В дверь постучали. – Да! – рявкнул Опалин таким голосом, что стучавший по-хорошему должен был провалиться под землю, выкопать там надежный бункер и затаиться на несколько месяцев. Но он оказался не робкого десятка и вскоре просунулся в дверь. – А, Яша! – хищно обрадовался Иван. – Заходи! Выговор тебе, пока – устный. За ячество и склоки! – Богатым словом «ячество» тогда назывался эгоизм, мешающий работать в коллективе. – Второй выговор – проследуешь на выход! И последний раз говорю: в угрозыске есть правила! Часы работы надо соблюдать, отпрашиваться – по любому поводу, кроме посещения туалета, – только у меня лично, а в случае моего отсутствия – у Петровича! И для новичков напоминаю особо: никаких следственных действий без моего разрешения! Никаких встреч, допросов и вообще самодеятельности без моего ведома, ясно? – Он сверкнул глазами на Казачинского. – Кстати, 136-я статья УК – о чем у нас? – Статья 136, – Юра вздохнул, – убийство. С отягчающими обстоятельствами. До десяти лет. – А как насчет убийства по неосторожности или убийства из-за превышения пределов необходимой обороны? – прищурился Петрович. – Это 139-я. Лишение свободы на срок до трех лет или исправительно-трудовые работы до года. – Молодец, – смягчился Опалин. – Теперь по Пречистенке. Я отпускаю дворника Яхонтова и няньку Резникову. Расклад такой: либо они в деле и это проявится, либо замешан один из них, и мы это опять же установим, либо – что для нас хуже всего – они оба ни при чем. Хуже всего – потому что в таком случае вся наша работа будет зря. Я вам сразу же все это говорю, чтобы у вас не было никаких иллюзий. Также возможен вариант, что бандиты могут попытаться избавиться от Яхонтова или Резниковой – особенно от нее, потому что она видела Федора Пермякова и должна была находиться в доме, но ушла и таким образом избежала гибели. Нам будут помогать наши товарищи – Антон Рейс и Володя Смолов. Яша, ты работаешь в паре с Рейсом. Юра, ты – вместе со Смоловым. Как осуществлять наблюдение, Володя и Антон вам расскажут. Мы с Петровичем будем периодически вас подменять – когда сможем. Рейс под предлогом необходимости сохранить архивы покойного профессора Елистратова поселится в доме на Пречистенке, и ты, Яша, – вместе с ним. С Резниковой оказалось сложнее, но нам повезло: наш коллега Позняков живет в доме напротив. Он с женой уехал в отпуск, и мы договорились с его родителями, что два человека пока поживут у них. То есть ты, Юра, и Смолов. Соседям по коммуналке скажете, что вы приехали из провинции и готовитесь к экзаменам в… короче, сами придумаете. – А форму не надо? – спросил Юра. Опалин испепелил его взглядом. – Какая форма? Ты поступаешь в институт… или техникум… или не знаю куда! Ты не должен привлекать внимания, ясно? – Нет, постойте, постойте, – заволновался Яша. – Вы хотите, чтобы я поселился в доме, где убили восемь человек? Но там же комнаты опечатаны! – Не все, – ответил Опалин. – В запечатанные комнаты вы заходить не будете. Если ты боишься привидений, должен тебя разочаровать: их не существует. Телефон в особняке исправен, в случае чего – звоните. – Иван Григорьевич, но ведь дворник меня видел и почти наверняка запомнил! Как я буду за ним следить? – Никак. Ты помогаешь Антону и учишься у него. Официально – ты сопровождаешь его, чтобы проследить за сохранностью архива. Если Яхонтов с тобой заговорит, можешь сказать правду – что тебя тошнит от одной мысли об особняке, но тебя заставили. Вообще лучше придерживаться истины, если это не вредит делу… Юра! – А? – Казачинский подпрыгнул на месте. – У тебя тоже какие-то сомнения? Поделись с нами. – Я правильно понял, – смущенно начал Юра, – что мы со Смоловым должны жить в чужой комнате, делать вид, что мы свои, и наблюдать за Резниковой? – Совершенно верно. Родители Познякова делают нам большое одолжение. И раз уж у меня такие сотрудники, которым все надо разжевывать, поясню очевидное: веди себя прилично, чужими вещами не пользуйся и вообще помни, что Позняков наш ростом под два метра и с пудовыми кулачищами. Если ты у него дома разобьешь хоть чашечку, он заставит тебя сожрать осколки и попросить добавки. Со слезами радости на глазах. Все понятно? Не смея больше задавать вопросов, Казачинский кивнул. – Для поддержания своей легенды можешь захватить с собой чемоданчик с вещами. Ну там, зубная щетка, зубной порошок, чашка, тарелка… что еще? Сам сообразишь. Для связи – телефон в коммуналке есть. Имя используешь свое. Ведешь себя естественно. Ты и Смолов приехали из области, будущие студенты, если повезет. Яша! Необходимый набор вещей тоже захвати с собой. Антон на месте тебе все объяснит. – Можно вопрос? – Яша поднял руку, как школьник. – Когда нам начинать? – Когда? Сегодня. Вот прямо сейчас и начинайте. Домой за вещами, Юра – тебе еще переодеться, и возвращайтесь сюда. Часам к четырем, я думаю? – Опалин повернулся к Петровичу. – Годится, – кивнул тот. – К четырем как раз Рейс и Смолов подойдут. – Вот и хорошо. Познакомятся, потом Харулин их развезет. После этого отпускаешь Резникову и Яхонтова, и пусть Харулин их тоже доставит обратно. Как только он их привозит, приступаете к слежке. Все! – А ты сам-то куда? – спросил Петрович. – Мне к следователю надо, – коротко ответил Опалин. – Слушай, я забыл проинструктировать их насчет дневника наблюдений. Тогда давай ты, а я пошел. Дело срочное! Он скрылся за дверью, а Петрович присел на край своего стола и принялся объяснять, как записывать передвижения объекта слежки и в каком виде вносить их в отчет. С утра Опалин не мог дозвониться Соколову и решил заехать к нему на работу. Но там он узнал, что следователь появлялся на полчаса и затем отбыл в неизвестном направлении, туманно намекнув на какие-то архиважные дела. Доподлинно неизвестно, какие выводы сделал из этого Опалин, но он только молвил: «Ага», и через некоторое время его можно было видеть в звенящем трамвае, который мчался по Садовому кольцу. На одной из остановок трамвай выплюнул нашего героя, загремел колесами и укатил, а Иван вошел в полутемный, пахнущий кошками подъезд. Потолки здесь были огромные, лестницы – высокие, но Опалин неустанно карабкался по ступеням вверх. Между четвертым и пятым этажами он остановился, завидев девочку с косичками, которая сидела на подоконнике, болтая ногами. На коленях у нее была разложена тетрадка, в которой она рисовала карандашом кусок двора, видный из окна. Возле девочки лежала маленькая белая собачка, которая глядела на нее с умилением. – Света, а почему ты здесь? – вырвалось у Опалина. – Здорово, смешная собака… Он погладил собачку, которая завиляла хвостом и тоненько тявкнула. – Ты к папе пришел? – спросила Света, глядя на Опалина снизу вверх. – Ага. – Он не очень сейчас, – признался ребенок после небольшого колебания. – А ты почему не посидишь у кого-нибудь из соседей? – Не хочу. – Света вздохнула. – Они нас не любят. И боятся. Опалин открыл рот, чтобы сказать множество правильных вещей – что маленькие дети не должны сидеть на подоконнике, что Свете лучше пойти погулять с собакой, поиграть с другими детьми, развлечься – но он с детства ненавидел все, что отдавало лицемерием, а правильные, хорошие и глубокомысленные фразы, которыми он собирался сотрясти воздух, как раз лицемерием и пахли. Белая собачка зевнула и положила голову на вытянутые лапы. – А где мама? – спросил Опалин и тотчас пожалел об этом. Света быстро вскинула на него глаза. – Где-то, – она повела худеньким плечом, потом опустила голову и вдвое старательнее стала чертить в своей тетрадке. Опалин молча погладил девочку по голове и шагнул к лестнице. – Подожди, – сказала Света ему вслед, снимая с шеи два ключа на коричневом шнурке. – Возьми. Он заперся. Тот, который поменьше, – ключ от комнаты. Опалин взял ключи, поглядел девочке в лицо, буркнул: «Я сейчас» и неожиданно побежал по лестнице вниз. Через несколько минут он вернулся, неся увесистую банку с маринованными огурцами в рассоле. – Лучше бы пиво, – безразлично заметила Света, вернувшись к рисованию. Собачка тихонько тявкнула и согласно завиляла хвостом. Опалин открыл дверь в коммунальную квартиру, которая, судя по всему, была хорошо ему знакома, и вошел. Где-то бодро хрипело радио, в другом конце играл граммофон, но неожиданно стал запинаться, повторяя по кругу один и тот же музыкальный кусок. Из ванной комнаты вышла молодая гражданка в халате, который едва скрывал ее обильные прелести. На голове ее тюрбаном возвышалось закрученное вокруг мокрых волос полотенце. Гражданка поглядела на Опалина и хихикнула. – А, вот и угрозыск пожаловал, – уверенно объявила она, хотя Иван был в штатском. – Вовремя вы! – Она покосилась на банку огурцов, снова хихикнула и, напевая себе под нос, скрылась в своей комнате. Иван подошел к двери следователя и негромко постучал. Никакого ответа. Решившись, Опалин вторым ключом отомкнул замок и осторожно приоткрыл дверь. Следователь Соколов, пьяный, расхристанный и всклокоченный, спал на диване. На столе валялись пустые бутылки и остатки немудреной закуски. Александр храпел, лежа на спине, рот его был приоткрыт, ворот расстегнут, одна рука свешивалась до пола, как у мертвеца. В комнате несло перегаром. За кисейными занавесками о стекло с негромким жужжанием билась муха. Опалин поставил на стол банку с огурцами, открыл окно и выгнал муху. Соколов всхрапнул, тяжело повернулся, с хрустом почесал грудь под рубашкой. Заметив на столе рядом с вскрытой банкой килек консервный нож, Опалин взял его и стал возиться с банкой, которую принес. Когда он снял крышку, то инстинктивно почувствовал, что на него смотрят, и поднял голову. Взгляд Соколова уперся в него, как острие ножа. – В-ва… Ва-ня! – по складам проговорил Александр и засмеялся. – Тебя с работы выгонят, – сказал Опалин сокрушенно. – Ну и …с ней, – тотчас ответил следователь. – Рра… бота… В гробу я видал… такую работу… Тем не менее он сделал попытку подняться и, завозившись на диване, кое-как сел. – Дай… Опалин хотел налить рассол в стакан, но Соколов потянулся к банке, вцепился в нее и стал прямо оттуда глотать жидкость. – Друг, – промычал он, оторвавшись от банки и переводя дух. – Знал, чем порадовать… Иван помог вернуть банку на стол, поддерживая ее, чтобы Александр невзначай ее не разбил. Следователь шмыгнул носом, вытащил из банки огурец и стал мрачно его жевать. – Только. Не надо… – пробормотал он с набитым ртом. – Чего не надо? – на всякий случай спросил Опалин. – Говорить. Сам. Знаю все. – Соколов ставил интонацией знаки препинания как попало. Соображать ему еще было трудно. – Не надо. Он сидел, всклокоченный, жалкий, похожий на обломок крушения. Иван все искал слова, которыми можно было повлиять на собеседника, достучаться до его разума, – и не находил. – Как башка трещит, а? – простонал следователь, хватаясь за голову. – Если ты все знаешь, – не выдержал Опалин, – как ты можешь так поступать с собой, со Светкой, со всеми? Ты посмотри на себя… – Все… Какие все? – усмехнулся Соколов. – Если я сдохну, никто и не заметит… А она так вообще обрадуется. – Ты о жене? – спросил Опалин после паузы. Честно говоря, он не любил касаться этой темы. – Все было хорошо, – забормотал Александр, откидываясь на спинку дивана и полузакрыв глаза. – Понимаешь, все! Мне казалось, она перебесилась… Светка у нас родилась… как солнечный лучик… Какого рожна? Я мало зарабатываю, что ли? Ну, квартиру не смог обеспечить… отдельную… Но, может, переведусь в старшие следователи, раскрою… головоломное что-нибудь… Дадут! Все будет… И тут… сука эта… Фриновский… Коллега, тоже мне… Иван молчал. – Ненавижу его, – проговорил Соколов, дернув щекой, и тяжелая, лютая злоба зазвенела в его голосе. – Тварь улыбчивая… Пришел и… всю жизнь мою разрушил… Всю жизнь! Моя-то, как ты думаешь, сейчас где? А? В магазине, что ли? Трется с этим уродом! Ты же знаешь меня, Ваня, столько лет знаешь… Ну скажи, разве я заслужил такое? Корячусь на работе, пашу как вол… Опалин знал жену Соколова – как знал и то, что она не относится к тем женщинам, с которыми можно построить счастливую семейную жизнь. Эта невысокая брюнетка с глазами чуть навыкате и слишком громким смехом не считалась красавицей, но было, было в ней нечто такое, от чего мужчины теряли головы, и любовников она меняла как перчатки. Соколов оказался единственным, кто решил на ней жениться, – и, по мысли Опалина, сейчас расплачивался за это. Но не говорить же человеку, которого считаешь своим другом, что он сам, приняв одно лишь неверное решение, пустил свою жизнь под откос. – Убью его, – злобно прохрипел Александр. – И ее тоже! Убью, а потом пусть делают, что хотят… Он попытался подняться с дивана, словно прямо сейчас собирался идти убивать жену и соперника. Опалин коротко толкнул Соколова в грудь, и тот повалился обратно. – Пусти! – заорал следователь. – Если ты убьешь жену и Фриновского, – заговорил Опалин, – любой желторотый юнец, которого поставят на это дело, сразу сообразит, что к чему… Тебя вычислят в два счета! И ты сядешь по 136-й… чистое убийство из ревности… и даже недели не отсидишь! Тебя сразу же в тюрьме грохнут, потому что ты следователь…