– Не хочу тебе наскучить, – сухо ответила Махит. – Не переживай. Мою скуку успешно развеяла поездка в больницу, Махит, а для того, что происходит сейчас, я к тебе и назначена. – Глаза Три Саргасс горели, слегка остекленевшие, словно она перебрала стимулирующего чая Девятнадцать Тесло. Махит переживала за нее и жалела, что не хватало ни времени, ни сил что-то со своими переживаниями поделать. – Сюда – кажется, я видела Девять Маиса, а если Девять Маис прочтет сегодня новую эпиграмму, ее придет послушать Тридцать Шпорник. Все политическое разнообразие, какого только можно пожелать. * * * Друзья Три Саргасс были патрициями и асекретами – кто-то в кремовом цвете министерства информации, а кто-то – в переливающихся придворных нарядах, по которым Махит не могла расшифровать их политические предпочтения – вот для этого и нужен Искандр: даже отставание на пятнадцать лет в познаниях моды полезнее, чем мысль «какое все блестящее» и некое подозрение насчет всех, кто носит в качестве украшения фиолетовые цветы. Цветов было слишком много: в вышивке на поясах, из перламутра или кварца – в шиньонах и значках, еще более замысловатые версии, чем у услужливого незнакомца на Центр-Девять. Это что-то значило. Три Саргасс никак это не комментировала, а это, в свою очередь, тоже не склоняло чашу весов смысла ни в одну сторону. Взамен она представляла Махит формально – и Махит кланялась со сложенными пальцами и в целом была славной варваркой: почтительной, изредка остроумной, по большей части молчаливой посреди остроумной болтовни амбициозной молодежи. Она улавливала где-то половину аллюзий и цитат, мелькавших в речи. От этого возникала зависть, которая ей казалась инфантильной: глухая тоска негражданина по гражданству. Тейкскалаан намеренно прививал тоску, а не удовлетворял ее, она и сама это знала. И все же зависть проникала в нее каждый раз, когда она прикусывала язык, каждый раз, когда не узнавала слово или все коннотации фразы. Девять Маис оказался коренастым мужчиной с небольшой бородкой, бледнее большинства тейкскалаанцев, с широко посаженными глазами над плоскими щеками. В Городе Махит видела не так много представителей этой этнической группы – северяне, привыкшие к холодной погоде, блондины. Кое-кто попадался в метро, кое-кто – на Центр-Девять, но в переписи они занимали только восьмую строчку по численности; она почитала перед прилетом. Люди с внешностью Девять Маиса могли родиться и в Городе, и прилететь с другой планеты, с более холодной погодой, без субтропической жары, – а может, прилетели его родители. Или его генетический материал, который, когда пришло время для ребенка, выбрал кто-то из Города, сочтя интересным и совместимым со своим собственным. Три Саргасс представила Девять Маиса «патрицием первого класса» – несмотря на немодную бледность, тейкскалаанец во всем. – Правда ли, – спросила Махит, – что сегодня вы прочтете новую работу? – Слухи расходятся так быстро, – ответил Девять Маис, глядя не столько на Махит, сколько на Три Саргасс, которая моргнула с таким видом, словно сама мысль о ее причастности кажется ей невразумительной. – Доходят даже до иностранных послов, – сказала Махит. – Как лестно, – ответил Девять Маис. – У меня есть новая эпиграмма, это правда. – На какую тему? – с живым интересом спросил другой патриций. – Не ждет ли нас экфрасис… – Немодно, – пробормотала Три Саргасс под нос – но достаточно громко, чтобы ее услышали. Патриций делано пропустил ее слова мимо ушей. Махит изо всех сил постаралась не испортить эффект, улыбнувшись как иностранка – широко и искренне. Экфрасис – поэтическое описание предмета или места – действительно вышел из моды. В последнее время тейкскалаанская поэзия в этом стиле до Лсела не доходила. Девять Маис развел руками и пожал плечами. – Здания Города уже описаны поэтами куда лучше меня, – сказал он – как заподозрила Махит, вежливее перефразируя Три Саргасс. – А вы любите поэзию, посол? Махит кивнула. – Весьма, – сказала она. – На Лселе с большой радостью встречают новые работы из империи. – Она даже не врала: новые произведения искусства действительно встречали с радостью, передавали по внутренней станционной сети; она допоздна засиживалась с друзьями, чтобы почитать новые циклы из последних имперских эпосов: любовь к тейкскалаанской поэзии просто показывала твою культурность, особенно когда ты еще подросток и тратишь все время на подготовку к тесту языковых способностей. Тем не менее ей не понравилась знающая улыбка Девять Маиса, его снисходительный кивок – ну, разумеется, в захолустном варварском космосе ценятся новые произведения. Из-за этой неприязни она продолжила: – Но я никогда не имела чести слышать ваши стихи, патриций. Должно быть, они не выходят за пределы планеты. То, как изменилось выражение Девяти Маиса, – он не мог ответить на такое оскорбление, только не варварке, – целиком ее удовлетворило. – Тогда вам предстоит открытие, посол Дзмаре, – произнес новый голос. – Не сомневаюсь, – машинально ответила Махит и обернулась. Тридцать Шпорника невозможно было не узнать. Множество косичек переплетались с нитками крошечного белого жемчуга и поблескивающих бриллиантов; одна прядь лежала лентой на висках, подражая нижней части тейкскалаанской императорской короны. У него был широкий тейкскалаанский рот, низкий тейкскалаанский лоб и тейкскалаанский нос крючком: образец аристократа. На лацкане приколот настоящий, свежесорванный фиолетовый цветок: шпорник. Как очевидно, подумала Махит. Надо было догадаться. (А догадавшись, заметила, что при взгляде на аристократа ощутила отголосок «нет» от Искандра; он его не знал за свои записанные пять лет жизни. Тридцать Шпорник – загадка для нее; не положиться даже на эмоционального призрака. Мертвый Искандр наверняка его знал, но он мертвый – а у нее он одновременно поврежденный (саботированный!) и устаревший.) Может, это шанс составить собственное мнение. Что казалось пугающим и слегка волнующим. Она низко поклонилась. – Ваше превосходительство, – сказала она, а потом позволила Три Саргасс перечислить все титулы Тридцать Шпорника. Естественно, имелся у него и собственный эпитет. «Тот, кто затопит мир цветами». Махит гадала, не сам ли он его выбрал. – Это честь – познакомиться с таким прославленным имперцем, как вы, – сказала она, выпрямившись. – Знаю, когда встречаешь меня в таком наряде, ни о чем другом подумать невозможно, – ответил Тридцать Шпорник. – Но поверьте, госпожа посол, эпиграммы Девять Маиса куда интереснее какого-то сонаследника… Уверен, я не единственный из них, кого вы сегодня встретите. – Но первый, – сказала Махит. Было трудно не флиртовать в ответ, даже если на самом деле в Тридцать Шпорнике ее не интересовало ничего, кроме его мнения о ней, ее предшественнике и Лселе. – Для меня это особое удовольствие, госпожа посол. Полагаю, надо показать себя с лучшей стороны. Это ваша посредница? – Асекрета Три Саргасс, – сказала Махит. – Нам не хватает вас в салонах, Три Саргасс, – сказал Тридцать Шпорник, – но, видимо, всем иногда надо работать. – Если вам не хватает моих чтений, пригласите меня вне службы, – ответила Три Саргасс, безмятежная и слишком бесстрастная, чтобы Махит поняла, польщена она, обижена или довольна. – Ну, конечно. – Тридцать Шпорник предложил руку Махит. – Из середины зала, госпожа посол, вы не расслышите как следует. Возможно, вы предпочтете перейти со мной туда, где акустика получше. Махит не смогла придумать уважительную причину для отказа, а для согласия хороших причин хватало: еще больше дистанцироваться от образа ручной пленницы Девятнадцать Тесло, спросить Тридцать Шпорника об Искандре, послушать собственно стихи, а не комментарии окружающих о стихах. Она положила ладонь на подставленную руку – сине-серебряная ткань его камзола была жесткой из-за металлической нити – и позволила увлечь себя от кружка, с Три Саргассю по пятам. – Очень любезно с вашей стороны, – сказала она. – Как не показать чужестранке лучшее в своей культуре? – спросил Тридцать Шпорник. – Это же ваш первый вечер при дворе. – Так и есть. – Предыдущий посол был желанным гостем! Нам его не хватает. Но, возможно, вам поэзия нравится больше, чем ему. – Мой предшественник не уважал эпиграммы? – шутливо поинтересовалась Махит. Они остановились поближе к центральному помосту. Тридцать Шпорник сделал жест, напомнивший ей не иначе как Девятнадцать Тесло, когда та закрывала инфограф, и мигом появился слуга с подносом пузатых бокалов. Махит склонилась над своим: фиалки, и алкоголь, и что-то вроде имбиря или какого-то другого ароматического корня, который произрастает только в почве. – Полагаю, посол Агавн предпочитал эпосы, – сказал Тридцать Шпорник. Поднял бокал. – За его память – и за вашу карьеру, посол Дзмаре. Махит представила, как пьет и умирает от яда прямо посреди этого большого зала; потом отпила и отравилась только в том смысле, что навсегда возненавидела вкус фиалкового напитка. Она сглотнула и не выдала на лице неприличных эмоций. – За его память, – сказала она. Тридцать Шпорник поболтал бокал в руке; фиолетовая жидкость закружилась. – Я рад, что станция Лсел отправила нового посла, – сказал он. – Не говоря уже о том, что вы оказались искренней любительницей эпиграмм. Но вам все же следует знать, посол Дзмаре: сделка отменяется. Я ничего не могу поделать. И поверьте, я старался. «Сделка отменяется»? Какая сделка? Махит сжала губы – можно же ей выразить разочарование – выиграть время – все по-прежнему на вкус как фиалки – «Какая сделка, Искандр! И с кем!», – кивнула. – Благодарю за откровенность, – сказала она. – Я знал, что вы отреагируете благоразумно. – А как иначе? Тридцать Шпорник поднял обе брови так, что они чуть не уползли в волосы. – О, я воображал самые разные пренеприятные реакции. – Как удачно, что я не склонна к истерикам, – сказала Махит, действуя словно на автопилоте. «Какая сделка» и «почему именно Тридцать Шпорник говорит мне, что она отменяется», а сама все это время просто беседовала на высокосветском тейкскалаанском, словно пряча нервозность за поблескивающей завесой. – Надеюсь, я не испортил вам вечер, – сказал Тридцать Шпорник. – Эпиграмма действительно планируется чудесная: Девять Маис – это нечто. – Возможно, он меня отвлечет, – сказала Махит. – Прекрасно. Тогда – к наслаждению от вашего первого императорского конкурса поэзии. – Он снова поднял бокал, снова выпил, и Махит повторила за ним. Этот вкус изо рта не выветрится никогда. Поблескивающие огни в ребрах сводчатого потолка померкли до сумерек, а потом снова просветлели – мерцание и быстрый бег сияющих точек. Громкая болтовня придворных притихла. Махит оглянулась через плечо на Три Саргасс, которая успокаивающе кивнула – значит, так и надо, – и снова посмотрела на Тридцать Шпорника. Он поставил бокал на поднос проходящего мимо слуги и пробормотал: – Мне полагается стоять в правильной части зала, госпожа посол. Очень рад нашему знакомству! – Конечно, – сказала Махит, – идите… Он уже ушел. Приблизилась Три Саргасс. – Можешь принести еще выпить? – попросила Махит приблизительно в тот же момент, когда Три Саргасс спросила: – Какая сделка? – Вообще-то не знаю. Три Саргасс посмотрела на нее с выражением, которое, надеялась Махит, не было жалостью. – Значит, что-то покрепче. – И еще можно без фиалок? – Погоди, – сказала Три Саргасс. – Это тебе пропустить не захочется. – Она очень мягко взяла Махит под локоть и развернула туда, где стоял помост…