— Успокоительное подействовало, — констатировал врач. — Что с ним? Почему такая реакция? Ведь операция прошла успешно. — Вероятно полковник сообщил, что его напарник скончался. Забыл предупредить, чтобы первое время ему не говорили, — устало произнёс врач, — и передайте по смене, без моего личного указания к пациенту никого не допускать. Пусть полежит без эмоциональной встряски хотя бы неделю, а то знаю, как только пришёл в сознание, сразу возьмут в оборот. Пускай полежит, отдохнёт. И ещё, в личную карточку сделайте пометку о резус-факторе крови пациента… Предполагаю, что так подействовали лекарства, вводимые мне каждый день, но я спокойно перенёс встречу с начальником особого отдела, лично прибывшего меня опросить. Рассказал ему всё подробно, поминутно, хорошо, что память во время падения при ударе головой не нарушилась, хотя, как потом оказалось, гематома образовалась обширная. Пришлось проходить повторные обследования, врачи боялись, что у меня сотрясение мозга, но обошлось… — Разрешите, товарищ военврач третьего ранга? Курсант Провоторов, — вошёл в кабинет лечащего врача. Мне предстояла выписка. В госпитале я провёл более двух недель, отоспался, немного набрал вес, а главное, прошли боли в груди. Как при осмотре говорил военврач, послеоперационное заживление идёт быстрыми темпами, без осложнений и это меня радовало. — Слушаю, товарищ курсант. — Я по поводу выписки из госпиталя. — Да, по поводу выписки я как раз тебя и вызывал. Присядь, — военврач прильнул к монитору, что-то долгое время изучал, а потом произнёс, — с учётом полученного боевого ранения, я намереваюсь подать документы на прохождение тобой военно-врачебной комиссии. Военврач выдержал паузу, но произнесённые слова не произвели на меня никакого впечатления. ВВК я проходил перед поступлением и чувствуя своё состояние был уверен, если таков порядок при выписке, с успехом пройду военно-врачебную комиссию, и бодро ответил: — Я здоров, товарищ военврач третьего ранга. Готов к прохождению любой комиссии, — ответил, продолжая стоять. Военврач долго на меня смотрел, щурясь: — Ты меня не понял, товарищ курсант. Я предлагаю тебе закончить службу и выйти на пенсию по ранению. Его тяжесть позволяет получить положительное заключение для выхода в отставку и достойное денежное содержание. — В отставку⁈ — после этих слов у меня подкосились ноги. Я сполз на стоявший рядом стул. С детства все мои помыслы были связаны с армией. Я грезил, что стану лучшим солдатом. Пройду все ступени воинской иерархии и не сидя в штабе или где-нибудь в тихом месте, а в боевой части полной готовности. Участвуя в боевых операциях, командую группой, взводом, ротой, а сейчас… Мой мир перевернулся. Мне предлагают похоронить мою мечту и стать гражданским, на пенсии и это в девятнадцать лет! Я медленно поднялся со стула, поправил форму. — Товарищ военврач, если есть возможность, не лишайте меня мечты. Я с детства хотел стать офицером, как мой отец. Для меня Родина не пустой звук. Тем более в этот тяжёлый момент, когда невидимый, но хорошо подготовленный враг бьёт в самое сердце, в мирных жителей, кого мы, солдаты, призваны защищать… — я говорил долго. Рассказывая, что с детства мечтал стать офицером, что этого хотел мой отец, что меня назвали в честь подорвавшегося на мине его сослуживца. Я говорил долго, иногда останавливаясь, делая паузу, подбирая слова, чтобы не сказать лишнего. Пока говорил, замечал, как с сурово-непреклонного на одобряюще-понимающий меняется взгляд военного врача. Закончив монолог, я продолжал стоять, ожидая вердикта. — Хорошо, — коротко ответил военврач. Я тебя выпишу, но серьёзную медкомиссию ты не пройдёшь. В медицинской карте отражу, что ранение хотя и является тяжёлым из списка «А», но последствий для организма не повлекло. Мой тебе совет, первый месяц постарайся без высоких физических нагрузок и ещё, где будешь проходить службу, каждые полгода сдавай кровь на хранение. У тебя очень редкие показатели, тебе подойдёт для переливания только твоя кровь. На этом разговор закончился. Меня выписали, выдали на руки документы, и я на радостях не стал дожидаться прибытия в госпиталь автомобиля из училища, а отправился своим ходом. Хотел, как можно быстрее добраться до ставшего родным училища, но здравый ум возобладал и я вместо того, чтобы вызвать такси, отправился на остановку общественного транспорта. Я стоял, ждал автобус, а сам смотрел на прохожих. Мало кто обращал на меня внимание, а я всматривался в лица мирных жителей, погружённых в суету гражданских проблем и представлял себя на их месте. Вот молодой парень, чуть старше меня, долго всматривается в свой коммуникатор, наверно, что-то читает. Вот девушка разговаривает по телефону, скромно улыбаясь. Вот пожилой мужчина о чём-то тихо разговаривает с пожилой женщиной, возможно женой или соседкой. Все они далеки от тягот несения воинской службы, но война стоит на пороге и едва с грохотом и криками боли от утраты не вошла в наш тихий городок. Как рассказал подполковник Кузнецов, нам очень сильно повезло, что коробку с детонатором фанатики не успели разместить среди мешков со взрывчаткой и взрыв, способный обрушить несущие стены, не состоялся. Я не вдавался в подробности, установили ли личности этих боевиков и что сообщили в средствах массовой информации. Мне было не до этого. Я смотрел на мирных жителей, что спокойно ходили по тротуарам, не боялись ездить в общественном транспорте, что продолжали пусть и с необходимыми ограничениями, но жить мирной жизнью. Подошёл мой автобус. Взглянул на соседний дом, где в окне, на подоконнике, обнимаемая руками стояла девчушка лет двух или трёх. Она активно махала своей маленькой ручонкой, видимо провожая своего папу на работу и мне стало понятно, что смерть Кости не напрасна. Маршрут оказался не совсем тот, что мне был нужен. Он ехал, давая кругаля через весь город, заезжая во все районы и останавливаясь, ожидая пассажиров на каждой остановке по несколько минут. Это оказался самый длинный маршрут во всей городской транспортной сети, но я об этом не знал. Я сначала сидел, уставившись в окно, погружённый в свои мысли, а когда пассажиров прибавилось, переместился на заднюю площадку, чтобы не мешать. Мне ехать практически до конечной остановки и времени подумать, что делать дальше у меня было предостаточно. — Остановка «Училище»! Следующая остановка «Багитов лес» — конечная, — возвестил диктор-информатор. Я подобрал свои вещи и вышел из автобуса. Идти от остановки до училища недалеко, и я эти сотни метров преодолел на одном дыхании, в предвкушении встречи с ребятами. Незнакомые первокурсники на КПП долго проверяли мои документы, звонили в дежурную часть, докладывали о прибытии из города некоего курсанта, что в их понимании было из вон выходящим. Все увольнительные отменены, а тут я нарисовался в чистой, выглаженной форме и с неуставной сумкой на плече. А как мне прикажите хоть небольшие, но свои пожитки забрать из госпиталя. Вот и попросил одного из дежурных по госпиталю солдат купить мне небольшую спортивную сумку, чтобы было куда сложить свои скудные пожитки. Шёл по коридорам и ловил на себе удивлённые, а иногда брезгливо-презрительные взгляды курсантов. Один раз по пути встретился офицер. Он тоже, как по мне, неадекватно на меня отреагировал: остановился, набрал в лёгкие воздух, чтобы отдать какой-нибудь приказ, как подозреваю: «Ко мне!», но замер. Я не знал, с чем это связано и продолжал идти, но чем ближе подходил к расположению, тем чаще от меня стали шарахаться, а спиной ощущал, как холодеет затылок от морозящего пренебрежительного взгляда. Не выходя на малый плац, я остановился, резко развернулся, направившись в административный корпус. Шёл быстро, не обращая на встречных внимания. Слышал, что меня окликнули по позывному, но я продолжал идти, пока не оказался у входа в крыло, где располагались кабинеты высшего руководства училища. На удивление, стоило мне только представиться, как дневальный меня пропустил и сейчас я стоял в приёмной начальника, ожидая приглашения войти. Глава 18 Ожил селектор начальника училища, и генерал недовольно покосился на мерцающий огонёк, сигнализирующий о вызове. В его кабинете собрались замы на совещание, и адъютант знал, что не стоит в это время беспокоить по пустякам. Генерал нажал кнопку принятия вызова. — Товарищ генерал, — быстро заговорил адъютант, — вернулся из госпиталя курсант Провоторов. Вы приказывали, как только он прибудет в училище, доложить. — Хорошо, — ответил генерал, а то он грешным делом подумал, что-то опять случилось. — Он в приёмной, ожидает, — торопливо добавил адъютант. — По какому вопросу? Хотя, пусть подождёт, закончим, приму героя, — генерал отключил селектор и обращаясь к собравшимся, подвёл итог совещанию. — Товарищи офицеры, задача поставлена, свободны. Товарищ Кузнецов и… товарищ Логинов, задержитесь. Наш герой вернулся после лечения. Вот только почему мне докладывает адъютант, а не дежурный по училищу? Это камень в ваш огород, товарищ Кузнецов. Потом разберись. — Есть! — не вставая с места, ответил подполковник. В это время остальные офицеры покидали кабинет… Я сидел, ожидал вызова. Предполагал, что это произойдёт не скоро и уселся на стул. Ноги с непривычки после долгой ходьбы болели. Вот и присел, надеясь немного отдохнуть. Но не прошло и нескольких минут после доклада о моём прибытии, как дверь кабинета распахнулась и из него стали выходить офицеры. Столько генералов и полковников одновременно в одном месте я не видел, если только на большом построении, но там они стояли на трибуне, а тут… протяни руку и не ошибёшься, ткнёшь в генерала. Вскочил, приняв стойку «смирно». Глазами провожая офицеров, смотрел на их лица, пытаясь понять реакцию на моё появление. Наверно генералы и полковники хорошие актёры, но взглянув на меня никто не остановился, а на лице не отразилось ни одной эмоции. Я даже засомневался, а не поторопился ли я, правильно сделал выводы от короткой, считай мимолётной встречи с курсантами и офицерами, что посеяла в моём сознании сомнение, а нужен ли я в училище? Как после смерти напарника меня примут товарищи и как мне дальше смотреть им в глаза? Не говорить же им, не оправдываться, что Кот нарушил мой приказ, без предупреждения выдвинулся к подозрительным личностям, вместо того, чтобы дождаться пока по рации доложу и вызову помощь. Тем более, когда меня опрашивали, я сознательно умолчал об этом факте и, если начну говорить иначе, сейчас это будет выглядеть, что придумываю себе оправдание. — Входите, товарищ курсант, вас ожидают, — из раздумий выдернул голос адъютанта, и я шагнул в кабинет. Зайдя немного опешил. В кабинете оказался не только начальник училища, но и подполковник, снимавший мои показания и заместитель генерала, вроде по воспитательной работе. — Курсант Провоторов! — представился, вытянувшись по струнке. — Проходи, курсант, проходи, — спокойным, повелительным тоном произнёс генерал, — присаживайся, — и что меня насторожило, так это последняя фраза. Какому-то курсанту предлагают присесть за стол вместе с генералами, пусть там и один подполковник, но должность-то у него генеральская. — Постою, товарищ генерал, — ответил, немного расслабившись. — Дело твоё. Как здоровье? — Хорошо, товарищ генерал, здоров, — я полез в карман достать документы о выписке, но меня остановили. — Не надо, товарищ курсант, документы отдадите начальнику курса. У тебя есть вопросы, предложения? Не думаю, что просто так, напрямую, минуя непосредственного начальника прибыл ко мне. Я смотрел на офицеров, пытаясь понять их отношение к произошедшей трагедии. Гибель курсанта, пусть и вне пределов училища, при выполнении непрямых обязанностей, но это всё равно трагедия для учебного заведения. Я всматривался в их лица, ловя изменения в интонации голоса, в мимике лица и сигналы невербальных жестов, но кроме непомерного честолюбия и рационального расчёта ничего не рассмотрел. Читая книги, изучая историю, я много думал, каково офицерам отправлять на верную смерть солдат, зная, что у него есть семья: отец, мать, жена, дети и с содроганием понимал, что, достигнув определённого офицерского уровня и мне предстоит решать, кто останется жить, а кто сгинет, исполняя приказ. — Товарищ генерал, у меня просьба, — произнёс, для себя решив, что не могу так. В гибели Кота я винил себя, что не остановил его, что не поспешил за ним, что не прикрыл его собой или по крайней мере не погиб вместе с ним. Так было бы лучше… лучше для меня. Всю дорогу в училище я думал о друзьях, о сокурсниках. Но ловя на себе недовольно-удивлённые взгляды понял, здесь я чужой. Меня обратно не примут. Не будет дружеских подшучиваний и насмешек, не будет доверительного отношения со стороны сокурсников. Всё будет по-другому, не так как раньше. Прошлого не вернуть. — Не тушуйся, просьбу рассмотрим, — сам и не заметил, как застыл на несколько мгновений. — Разрешите подать рапорт об отчислении из высшего учебного заведения с зачислением рядовым в действующую часть, — выпалил на одном дыхании. Мечта стать офицером становилась призрачной, ну и пусть. «Пусть не стану офицером, но солдатом — лучшим солдатом я всё равно стану», — в мыслях успокаивал себя. — Курсант Провоторов! — от генеральского рыка вытянулся по струнке, — ты точно здоров? — Так точно! — ответил бодро и чётко. — Тогда выйди! Подумай пять минут, а потом вернёшься, я приглашу! — лицо генерала раскраснелось. Он едва сдерживал себя, чтобы не закричать. Подчинился. Развернувшись кругом, открыл дверь и вышел из кабинета… — Что это было? — удивлённо спросил Логинов. — Это тебе лучше знать, товарищ полковник, ты же мой зам по воспитательной работе, вот и объясни, что с курсантом? Я ходатайство составил, чтобы ему медаль вручили. Боевую награду не дадут, по статуту не положено, а вот ведомственную «За личное мужество» с начальником ГУВД договорился, присвоят. — Так это вроде орден, — вступил в разговор Кузнецов. — Боевой — орден, а в полиции, МЧС и других службах — медаль. Так, мы отвлеклись. Товарищи заместители, что молчите⁈ Отвечайте, что с курсантом не так?.. Я вышел из кабинета и осторожно, чтобы не хлопнуть, закрыл за собой дверь. Адъютант непонимающе уставился на меня, так как я продолжал стоять возле двери. — Сказали подождать пять минут, вызовут, — пояснил, почему не ухожу из приёмной, а так и стою. — Лучше отойди, а то, кто выйдет — зашибёт, — предупредил молоденький лейтенант. Я сделал пару шагов, остановился у стульев, но присаживаться не стал, хотя ноги и гудели. — Разрешите лист бумаги? — обратился к адъютанту. Он молча указал на стоявший отдельно стол и сложенную там стопку чистых листов. На его лице прочитал сочувствие. Уселся за стол. Видимо часто, сидя здесь за отдельным столом, пишут рапорта. И стопка бумаг подготовлена, и ручки в резном стакане… Раздался сигнал селектора. Адъютант бодро вскочил, одновременно хватая трубку. — Да, здесь. Слушаюсь! — отчеканил он и кладя трубку, обратился ко мне, — проходите, вас ожидают. Я как раз дописывал рапорт, ставя свою подпись. — Разрешите? — Входи, курсант, — вместо генерала ответил подполковник. — Рассказывай, что произошло и почему хочешь бросить учёбу? И не надо говорить про неуспеваемость, что устал, что стал пацифистом. — Никак нет! Пацифистом не стал и успеваемость в полном порядке! — ответил, глядя прямо в глаза подполковнику. Именно он продолжал разговор. — Тогда почему, ответь?