Как выяснилось, солдаты не так готовы уничтожать в огромных количествах марширующих и распевающих тейкскалаанцев, как, по подозрениям Махит, рассчитывал Один Молния. Впрочем, рассчитывал-то он, что его противником будет Шесть Путь – старый, немощный, с давно забытыми военными победами, отягощенный неопределенностью в престолонаследии. А вовсе не новоиспеченный император, освященный кровавой жертвой, как в древнейших эпосах. Не успела Девятнадцать Тесло пробыть императором и дня, как яотлек отозвал все войска под предлогом того, что «Городу уже не требуется их защита», и появился в новостях рядом с Девятнадцать Тесло – чтобы встать на колени, положить свои руки между ее и присягнуть на верность. О завоевательной войне больше не было ни слова. – Ну, значит, станцию мы спасли, – сказала Махит в потолок. Услышала ее только аляповатая и очаровательная картина Искандра со всем лселским космосом с точки зрения Тейкскалаана, и молчание той казалось насмешкой. Сам Искандр был едва ли шепотом: <Ты справилась лучше меня. Это что-то говорит в пользу сохранения нашей имаго-линии>. Махит не обратила на него внимания. Иначе у нее начинались приступы рыданий, нескончаемых, безутешных, пока не становилось дурно. Это злило: траур ведь даже не ее. По чему был конкретно ее траур, она еще не поняла. Той ночью снилось, как Шесть Путь произносит ее стихи, говорит ее мысли, и вот тогда показалось, что она почти что поняла. Будь она дома, на Лселе, стала бы вместе с Искандром настоящим подарком для психотерапевтов по интеграции. Они накатали бы целую монографию. На следующее утро это повеселило даже Искандра – нервы запереливались, по капле возвращались силы. Она поднялась. Поела лапши с маслом чили и белковым кубиком – на вкус почти как лселский кубик, но сделанный наверняка из какого-нибудь растения. А потом снова легла, изнуренная даже этой малостью, и смотрела новости. Никаких признаков Два Лимон и других антиимперских активистов. Никаких бомб в ресторанах. Никаких протестов. Махит решила, что они вернулись в подполье, затаились на время, и задумалась – задумалась так, как задумываются о том, чтобы поднять огромный валун и взглянуть, что под ним творится, – куда Пять Портик денет остатки дефектного имаго-аппарата. С половиной мятежа, которой заправлял Тридцать Шпорник, разбираться пришлось дольше: установился шаткий мир, несколько кратких репортажей сообщили о назначении нового министра информации – о ком Махит впервые слышала – и что самому Тридцать Шпорнику вверили какую-то роль советника по торговле. Не эзуазуаката при ее сиятельстве Девятнадцать Тесло. Но и не вышвырнули из правительства. Это Махит уже не касалось. Но хотелось, чтобы касалось, что само по себе было проблемой. Оказалось так трудно забыть обо всем, поверить, что все и везде действительно будут делать свою работу. Что безопасность в принципе возможна. Она гадала, как об этом думает Девятнадцать Тесло. Подозревала, что примерно так же. * * * На третий день после смерти Шесть Пути Махит получила красивый инфокарт-стик, белый, как кость, – сделанный из какого-то животного, – и с императорской печатью, где было приглашение ей как ответственному представителю своего правительства посетить похороны и коронацию, после чего она решила, что по самой меньшей мере могла бы уже начать отвечать на почту. Почту, пролежавшую уже три месяца и две недели. Ее встретила полная корзина – стики всевозможных цветов, от утилитарно-серого пластика до внушительных золота и кости Девятнадцать Тесло, и… И она прибыла сюда служить станции Лсел и ее народу, который обосновался в Тейкскалаане. Который только что пережил бунт и смену императора, а теперь наверняка хочет, чтобы их разрешения продлили, а визы – одобрили. На простом сером стике она отправила сообщение Три Саргасс: «Ты забыла у меня облачную привязку. А еще мне не помешает помощь с почтой». Так-то никакая помощь ей не требовалась – Искандр знал свое дело, да и она теперь тоже, – но они с ней еще не разговаривали. С тех пор. Через четыре часа Три Саргасс явилась вместе с лучами солнца, косо упавшими в окна: вид исчезающе тонкий, бледно-серая кожа на висках и вокруг глаз, но все такая же безупречная, как когда встречала Махит с семени-челнока: костюм выглажен, по рукавам взбирается оранжевое пламя. Вновь министерство информации, непосрамленное. – … привет, – сказала она. – Привет, – сказала Махит и внезапно не помнила больше ничего, кроме того, как держала Три Саргасс в объятиях, и догадалась, что тут же залилась краской. – …Спасибо, что пришла. Воздух между ними казался хрупким; особенно когда Три Саргасс села рядом и пожала плечами, явно не зная, что говорить. У них лучше получалась поэзия. У них лучше получалась политика. Твою мать, да у них целоваться получалось лучше, а ведь они тогда просто отчаянно искали утешения. Махит хотела все повторить; хотела, а потом тут же передумала. Тогда они наблюдали конец императорского правления. Теперь остались только они двое, и медленный отлив последствий, и Махит не могла и представить, с чего бы начала сейчас. – Я уже было думала, тебя сделали министром информации, – сказала Махит легко, почти шутя, – и у тебя больше нет на меня времени. Три Саргасс чуть расслабила плечи. – Вообще-то ее сиятельство предлагала мне пост второго младшего секретаря при министре, – сказала она, – но я все еще твоя культурная посредница, если пожелаешь. Махит задумалась об этом – думала все время, пока взяла Три Саргасс за руку, сплела с ней пальцы и сказала спасибо со всеми почтительными частицами в конце, что только вспомнились, чтоб получилось сразу и невероятно искренне, и чрезвычайно смешно. Задумалась о том, как будет дальше работать с Три Саргасс здесь, в апартаментах, когда-то принадлежавших Искандру, и в конце концов станет… кем? Тем, кто нужен Девятнадцать Тесло, ее сиятельству на троне солнечных копий? (Для начала неплохо, и для начала с Три Саргасс – тоже.) <Я протянул двадцать лет до того, как меня убили, – сказал Искандр. – Может, ты протянешь дольше>. Может. А потом вспомнилось, как Три Саргасс сказала: «Если бы ты была одной из нас, я бы все равно тебя хотела», – и вернулся отголосок того всеохватного гнева: ей не быть тейкскалаанкой, даже если она останется, даже если сделает все, что делал Искандр. Ей не быть той, кто может, как Три Саргасс, играть с речью и рифмами на поэтических конкурсах. И ей никогда об этом не забыть. – Думаю, – сказала Махит вслух, как только Три Саргасс отсмеялась и позволила Махит коснуться ее щеки, очень нежно и всего лишь раз, – что тебе надо стать вторым младшим секретарем министра информации. Ты слишком интересная для нашей работы, Три Саргасс. Поступи так, как и планировала поступить с самого начала: пройди по мне как по ступеньке на пути тщеславных амбиций. И становись опять поэтессой. – А что без меня будешь делать ты? – спросила Три Саргасс. Это был ее единственный протест. – Что-нибудь придумаю, – ответила Махит. Последствия Оказалось, поверхностной красотой возможно пресытиться, особенно если эту красоту оживляют коллективный траур и глубокая ксенофилия: коронацию императрицы Девятнадцать Тесло, Чей Приход Озаряет Нас Подобно Блеску Ножа, Ее Сиятельства Повелительницы всего Тейкскалаана Махит запомнила в основном чередой ошеломительных снимков. Процессия, петляющая по Городу, отображенная и повторенная на каждом экране. Сотня тысяч Солнечных на марше, на коленях пред белыми туфлями императрицы. Алгоритм перестроился – или просто признал право Девятнадцать Тесло на власть над империей. Сам Город осветился золотым, красным и насыщенным темно-пурпурным, расцветал, расцветал. Погребение обескровленного тела Шесть Пути, преданного земле, чтобы гнить. Панегирик за панегириком; новые поэты на каждом углу. Скопление солдат – молодые тейкскалаанцы шли добровольцами на будущую войну с инопланетянами, один за другим. Иногда пели на ходу. Появились две новые песни со строчкой «Я копье в руках солнца». Одна – элегическая и красивая, ее исполнил хор, когда на чело Девятнадцать Тесло возложили великую императорскую корону. Другая – скабрезная и непристойная, основанная на тейкскалаанском каламбуре, который Махит поняла бы, даже если бы изучала язык не больше года: тут любой поймет, что «копье» можно истолковать множеством способов. Эту песенку Махит запомнила. Не запомнить было просто невозможно. Запомнила Махит и то, что лицо Девятнадцать Тесло не изменилось ни разу – ни во время погребения, ни во время коронации. Не запомнить было просто невозможно. * * * Как только Город выдохнул достаточно церемоний и больше походил на согнувшегося пополам бегуна, который пытается совладать с болью в легких, пошли, как грибы после дождя, маленькие похороны: с каждым днем все больше объявлений, одни шли с инфокартами, другие – по общественным новостным трансляциям. Во время бунта, согласно официальным данным, погибло триста четыре гражданина; Махит подозревала, что число занизили на порядок. На похороны Двенадцать Азалии она пришла в своем лучшем траурном платье – черном в честь бездны меж звездами, в лселском стиле, а не красном в честь отданной крови, как у тейкскалаанцев. Тела не было. Тело он пожертвовал медицинскому колледжу – настолько в его стиле, что даже до слез. Был только кенотаф, с очаровательным глифом его росписи, размещенный в стене министерства информации рядом с сотнями других: все принадлежали асекретам, погибшим на службе министерству. Там она видела Три Саргасс и слышала, как та читает поэму в честь Двенадцать Азалии: резкую, мрачную вещь, жестокую в своей скорби. Эпитафия мирам, вырванным из небес, несправедливости. Всем бессмысленным смертям. Это было великолепно, и Махит ощутила… угрызения совести, представляя, сколько бессмысленных смертей еще ждет впереди. Сколько тейкскалаанцев с песнями записываются в легионы. Скольких планет они коснутся, сколько планет они пожрут. * * * Тело Искандра она сожгла – так просто было наконец-то послать запрос в Юстицию, подписанный и запечатанный на стике, адресованный икспланатлю Четыре Рычагу, патологоанатому. Тем же вечером в апартаментах ожидал ящичек. Размером с ее ладонь, полный костей и полумумифицированной плоти, обращенных в прах. «Хочешь, я попробую на вкус?» – спросила она имаго, его удвоенную странность. Очень долгая пауза. <Это может быть вредно. Из-за консерванта>, – только молодой Искандр, первый. Ее. А затем: <Дождись, когда тебе не надо будет спрашивать>. Только старый Искандр, помнивший смерть. Махит задумалась, когда же настанет этот переломный момент, после которого ей не захочется перестраховываться на случай, будто она подводит свою имаго-линию, и отложила ящик с прахом. *** С императрицей она встретилась не в императорских покоях во Дворце-Земля и не в офисном комплексе Девятнадцать Тесло во Дворце-Восток. Последний, полагала Махит, закрыт. Встретились они перед самым рассветом на площади перед Юстицией, у пруда, полного темно-красных плавучих цветов. Махит разбудил императорский слуга в сером, постучавший в дверь, и теперь ей отчаянно хотелось кофе, или чая, или хотя бы старой доброй кофеиновой таблетки. Девятнадцать Тесло выглядела так, словно сон – для обычных людей, не для императоров. Это ей шло; или лицо начинало привыкать. Новое ощущение пустоты, сосредоточенность недреманных глаз. – Ваше сиятельство, – сказала Махит. Они сидели на скамье. С ними была одна охранница, без облачной привязки, с огнестрельным оружием. Девятнадцать Тесло сложила ладони на коленях. – Я уже почти привыкла, – сказала она. – Что меня зовут «ваше сиятельство». Думаю, когда окончательно привыкну, это будет означать, что он действительно умер. – Никто не мертв, – аккуратно ответила Махит, – если не забыт. – Это из лселских писаний?