Они ее гостьи. Ее заложницы. А в скольких сюжетах из тейкскалаанской литературы описана судьба детей, которыми еще до империи обменивались престолы, а во время империи – звездные системы: одновременно и заложники, и гости, почти превращенные в тейкскалаанцев, а потом списанные со счетов, когда это было политически выгодно. Достаточно сюжетов, чтобы Махит одумалась и перестала стараться впечатлить эзуазуаката. Какой смысл. Махит находится в сюжете, по которому ее полагается использовать… У Три Саргасс таких сомнений не было. – В прошлом кровавой смертью в храме просили об успехе на войне, Махит, – сказала она. – Одна смерть на каждый полк, жертвы лично отбирались яотлеком. Больше так не делается. Уже сотни лет. Это ужасно эгоистично – чтобы один гражданин снимал ответственность призыва к звездам с плеч всех остальных. «Эгоистично» – Махит бы выразилась не так. Она бы сказала – «варварски», если бы говорила на языке, где это слово – благоразумный выбор для описания тейкскалаанской религиозной практики. – Что бы мне хотелось знать, – сказала она, – так это где будет война, если вспомнить о маневрах войск, о которых сказала Три Саргасс. Кое-что из маневров подробно расписано в неподписанных, но проштампованных документах, что лежали в ее первой стопке инфокарт: запросы пропустить военные корабли через прыжковые врата Лсела – куда-то. – Не одной тебе интересно, – сказала Девятнадцать Тесло. – Его сиятельство удивительно немногословен о своих мыслях на эту тему. – Она выразительно взглянула на Три Саргасс, словно та – олицетворение всех тайн министерства информации и потому может что-то ответить. – Ваше превосходительство, даже если бы я и знала, куда Тейкскалаан будет расширяться дальше по воле его сиятельства, я бы не сказала. Я асекрета. Девятнадцать Тесло широко развела руками, одну – ладонью вверх, другую – ладонью вниз, словно весы. – Но империя расширяется. Таков ее первый принцип, асекрета, не говоря уже о наглядных свидетельствах. Так что это «куда» есть. – «Куда» есть всегда, ваше превосходительство. «Куда» и «почему сейчас». Махит казалось, она знает, «почему сейчас» – неопределенность в связи с преемником Шесть Пути. Три равных названных сонаследника, каждый со своими целями – среди них ребенок, слишком маленький, чтобы иметь цели, – все это нестабильный режим работы правительства. Кому-то придется прогнуться; Тридцать Шпорник или Восемь Виток заполучат право на решающее слово, или объявят себя регентом девяностопроцентного клона, или… Или Один Молния объявит себя императором по праву завоевания и народной аккламации. (А где-то в самой гуще событий пытался вмешаться Искандр – она слишком хорошо его знала, чтобы думать, будто он прошел бы мимо такой каши. Она и сама вращала ситуацию так и эдак, словно перекатывала камешек во рту, а Искандр был политиком куда лучше ее. Куда лучше и куда мертвее. Наследнику имаго-родословной следовало учиться на ошибках предшественника.) – Возможно, мы узнаем на завтрашнем банкете, – сказала Махит. – Что-то мы да узнаем, – ответила Три Саргасс почти с той же хрупкой радостью, которую Махит слышала в ее голосе ранее. – И если в этот раз тебя не взорвут насмерть в мою смену… Девятнадцать Тесло рассмеялась. – Разумеется, вы обе придете. – Да, ваше превосходительство, – сказала Три Саргасс. – Госпожу посла пригласили. А я бы ни за что такое не пропустила. – Как иначе. Представишь сочинение? – Мое творчество в подметки не годится таким мастерам, как Два Календарь, – сказала Три Саргасс, театрально принижая себя сравнением с поэтом, чьи стихи служили в этом месяце стандартным кодом для дешифровки. – И, что важнее, на этом банкете я буду не в качестве оратора, а в качестве культурной посредницы Махит. – Работа требует жертв, – сказала Девятнадцать Тесло. Махит не поняла, шутка это или нет. – Увидим ли мы там вас? – поинтересовалась Три Саргасс. – Естественно. Завтра вечером вы обе можете присоединиться ко мне на прогулке ко Дворцу-Земля. Когда Махит, представляя себе политическое заявление, которое все прочтут, когда она войдет на банкет в обществе Девятнадцать Тесло, открыла рот, чтобы возразить, эзуазуакат прервала ее жестом и сказала: – Госпожа посол, в Городе волнения. Здесь у меня достаточно места для гостей. Ты правда думала, что я тебя отпущу? Интерлюдия И вновь простор космоса: бездна и алмазные точки звезд. Забудьте о карте; выкиньте ее из головы. Ни одна карта не опишет, что свершилось здесь, у Врат Анхамемата в секторе станции Лсел. Обрыв в космосе, обозначающий наличие прыжковых врат, – этот участок незримого пространства, отражающий взгляд и человеческого глаза, и приборов, – окружен обломками. Здесь погибли корабли, вместе с пилотами. Здесь были убиты корабли. То, что их убило, – огромно, в форме колеса внутри колеса внутри колеса; у него три разных вращения и темно-серый металлический блеск – и некий разум. По крайней мере, достаточно разума, чтобы быть голодным. Вот о чем свидетельствуют мертвые корабли: голод и жестокость. О чем они не свидетельствуют, так это что с разумом можно вести переговоры. Пока что. Пока что станция Лсел узнала о хищнике за пределами Врат Анхамемата только то, что от него надо бежать без оглядки. Последний корабль, узревший пришельца, добрался до станции – но не привел его за собой: если оно и охотится, то не гонит добычу до логова. У него какая-то другая цель для кораблей, убитых с такой безнаказанностью. Декакель Ончу, советница по пилотам, сидит в лазарете напротив пилота, узревшего того охотника: его тщательно обследует врач, но ему хватает сил пересказать Ончу, что именно он узрел, три раза. Это она просит повторить три раза. Ей нужно запомнить все до единого слова. Запомнит она и ужас на осунувшемся лице, и как расползлись глубокими озерами тени под глазами. Она знала его – пилота Дзирпарца, – еще до того, как он стал собой; знала и его имаго – смелую женщину по имени Вардза Ндун. Вардза Ндун лично обучала Ончу до того, как скончалась и передала свои воспоминания имаго-линии, которую унаследовал Дзирпарц. Ончу трудно вообразить, чтобы человека, пусть даже частично сделанного из Вардзы Ндун, что-то может напугать настолько, – и это пугает ее. (Пугает это и собственного имаго Ончу, давно уже сведенного до эхо-проблесков теплоты и голоса, которые она считает своей лучшей версией, своими лучшими рефлексами, – ранее мужчина, учивший ее не летать в космосе, а парить, знавший свой корабль как собственное тело и прививший этот навык ей. Теперь она ощущает учителя в виде судороги, тревожной боли в нутре; сбой гравитации, какой-то рассинхрон.) Что пугает еще больше: только этим утром ей поступили новости от капитана грузового корабля, который ненадолго пристыковался к Лселу, чтобы заправиться и принять на борт груз молибдена, и успел втихомолку справиться, не поступало ли еще сообщений о том, что в этом секторе тоже передвигаются огромные корабли из трех колец, как они передвигаются – накапливаются – в секторе, откуда прибыл он, в трех прыжковых вратах отсюда. Это беда не только для станции Лсел, думает Ончу, крепко взяв за руку Дзирпарца, пожимая в знак благодарности. Капитан грузового корабля тоже не понял, как вступить в контакт с голодными кораблями из трех колец. Но он твердо настаивал, что они вообще не настолько человечны, чтобы с ними общаться, а Ончу сомневается, что на свете бывает что-то настолько нечеловечное, что с ним нельзя общаться. Есть только один советник, кому можно передать эти сведения и надеяться, что он сохранит их в тайне, пока они вдвоем решают, как поступить, – и Ончу жалела, что это он, а не кто-то другой. Ей придется поговорить с Дарцем Тарацем. Ей нужны любые союзники, даже подозрительные. Декакель Ончу – не любительница теорий заговора: она практичная и опытная женщина на шестом десятке, наделенная памятью десяти пилотов до нее, и она считает, что управится с Дарцем Тарцем, даже если он и ведет какие-то игры с Тейкскалааном – причем ведет уже десятилетиями. Это он отправил в империю посла, и вернулся Агавн не с пустыми руками – о, он открыл торговлю, обогатившую Лсел, но и открыл имперскую культуру, хлынувшую в прыжковые врата и сблизившую Лсел с Тейкскалааном как никогда. И все же Тарац – если застать его в одиночку, или в одиночку и нетрезвым – пышет жестокой, философски обоснованной ненавистью к империи. Он ведет какую-то очень долгую игру, и Ончу не хочется иметь с ней ничего общего. Но без союзника не обойтись: Пилоты и Шахтеры – традиционные союзники, со времен основания совета Лсела. Пилоты, Шахтеры и Культурное наследие. Представители древнейших имаго-линий – космических перелетов и добычи ресурсов – и представитель линии, чья цель – беречь имаго и культуру Лсела в целом. В последнее время Культурное наследие под Акнель Амнардбат изменило позицию. Не философскую, думает Ончу, мрачно отправляясь от лазарета к своему кабинету, выбирая самую долгую петлю вдоль внешнего края станции, чтобы ощущать телом лишь слабую игру гравитационных сил. Не философскую позицию: Амнардбат стоит за Лсел не меньше любого, кого знает Ончу, и стоит твердо; не принимала она и тревожные или хотя бы необычные решения касательно распределения имаго. Но Ончу обнаружила в Акнель кое-что похуже идеологических или философских разногласий. Культурному наследию нельзя вредить тому, что оно должно защищать. Ончу верит в это всей душой и поэтому послала предупреждение Искандру Агавну, если он вообще еще в состоянии получать предупреждения: «То, что к тебе отправили, может быть обращенным против тебя оружием». Но прямо сейчас, пока Агавн совсем не торопится отвечать, Ончу нужен хоть кто-то, чтобы сладить с гостем из Врат Анхамемата, и если нельзя доверять Культурному наследию, то сойдет и Тарац, несмотря на все свои игры с империей. Глава 7 сердце наших звезд прогнило не полагайтесь на него солидарность с Одилией! Флайер с изображением оскверненного имперского военного флага, найденный в ходе зачистки после инцидента на плазе Центр-Девять 247.3.11; отправлен под нож с остальной крамольной литературой * * * […] тогда как среди предпочтений в развлечениях возрастной группы 15–24 первое место по-прежнему занимают тейкскалаанские литература и СМИ, исследование также выявило большое число молодежи Лсела, в первую очередь выбирающих литературу авторов-станционников. Особого внимания заслуживает короткая форма – как прозаическая, так и графическая, – которая распространяется в форме брошюр или кодексов бесшовного скрепления: и то, и другое легко воспроизводится на пластипленочном принтере любого уровня. Часто эти брошюры и кодексы созданы представителями своей целевой аудитории (т. е. возрастной группы 15–24), без одобрения или вмешательства со стороны комитета по литературе… Доклад по «Трендам в медиапотреблении», запрошенный Акнель Амнардбат для Культурного наследия, выдержка Расходящиеся из центра своды банкетного зала Дворца-Земля наполнялись струящимся светом: все ребра были сделаны из какого-то прозрачного материала, по которому хлестала река золотых искр. С их вершин свисали люстры, словно парящий звездный свет. Черный мрамор пола отполировали до зеркального блеска. Махит видела в нем собственное отражение; казалось, словно она стоит среди звездного поля. Как и все остальные. Зал переполняли не только огни, но и патриции, сходившиеся в беседующих кружках и снова расходившиеся: единый огромный тейкскалаанский организм, менявший только очертания. Три Саргасс – безупречная в своем кремово-пламенном костюме оттенков, нарочито приглушенных до официальной нормы в огромном зале и блеске гостей, – спросила у плеча Махит: «Готова?» Махит кивнула. Отвела плечи назад, выпрямила спину; расправила рукава серого формального пиджака. Этим утром Девятнадцать Тесло послала кого-то принести вещи из ее багажа, и как же Махит радовалась, что все ее государственные тайны хранились в голове, а не в чемоданах. Костюм проигрывал в сравнении с буйством металлических цветов и зеркал, каким встречал тейкскалаанский двор, но она хотя бы выглядела как посол с Лсела, а не кто-то еще. Хоть и прошлась с Девятнадцать Тесло, блистающей в своем белоснежном наряде, и с целой ее свитой – даже если шпионы и сплетники запомнят ту прогулку, а не это посещение императорского двора. – Посол Махит Дзмаре со станции Лсел! Когда хотела, Три Саргасс умела быть громкой. Она уперлась ногами, задрала подбородок и огласила имя Махит, будто заводила песню – долгий, отчетливый, зычный крик. «Оратор, – подумала Махит. – Она же говорила, что если бы не я, то сегодня выступала бы со стихами». Среди собравшихся придворных был приятный и пугающий интерес – сместился центр внимания, на нее легли сотни скрытых облачных привязками глаз. Она простояла неподвижно достаточно, чтобы они пригляделись, – достаточно, чтобы произвести первое впечатление. Высокий худой человек в варварских штанах и камзоле, рыжевато-каштановые волосы пострижены коротко, под низкую гравитацию, лоб – высокий и оголенный. Непохожа на прошлого из ее рода: женщина, неизвестная, непредсказуемая. Молодая. Улыбчивая – а с чего бы послу улыбаться. (А еще живая. Вот важная разница.) Махит сдвинулась от центральной двери и спустилась по ступенькам в зал, Три Саргасс – перед ней и слева, как и обещала. Сориентировалась в направлении дальней части банкетного зала по центру – где, как она знала, появится император. К концу вечера надо будет дойти туда; причем пробраться надо будет по сверкающему пространству, не совершив промашек в этикете или геополитике, если только не запланированные. Где-то ожидал их ну очень прилюдной встречи министр науки Десять Перл. Теперь каждый раз, как Махит его представляла, вспоминался тот проблеск от Искандра, как они спорили – беседовали – вели переговоры о сути Города и разуме Города, если у него такой имеется. Мысли все возвращались к этому моменту – и к тому, как память ее захлестнула, вырвала из реальности. Сейчас, перед всем двором Тейкскалаана, она не могла себе этого позволить и при этом не имела ни малейшего понятия, как этому помешать. Позади нее в дверном проеме встала, словно столп белого пламени, Девятнадцать Тесло, и Махит почувствовала, как с нее переводят взгляды. Выдохнула. Ей нравились приемы – для совместимости с Искандром требовался определенный уровень экстраверсии и общительности, – но все же она была благодарна за возможность перевести дыхание, принимать решения без давления со стороны. Не оказаться у всех на глазах в случае, когда что-то пойдет под откос более прилюдно, чем было до сих пор. – Куда? – спросила Три Саргасс. – Представь меня поэту, который нравится тебе, – сказала Махит. Три Саргасс рассмеялась. – Серьезно? – Да. И если он официально недолюбливает нашу достопочтенную хозяйку-эзуазуаката, тем лучше. – Литературные заслуги и диссидентские политические взгляды, – произнесла Три Саргасс. – Понятно. Мы и правда пришли развлекаться, да?