Казачинский расплатился с парикмахером, долго тряс ему руку, от души пожелал ему много клиентов, здоровья, хорошего дня и хорошую жену в придачу, на что тот скромно заметил, что у него уже все имеется и от добра добра лучше не искать, а то можно получить черт знает что. Гривенник со сдачи Юра использовал для звонка с телефона-автомата. – Я ужасно по тебе скучаю, – сказал он в бездушную черную трубку. – А где ты сейчас? – спросил женский голос. – Недалеко от твоего дома. – У тебя есть время? Или тебе опять надо бежать на работу? Женский голос рассмеялся. Юра чувствовал себя так, словно сердце его превращается в малиновое варенье – и глупо, и сладко, и счастливо. – Для тебя у меня всегда найдется время, – объявил он. – Тогда подожди, я сейчас выйду. – Рая… – Он взволновался, вспомнив, сколько времени перед выходом она прихорашивается, красится и взбивает кудри. – Я все равно собиралась сейчас идти, – жизнерадостно ответила его собеседница. – Еще минута, и ты бы меня не застал… Ты можешь подойти прямо к дому? – Уже иду, – объявил он и повесил трубку. …Она выпорхнула из подъезда в прелестном платье, деталей которого, впрочем, Казачинский все равно не разглядел. Она была самая лучшая, а платье – оно просто имело честь облекать ее гибкий стан. Светлые глаза и капризные губы смеялись, подвитые каштановые волосы падали на плечи. В руке она несла светлый зонтик от солнца. – Ух, какой ты сегодня! – сказала Рая, поглядев на него. И от сознания того, что все было не зря и что девушка, ради которой, в сущности, все и затевалось, его одобряет, душа Юры воспарила на крыльях. Он засмеялся и сделал попытку поднять Раю в воздух. – Ну перестань, перестань, Ниловна из окна увидит! – запротестовала Рая. – Юра! Ты мне платье помнешь… Ну Юра! Прохожие, шедшие мимо по своим будничным, скучным и прозаическим делам, расцвели улыбками, глядя на эту гармоничную молодую пару. – Да что Ниловна, плевать я на нее хотел, – беспечно ответил Казачинский, бережно ставя девушку на ноги. – Еще не хватало, чтобы я какой-то домработницы боялся… – Она не просто домработница, она папина дальняя родственница и почти член семьи, – строго ответила Рая, поправляя туфлю, которая чуть не слетела, пока ее обладательницу держали в воздухе. – И он, знаешь, ее слушает… – Что, и в государственных делах тоже? – необдуманно ляпнул Юра. Рая поглядела на него с укором. – Что за глупости ты говоришь! Ниловна следит за домом. А что касается государственных дел, так папа еще не нарком, хоть и занимает высокий пост… Пойдем, купим лимонаду, ты мне расскажешь, как у тебя дела. По телефону я ничего понять не могу! И кто этот Опалин, про которого ты постоянно говоришь? Казачинский забыл обо всем и принялся увлеченно рассказывать, перескакивая с одного дела на другое. Продавец в деревянной будочке, состоящей из прилавка с навесом на четырех столбиках, налил молодым людям два стакана лимонада, и Юра заплатил за оба, не обращая внимания на протесты Раи. – В общем, я так понимаю, тебе там хорошо, – сказала девушка. Допив лимонад, она раскрыла зонтик от солнца и изучающе смотрела из-под него на Казачинского. – Да, там отличные ребята! – ответил он искренне. – И тому, что я с ними познакомился, я обязан твоему отцу. Это же он сказал, что я должен заняться настоящим делом, доказать, что я серьезный человек… ну и рекомендовал меня… – А я почему-то думала, что тебе будет тяжело, – заметила Рая. Она взяла Юру под руку, и они медленно двинулись по улице. – Почему? – Ну, ты же только что был в кино, а тут – угрозыск… Не боишься? – Может быть, немножко, – признался Юра, помедлив. – Когда разрешат носить оружие, буду чувствовать себя увереннее. – Какой-то Твардовский или Твердовский доложил папе, что твой начальник тобой очень доволен. – Рая засмеялась. – Нет, ну я не верю: неужели ты будешь задерживать бандитов? Как такое вообще может нравиться? Особенно после фильмов… Казачинский немного растерялся. Он чувствовал в ее словах какую-то подоплеку, которую не понимал и которая смутно его беспокоила. «Почему она говорит о кино? Она что, теперь жалеет, что я больше не снимаюсь? Но ведь трюкач – даже не актер, у него вообще никаких прав нет. Можно выполнить фантастический трюк, но публика все равно будет верить, что его делал другой человек…» – Я еще никого не задерживал, – признался он. – Я вообще только учусь у Опалина… и других… Форму вот получил сегодня нормальную… – И это все ради меня? – протянула Рая так, словно сомневалась. Она улыбалась, но Юра заметил не улыбку, а именно сомнение и обеспокоился. – Конечно! А ты думала, я не смогу? – Ничего я не думала. По-моему, в угрозыске должно быть скучнее, чем в кино. Тебе не кажется? – Почему – скучнее? – Ну, не знаю… Все эти истории про убийства… отравление сулемой… зарезанную студентку… Фу! – Рая аж содрогнулась. – Об этом даже в книгах читать неинтересно, а в жизни это должно быть в тысячу раз ужаснее. Ах вот почему она волнуется, сообразил Казачинский. Ее коробит от подробностей всех этих грустных и гнусных дел. Конечно, ведь она такая воздушная, такая чистая девушка, а он не удержался, расписал ей все зачем-то… – Да… в жизни… – пробормотал он, поправляя фуражку и лихорадочно думая, как бы сменить тему. Рая вертела ручку зонтика, пристально глядя на своего спутника, и наконец он нашелся. – А твой отец – как он? Что он? В Кремле бывает? – Бывает, – подтвердила девушка многозначительно. – Неужели и с самим… – Юра не договорил. – Ну да. Общаются. По работе, ты же понимаешь. – Рая вздохнула. – Слушай, я уезжаю завтра на дачу… Опять мама меня зовет, я думала, что останусь в Москве, но тут так жарко… – Последнее слово она очаровательно растянула так, словно в нем было по меньшей мере пять «а». Юра происходил из мира, дач не знавшего, и не понимал, в чем вообще сложность – остаться на лето в Москве; но Рая-то была из совсем другой вселенной, и он уважал ее желания и желания ее близких. – А ты не останешься? – все-таки спросил он. – У меня выходной должен быть… через пару дней… Провели бы его вместе… – Я дней через десять приеду, – пообещала Рая, наклонив голову к плечу. Казачинский находил эту ее манеру особенно милой и потому стал на глазах таять, как мороженое. – Ну, или в августе, как получится… Когда мы с мамой окончательно наскучим друг другу… – А что твоя мама говорит обо мне? – отважился спросить Юра. – Ну что она может говорить? – пожала плечами Рая. – Она тебя видела только два раза, когда я тебя домой приводила. – Мне кажется, я ей не нравлюсь, – признался Казачинский. – Как это ты можешь не нравиться? Перестань. – Она на меня так смотрела за столом, когда я вилку в правой руке держал, – Юра насупился. – А я просто привык. Мы без ножей дома едим… – Юра, ну сейчас не то время, когда кто-то станет обращать внимание на такие глупости, – отозвалась Рая. – Ты себе вбил в голову… невесть что вбил. Маме нравится все, что нравится мне. Даже если она что-то скажет против тебя, ты что, думаешь, я не смогу тебя защитить? Знаешь, это как-то даже обидно… – Я тебя очень люблю, – скороговоркой шепнул Юра и быстро поцеловал Раю куда-то в щеку возле уха. Зонтик дернулся и задел его по голове. Фуражка упала, и он со смехом подобрал ее. – Рая, это ужасно, но мне пора идти, – сказал Казачинский, посерьезнев. – Ты там береги себя… – Да, конечно. Ты… ты тоже береги себя на даче, ладно? А то там комары, мухи, мама… – Фу, Юра, – засмеялась Рая, – это неделикатно! Ну что ты имеешь против моей мамы… Смотри, вот трамвай идет! Поспеши, не то опоздаешь… Он пожал ее свободную руку (посреди улицы и не попрощаешься толком) и побежал на остановку. Рая проводила его взглядом и направилась дальше, в библиотеку, в которой брала старые книги, которые почему-то были куда интереснее, чем последние книжные новинки. Глава 17. Следователь Пьяницы говорят: «Первая рюмка колом, вторая соколом, третья мелкими пташечками». М. Салтыков-Щедрин, «Глуповское распутство» Явившись после обеда на Петровку, Казачинский узнал, что Опалин решил взять на вооружение тактику большевиков, а проще говоря – поставить террор на повестку дня. – Где пропадал? – осведомился у Юры Петрович таким благожелательным тоном, что тот сразу же заподозрил неладное. – Я форму получал… – Тебе утром ее выдали, Петрович звонил на склад, – отрезал Опалин, шагая по кабинету и поворачиваясь к Казачинскому. Бешеным жестом Иван затушил окурок в пепельнице, и мысленно Юра приготовился к худшему. – Вот что: мне все это осточертело. Или служите, как полагается, или – скатертью дорожка! Оба! На первый раз – устный выговор! На второй – вышвыриваю ко всем чертям! Ясно? Яша где? Казачинский только руками развел. – Дома его нет, – сказал Петрович, – я звонил.