– Я выгляжу испуганным, – согласился Майкл. – Ты выглядишь зажатым. Игра зашла в тупик. Клара зашипела и принялась качать головой. – Остановитесь. Это ужасно, ужасно, – заговорила она, жестикулируя и словно отмахиваясь от Майкла, стоящего на сцене. – Господи, – сказал сам себе под нос Майкл и встал со стула. – Удачи. Клара кивнула головой в сторону Джонни: – Теперь ты, Джонни. Джонни молча встал и занял место Майкла на сцене. Долго, очень долго он наблюдал за ней. Его взгляд был мягок, но Лисса чувствовала, как он касается ее плеч, живота, ног, груди. Она осознавала, насколько она закрыта, как плотно скрещены ее ноги, как сложены ее руки. Она ощущала непонятный жар от ладоней, от подмышек. Лисса видела талант этого актера, принадлежащую ему силу. – Ты выглядишь грустной, – начал он. – Я выгляжу грустной? – немного удивленно повторила Лисса. – У тебя грустный вид. – У меня грустный вид. – Ты выглядишь грустной. – У меня грустный вид. – Ты покраснела. – Я начинаю краснеть. – Ты покраснела. – Я начинаю краснеть. – Ты расстроена. – Я расстроена. – Я тебя расстроил. – Я расстроила себя. О, нет, – запнулась она. – Ты расстроил меня. – Я тебя расстроил. Она чувствовала, как пылают ее щеки. – У тебя… черная рубашка, – сказала она в свою очередь. Джонни удивленно поднял одну бровь. – У меня черная рубашка, – повторил он. – Стоп! Они разом повернулись к Кларе, которая вскочила с места, заведенная. – Зачем ты это сделала? Зачем ты говоришь о его рубашке? Что-то происходит. В первый раз что-то начало происходить в этой чертовой комнате, а ты говоришь о его рубашке! Нет. Только не сейчас. Начинайте снова. Джонни медленно повернулся к ней и улыбнулся. И это была улыбка убийцы. Его голубые глаза едва моргали на красивом лице. – Тебе некомфортно, – сказал он. – Мне некомфортно. – Тебе неудобно. – Мне неудобно. – Я заставляю тебя чувствовать себя неловко. – Ты заставляешь меня чувствовать себя неловко. – Я заставляю тебя чувствовать себя неловко. – Ты заставляешь меня чувствовать себя неловко. – Ты выглядишь грустной. – У меня грустный вид. – Ты выглядишь грустной. – У меня грустный вид. – У тебя грустное лицо. – У меня грустное лицо. Ее горло понемногу сжималось, ей не хватало времени оправиться от последнего удара, прежде чем он перейдет к следующему. – Ты что-то потеряла. – Я кое-что потеряла. Она начинала чувствовать, как другие члены труппы, сидящие на своих местах, становятся зрителями. Она смотрела в их вытянутые лица и чувствовала невидимые нити между собой и ними. Что-то определенно происходило. – Ты плачешь. – Я плачу. – Ты плачешь. – Я плачу. – Хорошо! – подпрыгнула Клара. – Теперь! Сейчас! Начинайте свою сцену. Лиссе отчаянно был нужен свежий воздух. Она выбежала наружу и стояла, задрав голову. Майкл тоже был там. – Черт, – сказал он. – Это было жестоко. Но, согласись, заряжает на игру. Лисса молчала. Позади появился Джонни. – Вдохновленный вы мой, – попытался пошутить Майкл, но Джонни не ответил. – Это было неплохо, – сказал Джонни Лиссе. – Знаешь, ты могла бы стать гораздо лучшей актрисой, чем позволяешь себе. Просто отпусти себя. * * * Весь день Лисса провела в одиночестве. Ей совсем не хотелось возвращаться домой. Но не хотелось и оставаться в зале и наблюдать за репетицией до конца дня. Поэтому она села на автобус номер 73, идущий в разгульно-шумные старые районы Лондона: Кингсленд-роуд, Шордич, Олд-стрит, Энджел, Кингс-Кросс. Небо было низким и мрачным, а когда она добралась до библиотеки, начался дождь. Она сложила пальто и сумку в ячейки, показала читательский билет охраннику у двери зала редких книг, нашла свободное место и наконец села. Прислушиваясь к тишине, она прикрыла глаза. Лисса физически чувствовала свою пустоту, в ней не было ничего, что связывало бы ее с профессией актрисы, – ни таланта, ни успеха. Но в одном из своих высказываний Джонни был прав: она что-то потеряла или даже многое потеряла. А может быть, никогда этого и не имела. «Ты – это только итог своих неудач». Лисса чувствовала себя настолько опустошенной, что могла бы, наверное, парить над всеми этими людьми, над их трудолюбиво склоненными головами, над этим городом, который она любила. Но взаимностью этот город ей не отвечал. Он не давал того, что нужно для жизни, позволяя только выживать. «Кого я обманываю? Ханна права, и я никогда не напишу кандидатскую».