— Здесь подождешь? Дурка помотала головой: — Бегти надо. Федюшка-пастух скоро стадо погонит. Да ты, тетенька, не робей. Толь далеко не уходи. Кто ее знает, череву-то… Обратно в деревню пойдешь — тропки держись. Ну, пакедочки. Развернулась и помчалась назад, только белые икры засверкали. Пелагия перекрестилась, вытянула вперед руку с фонарем. Полезла. Дурка бежала легко, воздушно, и казалось ей, что она не бежит, а летит над белесой рассветной дымкой, что стелилась по-над землей. Даже руки в стороны раскинула, как птица-журавль. Чтоб поспеть к выгону, нужно бы еще и быстрей припустить, не то настегает Федюшка по сидельному месту. «Ничаво, ничаво», — шептала Дурка, несясь меж утесов. Так ловчей бежалось, если повторять: ни-ча-во, ни-ча-во. Уже прикидывала: до кустарника добежит, а там задохнется, придется до речки шагом. Там можно сызнова запустить, по лугу-то. Поспеть бы только — вон уж почти совсем светло. Но задохнуться она не успела, потому что убежала от Чертова Камня недалеко, шагов на полста. Там, где тропинка прижималась к самому обрыву, от скалы навстречу бегущей качнулась большая черная тень. — Аману… — хотела позвать Дурка, но не договорила. Что-то хищно свистнуло, рассекая воздух. Раздался короткий костяной хруст. И стало тихо. В пещере Надо сказать, что, решившись проникнуть в черное отверстие, сестра Пелагия преодолела не обычную женскую опасливость, которой в чернице, пожалуй, почти и не было (во всяком случае, любопытство неизменно одерживало в ней решительную победу над робостью, даже и в ситуациях порискованней нынешней). Нет, здесь имелась причина более серьезная. Дело в том, что с некоторых пор, после одной истории, приключившейся в неотдаленном прошлом, у инокини имелись особые счеты с пещерами. И теперь, от одного ощущения, что со всех сторон теснятся невидимые во мраке каменные стены, а сверху напирает невысокий свод, в душе у Пелагии вострепетал сырой, нерассуждающий ужас. Протянув руку над головой и не нащупав потолка, она осторожно выпрямилась и заставила себя успокоиться. Ну что страшного могло быть в этой «череве»? Хищный зверь? Непохоже. Если бы медведь или волчья стая облюбовали пещеру себе под жилище, чувствовался бы острый запах. Летучие мыши? Для них здесь слишком тесно — как следует крыльями не размахнешься. В общем, кое-как уговорила себя, успокоила. Зажгла лампу, посветила во все стороны. Про тесноту она, оказывается, ошиблась: за узким лазом пещера раздавалась и вширь, и вверх, так что стен было не видно — тонули в темноте. На самом краю освещенного круга мелькнула низенькая тень. Это Петя-Петушок исследовал территорию. «Зачем я сюда все-таки пришла? — спросила себя Пелагия, — Что за надобность?» Прошла немного вперед, увидела, что в дальнем углу стены и потолок снова сужаются, но пещера там не кончалась, только, кажется, забирала кверху. Сестра поставила лампу на пол, сама села на выступ. Стала думать, отчего это судьба ее все в какие-то пещеры загоняет? Что это вообще за притча такая — подземные ниши? К чему они Господу? В каком смысле задуманы? А что смысл в том есть, и смысл особенный, ясно всякому, кто хоть раз в жизни забредал в мало-мальски глубокую, уединенную пещеру. Вот ведь и в Писании сколько про них изложено. Древние израильтяне и жили в пещерах, и хоронили в них своих мертвых. Пророку Илии из пещеры был Голос, вопросивший: «Что ты здесь, Илия?». А может ли быть случайно, что именно в пещере воскрес Христос? Природный ход в земные недра — разве не лаз это из одного мира в другой? Из света во тьму, от видимого к невидимому? Пещера подобна жерлу вулкана, что ведет от поверхности в истинную суть Земли, планеты, которая, как утверждает наука, на девяносто девять сотых состоит из пылающего огня. Так и летим сквозь мрак на огненном шаре, едва прикрытом тоненькой кожицей тверди. Над нами гибель, и под нами тоже. То ли от философических мыслей, то ли еще от чего, но только почудилось Пелагии будто мрак вокруг словно бы колышется, плывет. И заклонило в сон, и послышался тихий, неясный звон, которому взяться здесь было совершенно неоткуда. А потом случилось вот что. Из темноты, с той стороны, где находился вход, раздался треск, грохот. Сначала смутный, потом все громче и громче. Пелагия кинулась на шум. В лаз проползла на четвереньках, с бешено бьющимся сердцем. И уперлась руками в сплошную каменную осыпь. Обвал! Попробовала разобрать камни — какой там! Придавленные сверху, они встали насмерть. Пелагия отчаянно, ломая ногти, попыталась расшатать, хоть немножко сдвинуть груду, но ничего не вышло. Наоборот, снаружи донесся гул нового обвала. Куча чуть шелохнулась навстречу монашке, приняв на себя еще большую тяжесть. Спокойно, обойдемся без бабьей истерики, приказала себя Пелагия, вытирая рукавом лоб, весь покрытый капельками холодного пота. Завтра, то есть уже сегодня, Дурка увидит, что я не вернулась, прибежит сюда и поймет, в чем дело. Если сама не сможет разгрести, приведет крестьян. Ради такого случая обретет дар речи. Несколько часов потерпеть. Много — день. Плохо, конечно, но не смертельно. Монахиня перебралась обратно, на просторное место. Заставила себя сесть. Фитилек укрутила, чтобы керосин расходовался экономней. Посидела-посидела, и вдруг сердце стиснулось от скверной мысли. «Вот ты гадала, что тебя в эту пещеру тянет? А может, потому и тянуло, что именно здесь тебе предписано встретиться со своей судьбой? Что, если тебя привел сюда инстинкт — только инстинкт не жизни, а смерти?» От этакой догадки Пелагия вскочила — очень уж испугалась. Какая будет злая насмешка рока, если она здесь погибнет! Вот уж воистину: любопытной Варваре нос оторвали! И, главное, глупо-то как, безо всякой нужды и смысла! Нужно что-то делать, сказала себе монахиня. Иначе тут с ума сойдешь. Что они ко мне привязались, эти проклятые пещеры? За что они меня мучают, чем я им не угодила? Схватила лампу, полезла вверх по гравию, по камешкам. Вдруг сыщется другой выход? Пещера сузилась настолько, что карабкаться приходилось на локтях и коленках. Проползешь шаг-другой, потом тянешь за собой лампу, ставишь ее повыше. Снова ползешь. Бедная монашка старалась не думать о том, что тут вполне могут быть змеи. Они как раз просыпаются после зимней спячки. Апрель, у гадюк самый яд. Господи, Господи… Через некоторое время ход сделался шире и вывел в новый зал — много больше нижнего. Пелагия обследовала полость. Сходила и вправо, и влево. Обнаружила целых девять не то лазов, не то просто трещин. Какой путь выбрать? А петушок, оказывается, тоже успел перебраться сюда. И нисколько не утратил бодрости — бегал взад-вперед, постукивая коготками. Тут сестра вспомнила, как Дурка говорила, будто петух всегда найдет выход из лабиринта. Присела перед кочетом на корточки, стала уговаривать: — Петя, Петенька, выведи меня отсюда. Я тебе целый мешок пшена добуду. А, Петенька? Он смотрел на нее, повернувшись профилем, прислушивался к ласковому голосу. Идти никуда не шел. Тогда, потеряв терпение, Пелагия взяла его и стала поочередно подносить к каждому из лазов. Принесет, поставит и смотрит — пойдет или нет. В первую трещину петух шмыгнул было, но тут же выскочил обратно. Во вторую и клюв совать не стал. Зато в третью юркнул так проворно, что сразу исчез из вида. Пелагия подхватила лампу, протиснулась следом.