Доктор подняла голову. – Пока да, – ответила она, а заметив, что Ханна сжала кулаки, добавила: – я пока снимаю общую картину. Женщина прокатила шарик датчика по животу, кликнула по клавиатуре, а затем… – Вот, – сказала врач, поворачивая монитор целиком к подругам. – Вот ваш ребенок. Все выглядит прекрасно. Малыш шевелил ручками. Его сердечко билось быстро, быстрее, чем у самой Ханны. Лисса Всю неделю друзья Сары, ее коллеги, бывшие ученики – все те, кто знал и любил ее, – приходили в ее дом и писали свои соболезнования на лентах. Лисса и Лори делали кофе и чай, раздавали бокалы с вином и водой, выкладывали на стол чипсы, тосты и слушали, очень много слушали. Лиссе даже подумалось, что это немного похоже на то, как все должно происходить после рождения ребенка, – особое пространство в доме, где время ведет себя по-другому, течет медленнее. Приходили мужчины средних лет, которых Сара когда-то учила в подростковом возрасте. Они рассказывали о занятиях с ней, о ее значении в их жизни. Молодые женщины с детьми заходили проститься, смотрели на книги и картины и кивали, как будто именно это они ожидали здесь увидеть. Джонни привел свою старшую дочь – высокую девочку лет семи с прямыми каштановыми волосами, свисающими до плеч. – Это Айрис, – представил ее он. На ней была толстовка с капюшоном, она держала отца за руку. – Мы идем за мороженым, – сказала Айрис Лиссе. – Ты хочешь пойти со мной? Они еще долго гуляли по улицам, и они казались Лиссе такими странными. Впервые за много дней она вышла из дома. – Это твоя мама умерла? – спросила Айрис. – Да, – ответила Лисса. – Это она. Джонни обнял Лиссу, а его дочь смотрела на них и, кажется, совсем не возражала. В конце недели пришел продавец, у которого Сара постоянно покупала табак. Он принес цветы и оставил за собой шлейф дорогих духов. В ночь перед похоронами Лисса спала на кровати матери, где та умерла. Это было ничуть не страшно и даже немного ее успокаивало. «Моя мама умерла той смертью, которой хотела», – думала Лисса. Теперь она начинала понимать, что это был за подарок. Сколько людей могли бы сказать то же самое? В утро похорон Лисса оделась в солнечно-желтое платье. На дворе стоял октябрь, но было не по сезону тепло. Дел было много, но Джонни и Лори пришли на помощь. Они вплетали свежие цветы между прутьев огромной корзины, служившей гробом. «Не называй это гробом, дорогая. Эта корзина – то, что мне нужно. Корзина, полная цветов». Корзина действительно была полна цветов, искусственных и живых, букетов из трав и лент, исписанных посланиями для Сары, отправляющейся в последний путь. Когда они с Лори и Джонни водружали корзину-гроб на заднее сиденье старого фургона Сары, внутри него все еще пахло скипидаром, холстом и кофе. Было ветрено, ленты кружились и трепетали на ветру. Сара как-то шутила, что хотела бы быть похороненной под яблоней в саду, но вместо этого ее увезли в крематорий при лондонском кладбище Ислингтон и Сент-Панкрас. Траурный зал был переполнен. Собралось, наверное, больше сотни человек. Когда церемония закончилась, пришедшие по очереди подходили к ней сказать несколько слов и попрощаться. Был там и ее отец со своей новой женой, он долго обнимал Лиссу. Один за другим люди садились в машины и уезжали. Ближе к концу церемонии она заметила Ханну и Кейт. Они, наверное, были здесь все это время. – О, – только и смогла произнести Лисса, глядя на подругу. – О… Ханна протянула руку Лиссе, и та благодарно пожала ее. – Ты беременна, – сказала Лисса и только теперь расплакалась. – Да, – ответила Ханна. – Так и есть. Она кивала, глупо улыбаясь и щурясь на солнце. – Ты прекрасно выглядишь, – заметила Лисса. И это была правда. Ханна выглядела как спелый плод. – Я здесь ради Сары, – сказала Ханна. – Пришла проститься с ней. – Да, конечно, – кивнула Лисса. – Спасибо тебе. Прости за все. Мне очень жаль. Пожалуйста, прости меня. – Ты беременна, – повторила Лисса. – Можно? Ханна кивнула. Теперь Лисса смеялась, стоя в сиянии солнечного света, прижав ладонь к животу Ханны, чувствуя, как бьется жизнь, смеясь, плача и качая головой. * * * В доме стало тихо. Лори предложила Лиссе пожить пока с ней, как и Джонни, но Лисса отказалась. – Все будет хорошо, – успокоила она их обоих. На столах все еще лежали раскрытые книги, и Лисса осторожно закрывала их и ставила на полки. На кухне все еще валялись, оставшиеся в раковине тарелки. Лисса сполоснула их и убрала, а затем распахнула дверь в сад. Она налила себе джин с тоником и свернула самокрутку. Она чокнулась стаканом с траурной урной, стоящей на кухонном столе. В понедельник, как было уже условлено, она с Лори, Инной, Каро и Розой поедет в Гринэм, на военную базу, и оставит немного праха своей матери у того памятного дерева. Остальное Сара попросила развеять по саду. Это Лисса сделает завтра одна. На почте ее уже ждал билет в Мексику. Рейс на следующей неделе. У нее не было никаких планов, только одна неясная цель – город на Тихоокеанском побережье. Это не было ни окончанием старого, ни началом нового. Просто местом, где один узор ее жизни соединится с другим. Докурив сигарету, Лисса прикрыла дверь. Она подошла к столу. Сколько часов она провела здесь? Сколько за ним было завтраков, обедов и ужинов? Сколько раз ее сажали сюда с красками или поделками и говорили, чтобы она сама себя развлекала? Однажды, вспомнила она, ей не спалось, и, услышав голоса на кухне, она спустилась вниз и увидела маму и ее подруг, сидевших за столом. – Что ты делаешь? – спросила она. – Это японские журавлики, – ответила Сара. – Вот, смотри. Она посадила ее к себе на колени и показала, как складывать бумажные квадратики, чтобы вышли птички-оригами. Мама объяснила, что они делали их в честь годовщины атомной бомбардировки двух городов Японии, что это знак мира и знак того, что ничего подобного никогда больше не повторится. Женщины сидели вокруг стола и разговаривали вполголоса. Время от времени они смеялись, когда Лисса точно следовала указаниям матери и, словно по волшебству, появлялся журавлик. Женщины что-то шептали друг другу, слышался мягкий звук их голосов, чувствовалось тепло матери, ее запах, запах скипидара и кухонных специй. И еще радость из-за того, что ей разрешили не спать, что ее приняли в их компанию, счастье белого листа бумаги и удовольствие от того, что из него получалось нечто прекрасное. Лисса смотрела на чистый лист бумаги и радовалась, что создает что-то прекрасное. Она хорошо запомнила умиротворенность, царившую в комнате. Она запомнила чувство покоя. 2012 год Ханна В последние ночи перед родами спать было нелегко. Даже со всеми подушками она никак не могла удобно устроиться. Ребенок часто будил ее по ночам. Она лежала в постели, ощущая, как он двигает ручками и ножками внутри нее. Ханне казалось, что она чувствует то пяточку, то локоть малыша. Она часто гладила свой живот. Этот ребенок – настоящий селки [27]. Подводный пловец и завсегдатай тьмы. УЗИ показало, что она ждет девочку. Поначалу Ханна волновалась. Ей почему-то казалось, что с мальчиком было бы проще. А как быть матерью девочки? Теперь ей казалось чудом то, что у нее будет дочь. Ей не терпелось с ней встретиться. Сначала нужно было пережить роды. Боли она не боялась. Она боялась поражения. Иногда она общалась с Нэйтаном. Он снимал комнату по соседству. И навещал свою будущую дочь, когда заходил к Ханне, был спокоен и заботлив. Он даже готовил для нее супы и ризотто. Все это он делал в большой кастрюле, которую оставлял на плите. Иногда они гуляли вместе вдоль канала. Иногда, когда Ханна уставала, она брала его за руку. Иногда, когда он уходил, она ловила на себе его взгляд. Он просил немногого, но этим немногим было разрешение присутствовать на родах. Она не сказала ни да, ни нет. Она не знала, станет ли его присутствие подспорьем или, наоборот, будет мешать. Она о многом ничего не знала. Но это не мешало ей в холодные январские дни чувствовать себя особенно хорошо от согревающего ее изнутри тепла. Кейт оставалась у нее на одну ночь в неделю. Ханна с нетерпением ждала ее прихода, когда они смогут посидеть, поговорить и посмеяться. Она попросила Кейт присутствовать на родах, и та согласилась. Для Кейт дорога из Кентербери до дома Ханны займет полтора часа, самое большее два.