— Что ты здесь делаешь, мама? — спросила она, когда я приблизилась. — Шпионишь за мной? Это звучало как шутка, но ее губы сжались. — У меня перерыв. Ты отлично разобралась с этими ребятами… — Мне некогда. — Лиззи взглянула по сторонам, а затем снова на меня. — Я работаю. — А мне захотелось пригласить тебя пообедать вместе. — Я начала жалеть, что пришла. Я ее смущала. Мне тоже не понравилось бы, если бы моя мать подсматривала за мной на работе. Я поступила глупо. — Завтра я уезжаю… — Счастливого пути! — Дочь не отрывала взгляда от стола. — На конференцию в Париж, — продолжала я, хотя она не спрашивала. — Надолго. Меня не будет десять дней, поэтому я подумала, что мы могли бы пообедать сегодня. — У меня уже назначена встреча. «Вот причина мелирования и макияжа», — догадалась я. Лиззи села перед компьютером и уставилась в экран. — Лиззи… Я уже собралась предложить ей съездить куда-нибудь на выходные после моего возвращения. В любое модное место. Я бы все устроила. Девчачий уик-энд, это было бы весело. Только мы. Но тут она вскинула брови и подняла взгляд, в ее глазах читалась враждебность. — Что? — Э-э… Да так, мне показалось, кто-то следил за мной вчера на пробежке. Вокруг постоянно ошиваются всякие странные типы, будь осторожна. — Спасибо. Я сама могу о себе позаботиться. Она давно уже уклонялась от моих поцелуев. Некоторые матери подходят и обнимают дочерей, не обращая внимания на то, что те против. Я шагнула вперед, но Лиззи придвинулась ближе к столу, ножки стула скрипнули по полу. Старик оторвал взгляд от газеты. Я пошла к двери и обернулась помахать на прощание, но Лиззи стучала по клавиатуре и не поднимала глаз. По дороге домой мне встретились две женщины. Одна была в годах, другая много моложе. Возможно, это были мать и дочь. Они ели чипсы из одного пакета и болтали с набитыми ртами, прижимаясь друг к другу, полностью поглощенные разговором. Я наблюдала за ними, чувствуя зависть. Я была вечно занята, когда Лиззи нуждалась во мне, и не могла ожидать от нее отклика теперь. Я не заслужила подобной близости. Одно время, когда дочь училась в университете, мне казалось, что наши отношения улучшились. Лиззи обожала свой факультет английской литературы и была на хорошем счету в Кингсе[6], но с тех пор, как она вернулась в Солсбери, что бы я ни сказала — все было ей не так. Я постоянно ощущала ее скрытое недовольство, оно напоминало подводный камень, форму которого ты не можешь разглядеть, но рискуешь больно удариться при неосторожности. Мне следовало помнить, что Лиззи вернулась в город своего детства как раз в ту пору, когда обретала собственные крылья. Возможно, Нейтан был прав — она нуждалась в свободе, а я постоянно находилась рядом и только стояла у нее на пути. После ужина Нейтан заснул на диване перед телевизором. Его очки-полумесяцы сползли на кончик носа, я сняла их и положила на стол. Черты его лица обострились во сне; между бровями проявились новые морщины, отчего он выглядел слегка сердито. Мы не обсуждали мою завтрашнюю поездку. Много лет назад мы бы сделали это. Мы уверили бы друг друга, что будем скучать, и запланировали ужин в ресторане после моего возвращения. Мы могли бы заняться любовью. Теперь мы редко куда-то выбирались и еще реже занимались любовью. Мы не обменивались сообщениями, когда были порознь и заняты. Мы стали похожи на деловых партнеров — хорошо изучивших друг друга, дружелюбных, разделяющих проблемы на работе, с общими дочерью, домом, садом, мамой Нейтана и собакой Лиззи. Мы жили будто параллельной жизнью — не конфликтуя, но никогда по-настоящему не пересекаясь. Голова Нейтана свесилась набок, и он захрапел. Нам подошло бы многое из того, что я рекомендовала своим пациентам: совместные вечерние прогулки, ужины при свечах, объятия в постели, пусть даже и без секса. Я еще ни разу не пользовалась вагинальным гелем с эстрогенами, который Дебби прописала мне от болезненных ощущений. Я поднялась наверх, достала его из шкафчика в ванной и сунула в свой чемодан. Я подумала, что у меня будет в запасе несколько дней. Мы сможем заняться любовью, когда я вернусь, и наш секс превратится в одно из тех рутинных действий, которые необходимы, чтобы поддерживать жизнь в нужном русле, вроде приготовления ужина или стирки одежды. Я начала собирать вещи: что-нибудь красивое на вечер, костюмы на день, джинсы для прогулок по Парижу и купальник — при конференц-центре имелся развлекательный комплекс с бассейном. Не забыла и голубое хлопковое платье — Виктория сказала, что в Париже бывает жарко в мае. Мне уже сейчас было жарко — горячая волна начинала подниматься от моей груди к лицу и выше, под линию волос. Такое со мной в последнее время случалось часто. Я открыла окно и выглянула в темноту. Я могла бы организовать поход к семейному психологу или вызвать мужа на откровенный разговор, несмотря на его сопротивление. Я рассказывала своим пациенткам об этих вариантах, и они слушали, потому что я была профессионалом в опрятной одежде и со спокойной улыбкой, потому что выслушивала их истории и обследовала их тела, потому что имела мужа и дочь, и иногда меня можно было увидеть на прогулке с собакой или на пробежке. Я была женщиной, чья жизнь выглядела полноценной. Сверкающий шпиль собора возвышался над стенами Подворья. Красный огонек на его вершине казался всевидящим оком, наблюдавшим за цивилизованной жизнью в нашем милом респектабельном городке, где дни протекали без излишнего драматизма и все мы играли по правилам. Я вспомнила об этом неделю спустя, когда мое цивилизованное «я» наблюдало за моим первобытным «я» в спальне на юге Франции, а бесстыжее горячее солнце, проникая сквозь ставни, ласкало мою кожу и кожу моего любовника. Вот мы и добрались до секса. Глава 9 Май 2017 года В фильмах музыка меняется, когда должно произойти нечто важное; она становится быстрее или громче, часто гремит барабанная дробь. Звуковая дорожка реальной жизни обычно тише: двери открываются бесшумно, кто-то шепчет тебе на ухо, телефон безмолвно принимает текстовое сообщение. К середине утра второго дня парижской конференции в зале стояла духота — сломался кондиционер. Темой доклада являлись ранние предвестники будущего биполярного расстройства у детей. Мне было интересно, я даже увлекалась, но мысль о том, что еще восемь дней придется провести в компании посторонних людей в раскаленной аудитории, приводила меня в уныние. Конференция оказалась довольно продолжительной даже по международным стандартам. Я уже начинала думать, что совершила ошибку, приехав сюда. Ужин накануне был обильным и утомительным; я сидела, зажатая между нейрохирургом из Техаса и французским неврологом, голова кружилась от усталости. После я возвращалась обратно в номер пешком, рассматривая в освещенных окнах уличных кафе болтающие парочки и то и дело оглядываясь через плечо. Я находилась в другой стране и на оживленной улице, но не могла избавиться от чувства, что за мной следят. Прошлой ночью я снова слышала шаги, они преследовали меня во сне, и я не выспалась. Голос лектора звучал монотонно, вскоре я почувствовала, что засыпаю, и не сразу поняла, что мой телефон вибрирует от пришедшего сообщения. Женщина в соседнем кресле неодобрительно фыркнула, когда я с чувством беспокойства вытащила его из кармана. Я подумала, что сообщение от Нейтана, и оно связано с Лиззи. Она могла заболеть. В любом случае это было что-то важное — мы переписывались только в экстренных случаях. Я вспомнила о том таинственном мужчине в машине, и тревога усилилась. Я испугалась, что Лиззи влипла в такие серьезные неприятности, как побои, насилие и даже похищение. Могло быть все что угодно. — C’est mon mari, — прошептала я своей соседке. — L’urgence[7]. Та снова перевела взгляд на лектора, равнодушная к моим объяснениям. Я положила телефон на колени и посмотрела на экран. «Пожалуйста, помогите мне с проектом дома, пока не приехал Блейк. Высылаю билет на поезд до Арля, отправление сегодня днем. Подробности позже. Люк». Чтобы понять, пришлось перечитать сообщение дважды — мое сердце замирало. Сообщение не было от Нейтана, с Лиззи ничего не случилось. Я зря предполагала худшее. Люк приглашал меня к себе. Он сохранил мой номер, запомнил, что я собиралась во Францию. Ему нужна была помощь, чтобы сделать сюрприз шурину. К сообщению прилагалась нечеткая фотография: серое строение, окруженное травой, сломанная крыша, окна в ряд, криво висящие ставни. Горы вдали, голубое небо. Арль, далекий юг, край подсолнухов. Будто солнечный свет просочился сквозь щели в дверях лекционного зала. Это был тот самый вызов судьбы, о котором я мечтала. То, на что перестала было надеяться. Женщина рядом снова фыркнула, покосившись на меня и на мой телефон, но я уже поднялась с места, решив, что довольно ее соседства, довольно лекций и выступлений, что я сбегу на день или на два, а потом вернусь. Я спотыкалась в темноте о чужие ноги и извинялась шепотом. Выйдя на улицу, я побежала прочь от конференц-центра, лавируя между покупателями и прогуливавшимися туристами. Люди глазели на меня; шел дождь, легкий летний дождь, но мне было все равно. Я чувствовала себя такой легкомысленной, будто вернулась в собственную молодость и летела навстречу какому-то безумному приключению. Нейтан сказал, что мне нужен отдых, и он знал, что я любила посещать загородные дома, особенно старые. Он советовал мне больше быть на солнце, и я уже ощущала его лучи, разливавшие южное тепло по моей коже. Я вбежала в парадную дверь отеля и пронеслась мимо девушки-администратора. Та оторвала взгляд от экрана, удивленно приподняв выщипанные брови — постояльцы обычно отсутствовали весь день, а я нарушила привычный распорядок. Поднимаясь в лифте, я получила еще одно сообщение. Поезд с Лионского вокзала отправлялся через полтора часа, и Люк прислал билет на мой телефон. Этот поступок был рискованным для нас обоих. Когда я вошла, горничная убирала номер. Она удивленно оторвала взгляд от пылесоса. Я сказала, что уезжаю и ей нет нужды утруждать себя уборкой сейчас, чтобы не пришлось повторять все заново, когда я вернусь. Она пожала плечами и вышла — усталая женщина средних лет с потрескавшейся кожей на ладонях. Не то чтобы непривлекательная, просто измученная. Моя ровесница, она, должно быть, тоже ощущала безысходность, но имела для этого гораздо больше причин. Когда я затолкала свою одежду в чемодан, возбуждение несколько улеглось. Подсознательно заглушая чувство вины, я положила под лампу на столе несколько купюр. Я спешила на юг Франции, чтобы встретиться со своим пациентом — мужчиной, который мне нравился, был на девять лет моложе меня и состоял в браке, как и я. Я ломала запреты и нарушала все правила. Я застегнула «молнию» на чемодане и окинула номер взглядом, осознавая, что скоро отрезок моей жизни в этом пустом маленьком пространстве будет зачеркнут, и эти простыни, полотенца, коробка из-под зубной пасты в корзине для мусора исчезнут, будто и не существовали. Я забуду все это; забуду усталую женщину, которая приходила убирать за мной. Следующие пара дней с Люком тоже исчезнут, растворившись в других событиях моей поездки. Возможно, я расскажу о них Нейтану когда-нибудь потом. Скажу, что мне удалось выкроить время, чтобы отдохнуть и помочь знакомому с ремонтом дома; может, даже не скрою, что это был Люк. Муж притворится, что ревнует, мы оба посмеемся. К тому времени я уже забуду, как бьется сейчас мое сердце, забуду сладкое ощущение в животе, будто там трепещут крылья бабочек. Поезд ждал меня у платформы. Все происходило легко, словно я бежала вниз по склону, ноги несли меня сами, и не было времени на раздумья. Я села в углу у окна; в поезде было тихо, как часто бывает в поездах, несмотря на то, что вокруг сидят люди. Предместья Парижа вскоре остались позади; дождь, косыми струями стекавший по стеклу, размывал краски пейзажа, как акварель на холсте. Лимонно-зеленый цвет, полынно-зеленый, изумрудный. В окне мелькали голубятни и коровы — белые, с большими рогами. Бунгало, серые дороги, серое небо, женщины с зонтиками и дети, укутанные от непогоды. Аккуратные яблоневые сады сменились полями свеклы, окаймленными лентами лесополос; темно-зеленая листва выглядела ажурной, будто нарисованной остро отточенным карандашом. Минут через пять я провалилась в сон. Очнувшись с пересохшим ртом, я обнаружила, что в вагон набилось еще больше народа. Я оказалась зажата между окном и храпящим мужчиной, навалившимся на меня плечом. Свет за окном стал ярче и теплее. Теперь в садах вдоль дороги росли оливковые деревья, крыши домов были покрыты оранжевой черепицей. На сиденье напротив примостились две девушки-подростка, склонившие нежные лица к телефонам. Я снова отвернулась к окну. Волна жара прокатилась от груди к лицу. Пот заструился по шее. Мое лицо отражалось в стекле — морщины вокруг глаз и губ были предательски четкими. Я сделала ошибку. Люк, должно быть, уже сожалел о своем предложении — наверняка он ожидал, что я откажусь. Я позволила фантазиям взять над собой верх, забыв, что в моем возрасте не повторяют безумств молодости, не говоря уж о том, чтобы совершать новые. Когда состав остановился в Арле, я поднялась с места и расправила свою смятую юбку. Подкладка прилипла к коже. В спешке я не нашла времени переодеться. Я решила сесть на ближайший обратный поезд и написать Люку из вагона, что мне пришлось вернуться из-за неотложного дела, а потом отправиться домой, погрузиться в свою прежнюю жизнь и почаще видеться с Лиззи, если она не будет против. Организовать обещанные выходные. Попытаться снова сблизиться с Нейтаном. Я могла бы побольше узнать о садоводстве, чтобы составить ему компанию, или снова заняться рисованием — посвящать время тем разумным делам, которыми занимаются женщины моего возраста. Девушки с сиденья напротив выпрыгнули из дверей поезда на платформу; грациозно приземлившись, они вместе побежали в ее дальний конец. Я наблюдала, как они, хихикая, уворачивались от других пассажиров; возможно, у ограждения их ожидали парни. Милые девчонки — стройные, счастливые, совсем юные. Мне не нужно было идти далеко — обратный поезд стоял на другой стороне платформы. Можно было купить билет в вагоне, а потом пересесть на другой поезд. Я потащила свой чемодан через платформу; ручка скользила в ладони, я была вся мокрая из-за жары. Поднимаясь в вагон, я зацепилась каблуком за ступеньку. Пошатнулась и… чья-то рука сжала мой локоть, предотвратив падение. Я подняла взгляд и посмотрела в глаза Люку. Глава 10 Май 2017 года В камере я могла представить лицо Люка только таким, каким видела в газете, когда за ним пришли несколько недель спустя. На тех зернистых снимках был отчетливо заметен синяк на лбу и кожа, забрызганная кровью. То, как он выглядел в тот день на вокзале Арля, выражение лица, с которым он смотрел на меня сверху вниз, исчезло из моей памяти, и это странно, потому что его голос звучал у меня в голове постоянно. За гомоном дежурных, хлопаньем дверей и свистками трудно было разобрать слова, но я чувствовала тепло его руки. Я догадывалась, что Люк приедет меня встречать, но не предполагала, что он выйдет на платформу. Он не спросил, почему я собиралась отправиться обратно в Париж. Поезд как раз трогался, и было слишком поздно менять решение, слишком поздно для побега. Мы стояли очень тихо, глядя друг на друга. Женщина, спешившая мимо, задела Люка сумкой, но он не заметил. На нем была заляпанная краской рубаха с закатанными рукавами. Его кожа сильно загорела, будто все дни с тех пор, как мы виделись в последний раз, он провел на солнце, волоски на руках отливали золотом.