесь работали уже такие известные мастера, как Мацкевич, прославившийся на фотоальбоме о начале Транссиба, за который получил золотую медаль и возможность подписывать свои работы с обратной стороны: «Его императорского величества удостоен высочайшей награды…», и Карл Шульц, получивший широкую известность благодаря пользовавшемуся огромной популярностью «альбому невест», в котором с изрядным мастерством запечатлел всех достойных девиц города. К тому же до начала войны очень серьезным препятствием в завоевании рынка являлся японский профсоюз фотографов «Сясин сио кумаи». Сейчас-то, понятно, он сошел со сцены, но вряд ли надолго. Все же за многие годы свои постоянные клиенты у Найто, Ямагучи и прочих специалистов этого непростого и недешевого дела уже появились, и сразу вернутся к ним, едва все закончится. Крестьянский сын Федор, будучи хватким парнем, решил искать возможности продвинуться на еще не паханой ниве военной фотографии. Тут главное имя себе сделать, а дальше само пойдет, конечно, если ремесло вполне освоено. А с этим у него проблем не было. Вояж на Сахалин в рамках этой доктрины оказался довольно успешным. Появились новые заказы, в том числе и из-за границы. Да и нашего не слишком грамотного читателя весьма заинтересовали хорошие картинки с мест боев. Вот мастер и задумал издать фотоальбом «По следам славных дел русского оружия». Запасся высокочувствительными негативами, особым объективом и прочей премудрой и жутко дорогой техникой и химией, с которой и собрался отправиться в Корею, однако туда, за каким-то бесом, принесло японцев. Поездку пришлось отменить. На Курилы и Хоккайдо тоже не пустили. Явно обозначилась перспектива банкротства. Доходов от ателье на покрытие образовавшихся долгов не хватало, а договор с издательством вот-вот мог сорваться. Тут выручили старые знакомства в офицерской среде. Панорамные фото с высоты птичьего полета бухты Золотой Рог и залива Посьет ушли на ура, хотя и заинтересовали жандармов и ведомство Русина, немедленно «изъявших на хранение» все негативы с этих съемок и обязавшие Подзорова так поступать и впредь во избежание ненужных эксцессов. В том, что так будет лучше, Федора Ивановича убедил приличный гонорар от военного ведомства, а еще больше случившийся буквально на следующий день после публикации снимков в газетах погром в ателье. Там явно что-то искали. Но деньги от газетчиков и военных дали лишь короткую отсрочку. Издателям срочно требовались новые материалы, причем крайне желательно в соответствующей реальным событиям хронологической последовательности. Так сказать, с чего все начиналось. Как тут было возможно обойтись без Цусимы?! Вот мастер и оформился военным фоторепотером и сразу заручился твердым обещанием одного из своих хороших знакомых из штаба с первой же оказией быть отправленным именно туда. С Бараташвили они познакомились еще во время съемок в Посьете и сошлись быстро, с ходу оценив потенциальные возможности взаимовыгодного сотрудничества. Одного привлекала возможность с профессиональным качеством запечатлеть на пластинке все, что видно сверху для последующего тщательного изучения, другого – перспектива панорамной съемки больших объектов. Следующая встреча на борту «Днепра» оказалась для обоих неожиданным и приятным сюрпризом. За пару дней плавания отношения уверенно начали перерастать в дружбу. Попутно Подзоров стал официальным хроникером этого похода. Учитывая, чем он закончился, и тот факт, что снимки момента завязки сражения, несмотря на большую дальность, получились удачными (оправдались-таки мощные капиталовложения), перспективы перед ним теперь открывались неплохие. Хотя, добравшись до передового южного форпоста России в Японском море, Федор Иванович имел уже за спиной приличный и перспективный багаж, останавливаться на достигнутом он не собирался. Мотаясь по островам, не забывал и пригревшую его воздухоплавательную роту. Снимки ее трудовых будней составили значительную часть всей цусимской серии. В короткие минуты отдыха они с князем часто обсуждали дальнейшие перспективы слияния их ремесел. Кроме чисто умозрительных предположений, прорабатывались и реальные варианты, выносившиеся на обсуждение местных специалистов в разных областях, могущих иметь отношение к задуманному. В итоге за неделю пришли к выводу, что опробовать подобный симбиоз можно и нужно уже сейчас. К тому же рискнуть ради дела оба были готовы. Так что, не мешкая, отправились на доклад к Йессену. Тоже вдвоем. Тот, еще даже толком не успев войти в курс всех дел на эскадре, новым посетителям, предлагавшим в корне изменить большую часть уже спланированной еще до него операции, естественно, не обрадовался. Однако гнать их с порога тоже не стал. После предварительного обсуждения их отправили к синоптикам и к новому начальнику отряда крейсеров Егорьеву для более основательной проработки, поскольку успех всего затеваемого мероприятия в первую очередь зависел от ветра и условий видимости, а во вторую от способности крейсеров обеспечить подобающее начало и завершение. Поскольку предварительные проработки оказались достаточно основательными, особого согласования не потребовалось. Синоптики выдали вполне благоприятный прогноз, правда, ловить который нужно было уже сейчас. Командование крейсерского и минных отрядов также не видело реальных препятствий для обеспечения нормального прикрытия воздушной разведки. Штабные, вопреки ожиданиям, тоже оказались только за. Неизвестность в отношении противостоящего противника всем уже встала поперек горла. А в этом случае всего-то и требовалось, что отменить выход броненосцев, чему все были только рады, да сводному десантному отряду при следовании в назначенный район для выполнения своей основной отвлекающей задачи нарезать аэростатоносцем небольшую петлю в составе соединения и приданных легких сил. Так что «добро» на смену планов, а потом и доработанные боевые приказы и дополнительные инструкции все успели получить еще до начала боевого развертывания. Глава 12 В строгом соответствии с этими боевыми приказами, как только поздно вечером 4 октября за антенны «Орла» зацепились условленные с немцами телеграммы с «Ганзы» и «Бисмарка», означавшие, что южнее Цусимы английских кораблей нет, в Озаки началось активное шевеление. С берега отзывали офицеров и команды, отсыпавшиеся в специально оборудованном лагере. Все они принимали свое хозяйство от мастеров и дежурных смен. Самый необходимый ремонт к этому времени едва успели закончить и сейчас спешно вытаскивали то, что после него осталось (обрезки, мусор, приспособления и т. д.). Назначенные в поход транспорты и «Терек» всемерно ускорили приемку пехоты и ее тяжелого вооружения. Суета поднялась неописуемая. Всю ночь на рейде светились ярким электрическим светом люстры, сновали катера и буксиры, тягавшие уже разгруженные и еще нет баржи и лихтеры, визжали и лязгали грузовые стрелы. Тут и там мелькали потные лица постоянно подгоняемых грузчиков и их пропитанные потом спины. А за два часа до рассвета началось контрольное траление фарватера. При этом погрузка все еще продолжалась полным ходом и по всем графикам должна была закончиться только к вечеру. Вызванные этим робкие предположения работяг и некоторых матросов, явно не горевших желанием снова идти в море, что канал чистят по какой-то другой надобности, не оправдались. Конвою было приказано закончить приемку пассажиров и имущества не позже семи часов утра, то есть на полсуток раньше срока. Тут уж вообще начался форменный аврал. Спешно опускали в трюмы и рассовывали по палубам все, что еще не успели, уже не обращая никакого внимания на порядковый номер груза в грузовых предписаниях. В итоге, перемешав на самих судах и даже между ними не менее четвертой части тяжелого багажа, опоздали к назначенному времени всего на полчаса. С первыми лучами солнца караван, ведомый «Богатырем» и «Светланой», уже втянулся в обозначенный вехами проход между минными полями. Впереди крейсеров шли миноносцы и «Безупречный», а фланги прикрывали катера. С отставанием в три кабельтова величественно шествовали высокобортные «Терек», «Корея», «Анадырь», «Летингтон» и «Арабия», а с кормы их подпирал «Донской». На пароходы загрузили три батареи полевой артиллерии, а также 7-й отдельный Восточно-Сибирский стрелковый полк и два батальона 30-го Ингерманландского драгунского. Эти части должны были составить временный гарнизон Окинавы. Для организации береговой обороны транспорты приняли на борт 150 сфероконических мин, четыре 152-миллиметровых и десять 75-миллиметровых пушек с боезапасом, снятых с «Авроры» для разгрузки крейсера в ходе подготовки его к переходу во Владивосток. Орудия были далеко не новыми, уже практически исчерпавшими ресурс своих стволов, так что особо ими не дорожили. Не исключалось, что после окончания демонстрации их придется подорвать, бросив на чужом берегу. Вместе с пушками взяли уже готовые типовые деревянные основания под них, которые требовалось только собрать на новых позициях. Такую методику уже успели отработать. Она позволяла вводить артиллерию в строй в течение первых суток после высадки. Предполагалось под охраной бронепалубных крейсеров форсировать прилегавшие к Цусиме воды на пути к островам Рюкю, где вполне возможно было встретить японские мобилизованные суда, привлекаемые в больших количествах к патрульной службе. Произведя разведку вокруг Окинавы и убедившись в отсутствии угрозы для каравана, Егорьев должен был следовать далее для встречи конвоев, а десантная группа начать высадку, в то время как «Донской» с миноносцами имел приказ оставаться в Корейском проливе и обеспечивать действия воздушных разведчиков. Едва выйдя на безопасные глубины, весь отряд с обоими приданными миноносцами вместо логичного и вполне ожидаемого рывка на север – домой, или на юг-юго-запад – в океан, повернул строго на запад и уверенно двинулся к корейскому берегу Это вызвало некоторое замешательство у скромного японского «почетного караула», состоявшего из трех небольших рыбацких шхун, тут же бросившихся врассыпную. Судя по всему, выбранная ими дистанция для наблюдения в пять миль сразу показалась недостаточной, а в возможность ее увеличения или хотя бы сохранения никто на них теперь не верил. Почти сразу они разразились длинной истерикой в виде повторяющихся каждые десять минут одинаковых серий цветных сигнальных ракет. На столь активную сигнализацию просто не могли не отозваться наблюдательные посты, разбросанные на тысячах больших и малых островков, на которые дробился гористый берег южной Кореи, встречаясь с морем. Что и было вскоре отмечено. Курс русского отряда упирался в шхерный лабиринт на примерно равном удалении от островов Екджидо на востоке и Долсандо на западе. Над островами уже вставали густые шлейфы дымовой сигнализации. С сигнальных постов на острове Ару-Сому, который русские старательно обходили по широкой дуге, тоже начали пускать в небо сигнальные ракеты. Дальше за ним сигналы ретранслировались от острова к острову. Отмечалось начало работы не менее трех японских станций беспроволочного телеграфа. Одновременно с изменением курса отряда на высоко завешенной парусиной корме «Терека» начал раздуваться черный горб наполняемого газом аэростата. Теперь уже было совершенно очевидно, что русские пришли на разведку и намерены обследовать переплетение бухточек и проливов, раскинувшихся южнее острова Коджедо. А судя по составу привлекаемых сил, одним обследованием, вполне возможно, не ограничатся. Но дальнейшие действия для сторонних наблюдателей снова должны были показаться не логичными, впрочем, только сначала. Оба номерных миноносца, даже не пытаясь догнать казавшиеся обреченными парусные дозорные суда, приблизились к борту аэростатоносца и заняли позиции под его высокой кормой, словно следуя в поводу. Так продолжалось в течение получаса, за которые черная груша сферического аэростата успела оторваться от палубы, подняв на подвесной системе пристегнутую корзину с экипажем из двух человек. Затем миноносцы начали медленно обходить «Терек» с его правого борта, а он, положив лево руля, двинулся от них вниз по проливу. Следом повернули трехтрубные крейсера и транспорты с десантом, начав быстрый отход от берега. А продолжавший медленно подниматься шар потянулся уже не за своим «родителем», а за миноносцами, осторожно пробиравшимися к ломаной береговой черте прежним курсом. Одинокий эсминец, до этого нарезавший нервные зигзаги в голове строя русского отряда, тоже отделился и обеспечивал прикрытие уже новых необычных носителей воздушного шара, проворно ринувшись в залив, образуемый сползавшими к югу островными грядами, и разгоняя пасущуюся там парусную и гребную рыбацкую мелочевку. Высокобортный «Дмитрий Донской», начавший заметно оттягиваться за корму всего отряда с самого начала этих подозрительных эволюций, теперь медленно маневрировал юго-восточнее своих миноносцев за пределами стометровой изобаты, издалека наблюдая за ними и выжидая. Шар между тем поднимался все выше и выше. Ветром, набегавшим оттуда-то от Квельпарта, его заметно клонило к северо-востоку от своей привязи. Вдруг привязной трос отделился от корзины и упал в воду, стегнув по волнам длинной плетью. Из корзины подавались короткие световые сигналы, на которые отзывались миноносцы и старый крейсер. * * * Капитан Бараташвили[13] и военный фотокорреспондент Подзоров заняли места в корзине аэростата в 09:23 утра 5 октября. Шар еще продолжали наполнять, но он уже рвался в небо, натягивая подвесную систему и раскачивая якоря. Проверка средств связи и прочего довольно скудного оборудования много времени не заняла, так что доклад о готовности к полету последовал уже через три минуты. С мостика «Терека» сразу дали «добро» на старт. При этом в трубке отличного немецкого телефона, казалось, был слышен тяжелый вздох командира аэростатоносца, словно не сумевшего совладать с волнением. Все же первый полет над вражеской территорией. Впрочем, вполне может быть, что это обычные помехи на линии (капитан второго ранга Артшвагер просто посчитал, что его уже не слышат, но контакты разомкнулись только спустя пару секунд). К половине одиннадцатого «поводья» привязных тросов и телефонного провода уже передали на «двести шестого», ставшего новым поводырем, хотя и ненадолго. Шар, мягко облизываемый ветром, забирался все выше. Узкие веретенообразные корпуса миноносцев остались внизу и в стороне, а почти под самой корзиной топорщился своими шестью острыми вершинами-мысами остров Екджидо. Как только миноносец-аэростатоносец оказался севернее условной линии, проходящей между ним и Долсандо, командир экипажа доложил вниз по телефону, что в пределах обозреваемого пространства паровых судов не наблюдается. Видны только рыбацкие шхуны. После чего отстегнул контактный разъем проводной связи и со словами «Пошли с Богом!» дернул за рычаг пристяжного карабина, освобождая шар от привязи. После небольшого рывка корзина начала ощутимо раскачиваться, но колебания быстро затухали. Убедившись в этом, он отбил фонарем светограммы о благополучном начале полета на миноносцы, потом – на «окинавский» отряд, удаляющийся к югу и начавший разворачиваться на северный курс, а следом – на «донской», маячивший милях в десяти восточнее, почти на середине пролива. Подзоров тем временем возился с треногой своего аппарата, пытаясь отвлечься за любимым делом от тревожных мыслей. Честно говоря, ощущения от свободного полета в болтающейся корзине его не радовали. Особенно то обстоятельство, что шар начал гораздо быстрее набирать высоту. С сомнением покосившись на своего командира и напарника, буквально лучившегося от счастья, он сделал снимок конвоя, после чего принялся крепить камеру в гнезде на стенке корзины, готовя ее для съемки объектов, над которыми их пронесет ветром. Случайно взглянув вниз, где прямо под ними на поверхности моря распластался Екджидо, сквозь видоискатель камеры напоминавший расплющившуюся от падения с большой высоты лягушку, он с трудом подавил спазм желудка. А князь уже трепал его за плечо и почти кричал в самое ухо: