Он торопливо поднял чемодан, рассчитывая уйти прежде, чем я пойму, что пакет не оставлен на комоде. — Если ты случайно столкнешься с Лиззи… — начала я. Нейтан отвел взгляд. — Если смотреть на вещи трезво, детка, это вряд ли произойдет скоро. Калифорния большая. — Он взглянул на часы. — Уже пора выходить. Он должен был увидеть Лиззи завтра или послезавтра, не позднее. Мне стала понятна та вспышка жалости, которую я заметила в глазах Офелии: она украла у меня мужа и собиралась украсть мою дочь. Это я оставалась одна, а не она. Я положила руку ему на плечо и проговорила очень четко. Это было важно: — Когда ты с ней встретишься, скажи, что я очень ее люблю. Пусть она возвращается, как только сможет. Я высадила его на вокзале за пять минут до отправления поезда, и он поспешил ко входу. Кофр подпрыгивал у него на бедре. Я ждала, что бывший муж обернется и помашет мне рукой на прощание, но не дождалась. Он не позвонил ни на следующий день, ни через день, ни потом. Он пропал. Глава 36 Ноябрь 2017 года После ясности снова наступила темнота, хотя я думала, что будет наоборот. Дни тянулись один за другим, медленными каплями падая в темную воду. Я поняла, что произошло. Их побуждающие мотивы казались мне достаточно простыми: для Лиззи это было обещание новой жизни, для Нейтана тоже, Блейк хотел денег, а Офелия являлась сверкающим призом для всех троих. Я думала о каждом из них по очереди, когда холодными вечерами гуляла с Пеппером возле собора. Мысленно рассматривала одного за другим, как коллекционер изучает камни на пляже после отлива, любуясь их цветом, пока они некоторое время спустя не потеряют свой блеск и не скроются от взора. Я все прекрасно понимала умом, но не сердцем. Я будто очутилась в незнакомой местности, тихой и безлюдной. Потеря Люка. Разлука с Лиззи. Смерть Кэрол и Брайана. Конец моего брака. Конец карьеры. Теперь я осознала, что такое «слои пепла», о которых говорил Люк. Я слишком поздно поняла, как страдали Лиам и Брайан, и сама ощущала именно то, что чувствовали они: серую пустоту, отсутствие смысла жизни, необходимость усилий, чтобы заставить себя вставать по утрам. Истощение. Иногда посреди ночи меня будил приснившийся детский плач. Я не знала, отзвуком чего он был — воспоминаний о маленькой Лиззи или мыслей о внуке, которому предстояло родиться через два месяца. Мне приходилось бороться с приступами паники. Я беспокоилась, что не смогу связаться с Лиззи, когда больше всего буду ей нужна. В Калифорнии за ней присматривали Нейтан и Офелия, и я гнала от себя тревожные мысли, но это было непросто, и они возвращались снова и снова. Люк исчез. Я понятия не имела, где он, и не могла это выяснить. И мой адвокат не знала, и Эбби тоже. Я представляла его в доме во Франции рисующим в той комнате с картинами или работающим над архитектурными заказами, когда нужны деньги. Я предполагала, что шедевр Ван Гога он поместил в банковский сейф. Я берегла его образ в своей памяти так же тщательно, как когда-то эту картину — его голос, его походку, его руки. Я боялась, что со временем они поблекнут, и сомневалась, что он тоже хранил в душе хоть что-то от меня. Я вошла в его жизнь в тот период, когда она разваливалась на куски. Он был болен, когда встретил меня, и болен, когда мы расстались. И теперь я могла стать частью кошмаров, которые он старался выбросить из головы. Он не пытался связаться со мной, кому захочется снова пережить кошмар? Аккуратный разрез, которым, как мне казалось, я отделила свою нынешнюю жизнь от прежней, стал расходиться все сильнее, как небрежно сделанный на коже шов. Рана никак не заживала и расширялась, начиная нарывать. Я тосковала по своему рабочему столу в клинике, за которым особенно любила сидеть по утрам, когда еще не знаешь, кто войдет в дверь и что будет дальше, скучала по доверительному шепоту пациентов. В моей памяти постоянно всплывал образ Роджера, поправляющего очки и улыбающегося своей доброй, ободряющей улыбкой. Мне не хватало Кэрол и ее уверенного голоса. Мне хотелось снова почувствовать, что я нужна людям. Прежде это наполняло меня энергией, но у меня опустились руки. Не было сил даже закончить фразу, когда я начинала говорить. У Виктории не было времени на телефонные разговоры, ее мать умирала. Когда она наконец позвонила, мы поговорили о ее жизни и ее семье. Не о моей, тут нечего было рассказывать. В зеркале я видела худую незнакомку с пустым, безжизненным выражением в глазах. Наступала зима. Она накрывала меня с головой, но не так, как бурлящая масса воды, которую я представляла в детстве, а как тяжелое ватное одеяло. При желании стать незаметным легко. Даже в небольшом городке, даже в маленьком его районе. Я превратилась в одну из тех безликих фигур, которые видела возле собора, когда они, подгоняемые холодом, бежали к себе домой с собакой на поводке. Там их ждала только тишина, чашка, оставшаяся на столе после завтрака, и пустая кровать. Наконец я поняла, почему люди жались поближе к собору. Он казался уютным и знакомым, этот серый камень, неизменный в переменчивом мире и стойко сопротивляющийся времени. Глава 37 Февраль 2018 года Первая трель черного дрозда раздалась в тот же день, когда небо впервые стало по-весеннему голубым, и это поразило меня. Я увидела гусей, летевших на восток над шпилем собора, а примерно через неделю на миндальном дереве в саду распустились нежные розовые лепестки. Я начала рисовать. Не пейзажи, а небольшие наброски: камешки, бутоны, спящего Пеппера. Процесс над Блейком продолжался. Я присутствовала в суде, но в моих показаниях не было нужды. Его вина была неоспорима. Удача отвернулась от него. Сидя на скамье подсудимых, он выглядел ниже ростом и полнее, ему обрили голову. О картине в деле не упомянули ни разу. Вернувшись домой, я обнаружила у двери букет нарциссов и записку от Лоры Чемберс. Она чувствовала себя лучше. Со дня смерти Лиама прошло больше года. Мы договорились вместе ходить на прогулки. Две недели спустя с телефона Офелии пришло сообщение: «Она передает тебе привет». С экрана на меня смотрела чудесная девочка всего нескольких недель от роду, с пушком светлых волос на голове. Я любовалась снимком и носила в кармане несколько дней, а затем распечатала его, поместила в рамку и поставила на подоконник рядом с тем, где были Нейтан, я и Лиззи. Я хотела, чтобы Лиззи увидела ее, как только войдет. Надежда на ее возвращение вызывала у меня болезненное чувство. Когда я случайно встретила в городе Сару, выяснилось, что Нейтан уволился из Кафедральной школы вскоре после переезда в Штаты и получил постоянную работу в калифорнийской Епископской школе. Видимо, Офелия простила ему потерю картины Ван Гога. Я поймала себя на том, что рада за него. В марте мы с Лорой, соскучившись по ярким краскам, ездили в Национальную галерею. «Подсолнухи» Ван Гога сразу привлекли к себе мой взгляд, и больше я уже ни на что не смотрела. Щедрые оранжевые и зеленые мазки блестящей краски. Мне казалось, я могла согреть о них руки. — Эта картина об одиночестве, — прошептала Лора. — Каждый из них сам по себе, отдельно от остальных. — И о стойкости, — прошептала я в ответ. — Взгляните на их силу. На то, какими несгибаемыми он их нарисовал. Прежде я смотрела на эти начинающие увядать лепестки и темные головки семян, но не замечала, что они были полны неукротимой жизни. Надежда сияла в их охре и изумруде. Люк говорил, что они прекрасны, и я наконец убедилась в этом сама. Месяц спустя я смотрела на Викторию, шагавшую по терминалу в аэропорту Хитроу. Ее высокая худощавая фигура, закутанная в кашемир, была видна издалека. — Ви, ты там совсем ничего не ела! — Господи, все та же профессиональная деформация. Где эта чертова машина? Я объяснила ее худобу перенесенным стрессом и горем. Я понимала, как я могла не понять? А потом услышала кашель за стенами дома и в саду, звучавший гораздо хуже, чем прежний, записала ее на прием к врачу и пошла вместе с ней. — Вы курите? — строго спросила девушка-доктор, которая была моложе Лиззи. Виктория сидела со скучающим видом, поэтому кивнула я. — Неблагоприятная наследственность? Я снова кивнула. Доктор выписала направление на рентген. Пока мы ожидали повторного визита в клинику, чтобы обсудить результаты обследования, почтальон принес заказное отправление. Это был тяжелый пакет с неразборчиво отпечатавшимся штемпелем, толстый и плоский, мягкий на ощупь. Налоговые документы? Фотографии, возвращенные полицией? Что-то от Лиззи? Оказалось, ни то, ни другое, ни третье. Внутри лежала картина Ван Гога. Глава 38 Апрель 2018 года Виктория организовала все. Авиабилеты, машину, отель. Результаты рентгена выявили наличие опухоли — возле корня левого легкого обнаружилась небольшая тень. — Она совсем крошечная, — презрительно фыркнула Виктория, когда доктор вывела рентгеновский снимок на экран. — Ерунда. Я сжала ее руку, чтобы успокоить нас обеих. И я, и она понимали, что это никакая не ерунда. Виктория согласилась на химиотерапию, но в перерыве между сеансами ей захотелось уехать. Для поездки в Камарг по заданию «Нэшнл Географик» ей была необходима компаньонка. Она была слишком слаба, чтобы носить оборудование на себе. Виктория забронировала отель в Сен-Реми-де-Прованс и планировала завершить терапию по возвращении. — Итак, ты летишь со мной! — Виктория улыбнулась своей неповторимой ослепительной улыбкой. — Он не выходил на связь, Ви. Не дави на меня. — А картина? На время моего отсутствия Лора взяла Пеппера к себе. Когда мы с Викторией прибыли в Марсель, шел дождь. Такси доставило нас в отель. Он находился на окраине Сен-Реми и был удобно расположен, но мы мерзли. Номера обустраивали с расчетом на лето, а апрель в этом году выдался прохладным. Полы были мраморными, стены тонкими. Консьерж выдал мне дополнительные одеяла, и я свалила их на кровать Виктории. Мы отправились исследовать круговые улочки Сен-Реми. Осмотрели дом, в котором родился Нострадамус, одно из многих сохранившихся в городе старинных зданий. В Музее Эстрин была выставлена коллекция работ Ван Гога. Эти картины он написал, когда лечился в Сен-Поль-де-Мазоле. Пшеничное поле за больницей, оливковые деревья и горы очень напоминали те, что были на картине, подаренной прапрадеду Люка. Я застыла как вкопанная, не в силах оторвать от них глаз. Как я могла не узнать кисть мастера? Как мог не узнать ее Люк? Или он знал? Наверное, он предпочел не возлагать на меня лишнее бремя, рассказав о ее происхождении. Я продолжала пребывать в неведении и предполагала, что так и будет впредь. Я высматривала высокую фигуру Люка на улицах, по которым мы гуляли, в кафе, в которые заходили, и гадала, смогу ли узнать его сразу — похудевшего, с отросшими волосами и еще сильнее побледневшей кожей. Я воображала, как он сидит в углу и делает наброски, пока перед ним остывает кофе, полностью поглощенный своим делом и довольный. Или представляла его в Париже с друзьями. И даже где-то еще, в другом месте, в другой жизни, с другой женщиной. Я хотела вернуть ему картину, но отложила поездку в его дом почти до конца недели. В четверг мы обедали на террасе ресторана в окружении лимонных деревьев в кадках. В воздухе витал приятный цитрусовый аромат. Виктория сидела, подперев рукой подбородок. Ее голова была плотно обернута шарфом, и это подчеркивало красоту ее точеных скул. Она выглядела великолепно. — Мне нужно тебе кое-что сказать, моя милая. Сейчас самое время. Похолодев от тревожного предчувствия, я оторвала взгляд от исходящей ароматным паром тарелки с мидиями, но Виктория улыбалась. — Смотри! — Она через стол подтолкнула ко мне свой телефон. — Это пришло сегодня. Традиционные снимки на фотобумаге, переснятые на телефон, не бывают хорошего качества. Я повернула экран под углом, но изображение оставалось размытым. Я передвинулась в тень и увидела молодую женщину в длинной шали, с ребенком на руках.