«Ты ей очень нравился, и она спасла мне жизнь, – подумала Махит. – Давай узнаем зачем?» – Ладно. Значит, Девятнадцать Тесло – та, кто ужасает меня даже после всех остальных ужасающих событий, – сказала Три Саргасс. Она вдруг успела очень развеселиться после того, как ей в голову пришла идея – что бы это ни была за идея. Махит понимала и это. Понимала силу, которую дарит какой-никакой план, даже абсурдный или невозможный. А кроме того, откуда у них троих еще быть эмоциональной устойчивости? – Ее превосходительство… Махит, не хочешь ли написать очень многозначительный стих? И запостить его в открытых новостных трансляциях. – А говорили, это я начитался политической романтики, – пробормотал Двенадцать Азалия. – Я же не собираюсь усеивать Дворец-Восток листовками с провозглашением моей вечной любви к третьему замминистра юстиции, – сказала Три Саргасс с горящими глазами. – Вот это – политическая романтика. А здесь известный поэт постит новую работу в ответ на текущие события. С зашифрованным заявлением. – Ты часто постишь стихи в открытых трансляциях? – спросила удивленная Махит. – Это несколько безвкусно, – ответила Три Саргасс, – но времена сейчас смутные, а на прошлой неделе на императорском конкурсе поэтов победила изощренная скука от Четырнадцать Шпиль. Очевидно, любой может быть безвкусным и все равно прославиться. – И думаешь, что Девятнадцать Тесло… придет за нами, если обратиться к ней в стихах? – слишком заумно, чтобы сработало; сплошная тейкскалаанская символическая логика, а ей Махит не доверяла. – Не знаю, что она сделает, – сказала Три Саргасс. – Но знаю, что она прочитает и поймет, где мы и что нам нужно. Ты сама видела, как ее персонал просматривает новостные трансляции – Девятнадцать Тесло бдит, это первое, что указано в ее досье от Информации. Махит поймала ее взгляд, отталкивая совершенно неуместный порыв ее обнять. – Три Саргасс, – сказала она, зная, что должна понимать, как далеко готова зайти асекрета, если они ступят на эту дорожку, – насколько широко тейкскалаанское понятие «мы»? Ведь ты даже не знаешь, что мне нужно донести до его сиятельства. Мы – это «мы»? – Я твоя посредница, Махит, – сказала Три Саргасс. Почти обиженно. – Разве я это неясно объясняла? – Но сейчас ты не просто открываешь для меня двери, – ответила Махит. – Это моя цель, облеченная в твои слова, в новостных трансляциях, в общественной памяти Тейкскалаана, навсегда. – Иногда я готова поклясться, что ты могла бы быть одной из нас, – тихо сказала Три Саргасс. Улыбнулась дрожащей, но достойной станционной улыбкой, показав все зубы. – А теперь помоги написать, пожалуйста? Я же знаю, что у тебя есть как минимум рудиментарное понимание метрики, а закончить надо раньше, чем ставленник Тридцать Шпорника вспомнит про наши облачные привязки, – и тут она сама прикоснулась к Махит – пальцы как призраки скользнули по скуле. Махит беспомощно содрогнулась и застыла, словно перед ударом. – Травинка, – сказал Двенадцать Азалия с театральным возмущением, – будь так добра, флиртуй в свое нерабочее время. Махит пожалела, что она такая бледная и румянец на щеках так очевиден – красноречивые алые пятна и горящий жар. – Да нет, – сказала она. – Мы не флиртуем. Мы обсуждаем стратегию… <Ты с ней флиртовала с самого утра вашей встречи>, – прокомментировал Искандр, и Махит искренне пожалела, что никак не может его заткнуть. Когда он сбоил, хотя бы не был таким… откровенным в своих комментариях. – Мы пишем стихи, – сказала Три Саргасс с выражением идеальной безмятежности, так что это занятие сразу прозвучало чрезвычайно интимно. <А она флиртовала в ответ, – продолжал Искандр. – Когда закончится переворот, тебе стоит что-нибудь сделать на сей счет>. * * * Махит уже писала стихи на тейкскалаанском: писала в одиночестве в своей капсуле на Лселе, черкала в блокнотах в семнадцать лет, притворялась, будто может подражать Псевдо-Тринадцать Реке, или Один Аэростату, или любому другому великому поэту; облекала свои несформировавшиеся мысли в слова на языке, чужом для нее дважды: она была слишком варваркой и была слишком юной. Теперь, склонив голову рядом с Три Саргассю, подсчитывая слоги и аккуратно выбирая классические аллюзии для первого плана, она думала: «Поэзия – для отчаянных и для тех, кто уже вырос и им есть что сказать». Вырос – или пережил достаточно непостижимых событий. Возможно, она уже взрослая для поэзии: внутри нее три жизни и одна смерть. Если не остерегалась, она вспоминала эту смерть слишком хорошо, и дыхание становилось реже и реже, пока она не напоминала Искандру, что он не умирает и не имеет власти над ее автономной нервной системой. А Три Саргасс сочиняла вирши так, будто носила скроенный на заказ костюм: умела показать процесс в интересном свете, а он, в свою очередь, показывал в интересном свете ее. Ее мысленная библиотека глифов и аллюзий поражала, и Махит завидовала жестокой завистью: если бы она здесь выросла, провела всю жизнь внутри этой культуры, тоже смогла бы за считаные минуты делать из обычных фраз резонирующие. Стих получился недлинным. Он и не мог быть длинным – он задумывался для того, чтобы быстро нестись по открытым трансляциям, чтобы его было легко цитировать и понимать: легко понимать как простому народу, так и в более утонченной и завуалированной манере – Девятнадцать Тесло и ее персоналу. Махит начала с образа, который Пять Агат не могла не узнать: Пять Агат это пережила. И Пять Агат – умная, верная и подкованная в истолкованиях – поймет, в каком Махит на самом деле отчаянии, и расскажет эзуазуакату все. В мягких ладонях ребенка даже карта звезд выдержит силы, что тянут и ломают. Гравитация неизменна. Непрерывность неизменна: пальчики без мозолей обойдут орбиты, но я тону в море цветов; в лиловой пене, в тумане войны… Два Картограф с матерью, на рассвете в библиотеке, за игрой с картой звездной системы. Первый сигнал: «Ты меня знаешь, Пять Агат: я – Махит Дзмаре, я знаю о твоей любви к сыну и к госпоже». Второй: «Я в опасности, и эта опасность исходит от Тридцать Шпорника – цветы, лиловая пена». «Туман войны» почти и не отсылка. Скорее неизбежная и разворачивающаяся за окнами истина, а кроме того, это ложилось в размер Три Саргасс. Остальное – кратко: экфрасис здания министерства информации, подробное описание всей его архитектуры, увешанной венками из шпорника, как на похоронах, – это уже отсылка к главе из «Зданий», – чтобы сообщить Девятнадцать Тесло, где они; а затем обещание, в простом двустишии: На свободе мой язык заговорит видениями. На свободе я копье в руках солнца. «Спасай нас, Девятнадцать Тесло. Спасай нас и помоги сохранить престол солнечных копий на правильной и праведной орбите». Махит окинула стихи взглядом в последний раз. Не так уж плохо. На ее взгляд – пусть даже неопытный – хорошо, очень эффективно и элегантно. – Посылай, – сказала она Три Саргасс. – Вряд ли за ограниченное время получится лучше. – Я бы посылал прямо сейчас, – добавил Двенадцать Азалия. – Пока вы трудились, я тут следил за новостями. Все становится плохо, и очень быстро – легионы Один Молнии обстреливают таможню, заявляют, что нужны народу на территории Города, чтобы подавить восстание. Не знаю, кто их остановит – как остановить легион? Наши легионы неудержимы. – Отправила, – сказала Три Саргасс. – Под своим псевдонимом во все открытые трансляции, которые нашла, и в парочку закрытых – поэтические кружки, закрытая служебная линия министерства информации… – Стоит ли? – спросила Махит. – Почти уверена, эту линию читают люди Тридцать Шпорника. – Люди Тридцать Шпорника, если от них есть хоть какой-то толк, отслеживают наши привязки на любые сообщения, – сказала Три Саргасс. – Лично я бы конфисковала их первым делом. – Тогда как хорошо, что ты на нашей стороне, а не на их, – ответила Махит и поймала себя на том, что вопреки всему улыбается. – Как думаете, сколько у нас времени? – спросил Двенадцать Азалия. – Перед тем как легионы начнут штурм дворца, или перед тем как мы лишимся платформы для трансляции? – слишком весело уточнила Три Саргасс. – Хватит смотреть новости, Лепесток, и глянь, как расходится стих, пока у меня еще есть доступ. Посредница сняла привязку с обычного места на правом глазу и положила перед ними на конференц-стол, выставив настройки так, чтобы она стала очень маленьким проектором инфоэкрана. Махит наблюдала, как написанный ими стих распространяется по информационной сети – как его расшаривают с привязки на привязку, репостят и переосмысляют; словно наблюдать, как чернила расплываются в воде. – Сколько еще? – тихо спросила она. – Я бы сказала, три минуты – он быстро расходится… – сказала Три Саргасс, и тут дверь в конференц-зал с грохотом раскрылась. Там стоял Шесть Вертолет, а за ним – еще два человека, но его спутники были одеты в кремовые и оранжевые цвета министерства информации. Три Саргасс склонила перед ними голову и сложила пальцы. – Очень приятно вас видеть, Три Лампа, Восемь Перочинный Нож, – сказала она. – Как проходит ваш день подчинения политику не из министерства? Махит не смогла сдержать смех, даже когда Три Лампа и Восемь Перочинный Нож молча забрали привязки Двенадцать Азалии и Три Саргасс и отдали Шесть Вертолету. – Вы же осознаете, – отчитывал он, – что ваши действия – рассылку неразрешенной политической поэзии по публичным трансляциям – можно истолковать как измену? Особенно учитывая, откуда вас привезли и что Беллтаун-Шесть этим утром кишит антиимперскими протестующими, не говоря уже об остальном беспорядке в Городе? – Обратитесь в Юстицию, – сказал Двенадцать Азалия. Махит им гордилась. Либо они все вместе умрут, либо… что-нибудь еще, и все же они стали «мы». По определению любого языка. – Я написала политический стих, соответствующий текущему моменту в моем опыте, – сказала Три Саргасс. – Если это измена, загляните в наш двухтысячелетний канон. Уверена, там измен найдется еще больше. Шесть Вертолет пытался найти слова; не смог. С облачными привязками в руках он не мог даже жестикулировать, но Махит видела по напряжению в его плечах и челюсти, как ему хотелось всплеснуть руками или встряхнуть Три Саргасс, которая сидела безмятежной – подбородок на руках, локти на столе. – Я вас арестовываю, – сказал он наконец. – Я… как представитель действующего министра Тридцать Шпорника приказываю этим сотрудникам министерства информации задержать вас. – Клянусь звездами, – сказал Двенадцать Азалия, глядя на поморщившегося Три Лампу и пропуская мимо ушей слова Шесть Вертолета. – И вы правда это сделаете? – Если попытаетесь уйти, вас остановят, – ответил Три Лампа. – Это я могу гарантировать. – И ваши привилегии асекрет отозваны, – добавил Восемь Перочинный Нож, – пока ваш случай не рассмотрит тот, кто станет министром дальше… – Ужасно в тебе разочарована, Восемь Перочинный Нож, – сказала Три Саргасс с картинным вздохом. – Ты всегда был таким горячим сторонником политики Два Палисандр… – Довольно, – сорвался Шесть Вертолет. – У нас еще есть работа. А у вас – нет. Асекреты. Госпожа посол. – Он развернулся на каблуке и ушел, за ним по пятам следовали его подпевалы из министерства информации. Они вновь остались в конференц-зале одни – без дел, без зрелищ, ослепшие без привязок и новостных трансляций, взаперти во флуоресцентном освещении без окон. Даже кофе кончился. Махит перевела взгляд с Три Саргасс на Двенадцать Азалию, сидевших по бокам. – А теперь, – сказала она с куда большей уверенностью, чем сама ощущала, – будем ждать.