Еще через две минуты они замедлились до ходьбы. Махит не сомневалась, что упала бы в обморок, если бы Искандр не поддерживал в ней силы. Все молчали. Шум бунта затих до глухого рева. Они добрались до границ дворца – никто не охранял крохотную тропинку, по которой они вошли внутрь, ни Солнечные, ни Туман, ни легионы. Искандр вел вперед благодаря мышечной памяти – многолетней и теперь мертвой. И тут словно раздвинулся занавес: они свернули за последний угол, и Махит очутилась перед министерством информации, казавшимся совершенно непострадавшим. Что-то чистое из прежнего мира. <Вот, – сказал Искандр. – Заходи. Присядь, пока не свалилась>. Все выглядело так знакомо, отсюда две минуты пешим ходом – и она у подъезда здания со своими посольскими апартаментами (если, конечно, туда можно войти, не наткнувшись на Солнечных и их следствие.) Но под плитками площади горела вязь огромного ИИ Города, словно весь дворец стал свернувшимся зверем, готовым ударить. – Не понимаю, как у тебя получилось, – сказала Три Саргасс. – Когда мы сели в машину, ты и на ногах с трудом держалась. – Это не я, – сказала Махит. – Не только я. Не совсем. Мы зайдем? – от голоса остались лохмотья. Теперь, когда Искандр не управлял дыханием, казалось, что она не может надышаться. Грудь ходила с каждым вдохом. Три Саргасс взглянула на водителя, смотревшего вокруг с неподдельным шоком – с выражением сломленного человека, человека в мире, потерявшем смысл. – Зайдем? – повторила она. – …да? – отозвался он и двинулся к двери. По дороге к министерству ни Махит, ни Три Саргасс не наступали на узоры, хоть походка от этого и становилась неуклюжей и странной. Внутри не было ничего, кроме чистых и опрятных помещений тейкскалаанского министерства ранним утром. Ни следа волнений. Все на своем месте. Махит едва держалась, чтобы не разрыдаться, и сама не знала, из-за чего. Водитель Три Саргасс отвел их в конференц-зал невинного бежевого цвета, где были стол в форме «U» вокруг проектора для инфокарт, флуоресцентное освещение и изобилие умеренно неудобных кресел. Самое нетейкскалаанское помещение, что могла вспомнить Махит со времен прилета, но, видимо, места, где происходят бесчисленные каждодневные встречи, одинаковы по всей галактике. Она сидела в таких комнатах и на Лселе – в школе и на правительственных собраниях. Теперь сидела здесь. Тихо – едва-едва слышно из-за толстых министерских стен – донесся очередной взрыв. А потом тишина. Возможно, бунт разогнали. Легионы собираются где-то в другом месте. Ближе к космопорту. Появление кофейника и корзины с какими-то булочками – уже не стандартная практика для конференц-залов, но, возможно, за это надо было благодарить Три Саргасс. Кофе оказался изумительно, обжигающе хорош: горячий, но не настолько, чтобы ошпарить, бумажный стаканчик грел ладони. Насыщенный землистый вкус, нисколько не напоминающий быстрорастворимый кофе на Лселе, и в какой-то момент просветления Махит подумала, что не прочь потягивать его медленно, чтобы прочувствовать все грани вкуса… <Есть разные виды, – сказал Искандр, – и у каждого свой вкус. Это просто великолепно. Но сейчас самое важное – кофеин>. Он был прав. Уже через пару минут Махит почувствовала себя в моменте – чувства обострились, заметила легкий гул в коже. <Полегче. Возможно, я израсходовал твои адреналиновые железы>, – достаточно похоже на извинение. Двенадцать Азалия уже перешел на вторую чашку. – Что теперь? – резко спросил он Три Саргасс. – Ждем, когда нас вызовут на доклад? Я думал, нам нужно срочно доставить посла к императору, если это вообще возможно, учитывая, что сейчас творится в Городе. «Нам». Ведь не так давно она просила Двенадцать Азалию выкрасть имаго-аппарат с трупа Искандра, и все же через пару дней он уже готов хотя бы на подобие идеологического союза с варваром. С другой стороны, он знал, где искать Пять Портик и ее друзей – антиимперских активистов, так что идеологический союз здесь понятие растяжимое. А в зависимости от давления – непостоянное. Махит взглянула на Три Саргасс – под таким давлением она ее еще не видела: посерела у висков, сгрызла губу в кровь. – Нужно, – сказала та. – Но я хочу соблюсти хоть какие-то приличия перед министерством, раз они нас забрали. «Они нас забрали. Провезли через бунт. Принесли кофе и завтрак. Мир функционирует как положено, и если делать вид, что так и останется, то все будет хорошо». Махит хорошо знала такое мышление. Знала тесно и ужасно и сочувствовала (слишком сочувствовала – в этом-то ее главная проблема, верно?), и все-таки Три Саргасс ошибалась. – Вряд ли у нас есть время – скоро весь Город рванет, как кислородная камера из-за отошедшего контакта, – сказала Махит. Три Саргасс ответила чем-то удивительно похожим на шипение парового клапана, положила голову на руки и ответила: – Просто дайте минутку спокойно подумать, ладно? Махит решила, что минутку они себе позволить могут. Наверное. Или нет. Все расплывалось, становилось сюрреалистическим. Она задумалась, какого уровня дефицита сна уже достигла. Прошло тридцать шесть часов с тех пор, как она спала в квартире Двенадцать Азалии, – но, может, бессознательное состояние после операции на мозгу тоже считается за сон… <Нет, – сказал Искандр, причем целиком ее Искандр – с его легкой, живой, горькой веселостью. – Особенно после того, как мы пробрались через бунт>. – Так, – сказала Три Саргасс, и Махит посмотрела на нее, поддерживая на лице идеально тейкскалаанскую нейтральную маску, стараясь не показывать, как раньше, насколько ей нужна поддержка посредницы. Три Саргасс развела руками – слабый, беспомощный жест. – Я попрошу встречи лично с министром информации – а она, несомненно, сейчас занята как никогда, так что мы договариваемся о времени приема и обещаем потом к нему вернуться. – Она поднялась на ноги. – Никуда не уходите. Центральная стойка дальше по коридору, на этом этаже, я обернусь за пять минут. Невероятно прозрачная уловка. Но прозрачность уже играла им на руку; у прозрачности как будто имелась собственная гравитация, когда ее помещали в контекст чрезмерной тейкскалаанской преданности сюжету. Она изгибала свет. Махит кивнула, сказала: – Попробуй, – и прибавила: – И не волнуйся, что мы куда-то уйдем. Куда мы денемся? Двенадцать Азалия и Искандр рассмеялись – одновременное жутковатое эхо, – и Три Саргасс ушла, выскользнула за дверь, как семя-челнок, отстреленный с борта крейсера. Они ждали. Без посредницы Махит чувствовала себя голой, одинокой. Все более и более уязвимой, чем дольше ее не было, – особенно когда ожидание растянулось от двух минут до пяти, десяти. В конце концов она уже не чувствовала почти ничего, кроме низкого и тревожного гула своего сердца, тяжело давившего между арками ребер. Периферийная невропатия по большей части пропала – разве что изредка проблеск в кончиках пальцев, и Махит подозревала, что это навсегда. И сама не знала, что по этому поводу чувствует. Пока что она еще может держать стилус, даже если не всегда чувствует его вес. Если станет еще хуже… Все потом. Когда дверь в конференц-зал открылась и вошла Три Саргасс, напряжение выплеснулось как с пинком – а потом Махит увидела, что она не одна и человек рядом с ней вовсе не в бело-оранжевой форме министерства информации, а с приколотым к воротнику темно-синего мундира букетиком фиолетовых цветов. Свежих – живые цветы, срезанные сегодня. Когда сторонники Тридцать Шпорника приходили с цветами на поэтический конкурс, они были поветрием, развлечением, тейкскалаанским политическим сигналом по каналам символики. Когда их носили на улице, то показывали сторону, за которую воюют. А здесь это выглядело знаком различия или верности партии. – Садись, – сказал новоприбывший Три Саргасс и толкнул ее. Махит уже наполовину вскочила из кресла, рассерженная, набирала воздух, чтобы его осадить, – но Три Саргасс села, как велено. Она побагровела, злилась, но попросила жестом успокоиться, и Махит подчинилась. – Госпожа посол, – сказал визитер, – асекреты. Мне поручено сообщить, что вам не разрешается покидать здание министерства. – Мы арестованы? – спросил Двенадцать Азалия. – Разумеется, нет. Вас удерживают ради собственной безопасности. – Я требую, – продолжал Двенадцать Азалия несгибаемо, и Махит испытала за него гордость, опьяняющую гордость, – встречи с министром Два Палисандр. Немедленно. И вообще, кто вы такой? – Два Палисандр больше не является министром информации, – ответил этот человек, пропуская мимо ушей требование назваться. – Ее освободил от обязанностей в начале текущего кризиса эзуазуакат Тридцать Шпорник. Если угодно, могу передать ему ваше пожелание о встрече. Уверен, он примет вас, когда позволит время. – Что? – переспросила Махит. – У вас проблемы со слухом, госпожа посол? – Да, я не верю своим ушам. – Здесь совершенно не о чем беспокоиться… – Вы только что сказали, что нам нельзя уйти, а министра сместили… – Ее преданность находилась под вопросом, – сказал сторонник Тридцать Шпорника и пожал плечами. – Эзуазуакат намерен сохранить империю в надежных и твердых руках. На улицах легионы, госпожа посол, и в настоящий момент передвигаться очень опасно. Сидите спокойно. Тридцать Шпорник обо всем позаботится, и кризис закончится меньше чем через неделю. В этом Махит сомневалась. Еще больше она сомневалась, что знает, как на это реагировать: неуверенность множилась, накрывала волна ощущения, что она что-то упускала. Тридцать Шпорник… что, проводит дворцовый переворот на опережение Один Молнии? Возможно, уже поздно стараться отвести войска от Лсела, несмотря на свою информацию для торга. На поэтическом конкурсе сам Тридцать Шпорник – великолепный в синем и сиреневом, совершенно спокойный, – и сообщил, что «сделка отменяется». Если правительственный аппарат теперь подчиняется ему – человеку, готовому, судя по всему, без раздумий пожертвовать Лселом, как только тот станет бесполезным для его планов… – Мы же не можем просидеть в конференц-зале целую неделю, – сказал Двенадцать Азалия, и Махит была очень благодарна, что он сказал хоть что-то и вырвал ее из размышлений. – И мне до сих пор неизвестно, кто вы, сэр. – Я Шесть Вертолет, – ответил он. Махит уставилась на него и спросила себя, когда он научился произносить свое имя не только с каменным лицом, но еще и с этаким самодовольством. – И, разумеется, вы не проведете неделю в конференц-зале, асекреты. Госпожа посол, вас переведут в безопасное и удобное место, как только мы его подыщем. – И когда же именно? – не сдавался Двенадцать Азалия. Он довел до совершенства недоверчивую, пронзительную строгость: голос того, кому не угодили, и теперь он устроит сцену. Махит рассеянно подумала, что это даже достойно восхищения. Продуманно. Не перебивала. – По чьим меркам безопасно? Вы намекаете, что в эту самую минуту происходит попытка узурпации! – Маленькая авантюра яотлека закончится задолго до того, как вы сможете назвать эту неприятность узурпацией, – сказал Шесть Вертолет. – У меня много работы – я прослежу, чтобы вам принесли еще кофе. Прошу, не старайтесь уйти. Вас задержат у дверей – сейчас здесь действительно самое безопасное место. Не извольте переживать. И был таков. За ним невинно щелкнула дверь. Три Саргасс тут же пугающе расхохоталась. – Я же все это не выдумываю? – спросила она. – Какой-то бюрократ-выскочка безо всякого понимания протокола только что нам сообщил, что министерство информации перешло под управление эзуазуакатов? А то кажется, что я это не выдумываю, и я в полном замешательстве; прошу меня простить, Махит, но такого что-то нет в моем гребаном портфолио возможных сценариев на должности культурной посредницы при иностранном после. – Если что, – сказала Махит, – этого нет и в моем портфолио возможных сценариев на должности иностранного посла. Три Саргасс прижала руку к лицу и с силой выдохнула. Подавила смешок, все же сбежавший сквозь пальцы. – … да, – сказала она, – могу представить. – Если мы не можем уйти, – сказал Двенадцать Азалия, – то как же мы доставим посла к императору? Даже по дворцовой территории, даже если сюда не перехлестнется бунт. При самом лучшем развитии событий? «И будет ли еще император, чтобы меня к нему доставлять?» – подумала Махит, и тут ей пришлось закусить щеку, чтобы подавить нашедшую скорбь – по большей части чужую; это Искандр тяжело принимал будущую утрату, а не она. Не… совсем она. (И все же она помнила руки Шесть Пути на своих запястьях и надеялась – с бесполезной, биохимической болью в груди, – что его сиятельство переживет этот бунт, даже если ненадолго.) Но с кем еще ей остается торговаться? – Что, если мы попытаемся добраться не до его сиятельства, – сказала она. – Что, если мы попытаемся привлечь внимание того, кто может доставить к нему? – Из этого-то конференц-зала? – скептически отозвался Двенадцать Азалия, показывая на кофейник. – Ты же знаешь, что наши облачные привязки отслеживают, а у тебя своей вообще нет… – Да, – огрызнулась Махит, – я все еще не забыла, что я не гражданка Тейкскалаана, не забывала ни на секунду, необязательно напоминать. – Да я не об этом… Махит выдохнула с таким усилием, что это отдалось в месте разреза. – Нет. Но получилось об этом. Три Саргасс убрала руки от лица – и Махит уже видела выражение, которое теперь на нем крепло: Три Саргасс сосредоточилась, готовилась преломить вселенную чистой силой воли, потому что все другие варианты невозможны. С этим выражением она ела мороженое в парке перед тем, как они ворвались в Юстицию. С ним сидела в офисе Девятнадцать Тесло, решившись выкинуть из головы физическое нападение Города и травму. – Облачная привязка может многое, как бы там за ней ни наблюдали, – сказала она. – Махит – чье внимание ты думала привлечь? Ответ был только один. – Ее превосходительства эзуазуаката Девятнадцать Тесло, – сказала Махит. – Она равна по рангу Тридцати Шпорнику, а значит, наверняка может войти сюда так же, как и он, и, кажется, я ей все еще нравлюсь. <И я ей нравился, – пробормотал Искандр. – Очень нравился, и она бросила меня умирать>.