— Ты лучше всех! — Спасибо, мой мальчик, — улыбнулась она. — Ты не знаешь всех, но всё равно спасибо. — Я и не хочу их знать. Мне достаточно тебя. Так мы будем играть? — Солнышко моё… — она отвернулась, чтобы не расстраивать его слезами. — Да, конечно, мы будем играть. До последнего! — Что ты имеешь в виду? — Раздавай… Господи, какой холод! — Ничего, ничего, — успокаивал любимый, сдавая карты. — Мы уедем на Гаваи, где вечное солнце… Хотя, нет! Мы же должны остаться здесь, на острове. Займёмся гостиничным бизнесом. Ведь теперь это наш отель. — Конечно, мы останемся здесь, милый. Навсегда. — Денег ещё много, — с воодушевлением продолжал Ллойд. — Хватит и на ремонт и на жизнь, пока наш отель не станет широко известен, а… — Денег? — перебила Беатрис. — Много денег? — Ну да, — улыбнулся Ллойд. — Я ведь отдал меньше половины. Я знал, что наши денежки… — Ты отдал ме… Так ты не все деньги отдал?! — Нет конечно, я же не дурак. Я никогда не верил до конца этому Деллахи. Да и Липси… странный он какой-то. Глазки добрые, язык медовый, а что там у него в душе… — Впрочем, какая теперь уже разница, — не слушала его Беатрис. — В смысле? — Ничего, мой хороший, ничего. Давай играть. — Что-то меня опять в сон потянуло… Я стал таким соней! — Пойдёшь в комнату, приляжешь? — Нет. Я здесь. У тебя на коленях. Можно? — Конечно, мой мальчик. Они перешли на диван. Ллойд уютно свернулся на нём, а она укрыла его своим одеялом. Села, положив его голову к себе на колени. Она не знала, сколько так просидела, напевая ему какую-то песенку из прошлой жизни. А он всё никак не мог уснуть. Ей было холодно, она с трудом заставляла себя не дрожать. — Что-то меня мутит, — сонно произнёс Ллойд. — Хочешь встать? — Нет, нет. На твоих коленях так хорошо! Я сейчас усну, и всё пройдёт. — Я бы сыграла тебе на флейте Гленды. Колыбельную. — Ты умеешь играть на флейте? — Нет. — Тогда зачем говоришь, что сыграла бы? — Глупый. Спи! — Но я не понимаю. — Да будешь ты спать или нет?! — Да. А что ты будешь делать, пока я сплю? — Буду сидеть и любоваться на тебя. — Да? Тогда я наверняка увижу хороший сон. — Надеюсь. Он ещё что-то пробормотал, какие то нежности, которых она не расслышала. Потом тело его обмякло, голова потяжелела. Тогда Беатрис тихонько встала, сняла тёплую кофту, подложила её под голову спящему. — Спи, мой ангел, — прошептала она, осторожно целуя его в лоб. — Мой милый безумный ангел. А я пойду, поищу дров. Надеюсь, Маклахен всё же не солгал, и деревня на острове действительно была. Тогда я её найду. И у нас снова станет тепло. Хотя бы тепло. Хотя бы ненадолго… Спи. Она уже подходила к двери, когда вдруг ожило радио. Столько дней молчало, а тут… Наверное, Ллойд, который каждое утро начинал с того, что включал приёмник и пытался что-нибудь поймать, забыл его выключить. Она метнулась к приёмнику, убавила громкость. Но выключить его совсем не было сил. Пусть оно разбудит Ллойда, но она должна услышать. Ведь раз работает радио, значит жизнь продолжается! «… радио „Дредноут“, — донеслось до неё сквозь хрипы и свист, — и я Кевин Джонс… к последним новостям… А новостей-то и нет, ребята. Совсем никаких. Помните замечательную пословицу: „Лучшие новости — это отсутствие новостей“? Как раз наш случай… На улице снег…. Немного зябко, но зато… кто-то из вас ведь наверняка ещё жив. Впрочем, не отчаивайтесь: вам тоже осталось недолго, как и мне… пирим-дирим-сирим-нитрита или как его там. Это облако зависло в районе… не скоро… А там и весна не за горами, но мы с вами вряд ли… На этом, пожалуй, мы и… последний выпуск… Пока, ребята! Радио „Дредноут“ желает вам быстрой и лёгкой смерти!» И наступила тишина. 38. День последний Этот её поход ничего им не дал. Из последних сил, задыхаясь и едва не падая, Беатрис обогнула скалу. Там было море. Просто море, которое начиналось сразу за отвесной каменной стеной. Она села на укрытый слоем чёрного снега булыжник и долго сидела, глядя в беспросветное марево тумана, нависавшее над морем. Удивительно, сколько в человеке слёз. Наверное, больше чем всего остального; больше, чем крови. Хотелось крикнуть морю что-нибудь обидное. Морю, мёртвому Маклахену, небу, сожравшему солнце, и миру… Но кричать она не стала. Да и сил на это просто уже не было… Ллойд встретил её у входа. Улыбкой. — Прекрасный день! — провозгласил он. — Прекрасная погода! Этого ужасного снега сегодня нет, и мир заиграл иными красками, не так ли? — Да, мой хороший, да, — устало произнесла она, проходя мимо него в гостиницу. — Хорошо прогулялась? — Замечательно. — Да, сегодня так хорошо, так вольно дышится. Всё же жизнь на необитаемом острове чудесна! В детстве я очень завидовал Робинзону Крузо. А теперь — не завидую. Ведь Робинзон и мечтать не смел о таком Пятнице, какой есть у меня! Он остановил её, нежно обнял за плечи, поцеловал во впалую щёку. Беатрис нашла в себе силы улыбнуться в ответ. — Что-то мне нехорошо, милый, — прошептала она. — Боже, как мне нехорошо! Я пойду прилягу, ладно? — Конечно! — весело поддержал он, входя следом за ней в гостиную. — Приляг, любимая, отдохни. Тебя долго не было. Конечно, ты устала. — Да. Безумно. Она кое-как добралась до дивана, буквально упала на него. Голова была пуста и звенела. И где-то левее затылка как будто засела игла — тонкая острая боль вонзалась в мозг. Переутомление. — Принести тебе воды, дорогая? — Нет, не уходи! — она почему-то испугалась остаться одна. — Побудь со мной. — Ладно, милая, — пожал он плечами. — Надо бы приготовить поесть… Ты не займёшься этим? — Конечно, конечно займусь, мой хороший. Вот только полежу немного. Ноги совсем не держат. — Да, полежи, отдохни. Нам нужно больше бывать на свежем воздухе. Хотя прогулки и выматывают тебя, но они необходимы. Любой врач тебе это скажет… Интересно, как там профессор Локк… Я записан у него на сентябрь… А какой сейчас месяц, Беатрис? — Думаю, заканчивается июль. Или уже начало августа… — Август теперь — зимний месяц. Забавно, правда? Интересно, каков будет сентябрь… Наверное, самая жара отныне будет стоять зимой, а?