Никто не ответил Пакс, лишь я протянул вялое «наверное». Её, кажется, огорчила наша незаинтересованность в происходящем. Впрочем, это не должно было её удивлять, по крайней мере, в случае со мной – под таблетками гиперчувствительности ни говорить, ни двигаться не хочется. Судя по бодрости Либитины, она выбрала что-то другое в качестве И-блокады. Помятый прохожий пару раз стукнул по капоту и хотел сделать ещё что-то, однако, после того как Гнидой газанул и слегка подтолкнул его, абориген, примитивно ругаясь на эсперанто, свалил. – БПК проверьте, – вдруг сказал Доржи. Капитан писал, что Сэнду, как оказалось, вообще не принял И-блокаду. Мы с Гнидым издали синхронный вздох, поскольку лучше всех представляли, как быстро может умереть человек от незащищённого контакта с новой для него планетарной экосистемой. Нет, ну умереть, может, и не умрёт, но проваляться в медотсеке неделю – вполне реальный вариант. После недолгого совещания было решено, что мы поедем обратно за Сэнду для доставки его тела в больницу, а Доржи пойдёт искать место для расквартировки. С этим возникли проблемы, потому что связь БПК тут была отвратительнейшая, а в местной сети даже нормальной карты с навигатором не нашлось, поэтому нашему переговорщику придётся решать проблемы по старинке – шляться повсюду и очень много говорить. Зачем-то с ним попыталась уйти Пакс, но Гнидой не позволил ей этого сделать. Она лучше всех из нас, не считая Доржи, говорила на эсперанто, поэтому именно ей придётся объясняться с врачами. Конечно же, под чутким руководством Гнидого. Излишне чутким. Как только Доржи открыл дверь, в машину ворвалась Вонь. Мы чувствовали её и по пути сюда, но тогда Вонь могла проникать только в щели раздолбанного пикапа. Теперь же хрупкая экосистема внутри автомобиля, включавшая в себя пятерых людей и один полумёртвый кондиционер, получила ужасающий урон. Пахло собачьим дерьмом. Просто и безальтернативно, но так сильно, что аж тошнить начинало, благо моё обоняние было натренировано на покойниках разной степени давности. А вот для Пакс это было неожиданностью, и она после короткой борьбы с самой собой рухнула на сиденье и высунула голову наружу, издавая характерные звуки. Даже у Гнидого рожа скривилась, а он, между прочим, имел намного больший опыт вдыхания зловоний, чем я. Как только Пакс закончила вносить свой вклад в гамму запахов под насмешливые взгляды прохожих, мы развернулись и поехали обратно. Собак тут было действительно много, на пятерых прохожих приходилась одна псина. А прохожих было немало, как, в принципе, почти во всех виденных мною трущобах. За городом решили проветрить машину и попутно напустили в неё пыли. Местное светило было уже в зените, когда мы вернулись к кораблю за Сэнду. Он был плох, но ещё в сознании. Бубнов заставил его применить «Абсолют наноботов», но чиновнику точно требовалась помощь местного врача, так что мы поехали сразу в больницу. В квартале, где оказалось ближайшее медучреждение, собачьими фекалиями пахло меньше, но район был тоже так себе. Мне начинает казаться, что весь город так себе. На преобладающих типовых трёхэтажках местные нарастили ещё по два-три этажа. Я сначала порадовался, что некоторые люди оказались достаточно умны и больше одного этажа не добавили, но потом я увидел характерные обломки. Кажется, обитатели этих домов наоборот, не смогли остановиться вовремя, и чрезмерно наращенные конструкции обвалились под собственным весом. Наверное, даже несколько семей погибло под завалами, крича при этом на эсперанто: «Спасите, я жертва обстоятельств, никак от меня не зависящих». Даже во врачебнице, куда привёз нас Гнидой с помощью какой-то получитаемой карты, найденной мною в местной сети, пятый этаж был наращенным. Оставив Двадцатку в машине – её техногенное подобие иммунитета в стимулировании местными коновалами не нуждалось – мы отправились к стеклянным, заляпанным чем-то жёлто-оранжевым дверям. Бак на входе для бахил использовался как мусорное ведро, которое никто не убирал и из которого воняло. Я бывал в дерьмовых медучрежениях, и это как раз одно из них. Тут главное следить, чтобы врач не применял один и тот же шприц по нескольку раз, за ними такое водится. Хотелось бы найти место получше, но, во-первых, у нас не было на это времени, а во-вторых, я не уверен, что здесь вообще есть место получше. Поэтому я сделал то, что делать уже привык – смирился. Глава сорок седьмая. Решето без чудес Мы потеряли в клинике – это самое подходящее из возможных определений – оставшийся день. Пока Сэнду опекали в отдельной палате, мы получили порцию местных прививок, каких-то порекомендованных Гнидым инъекций и лекарственных комплексов. Я успел первым забрать свои индивидуальные витамины, которые тут неприлично долго делал всего один автомат, и пока остальные ждали, когда гудящая будка выдаст им требуемую баночку, незаметно отколоться от команды. Проклятое Чувство росло быстрее тростника, заставляя всё чаще путаться, сбиваться с мысли, отвлекаться. Но вот у меня наконец появилась возможность его изгнать – на этой планете галибат запрещён не был. Оформление этой процедуры здесь было до безобразия примитивным и не заняло даже пяти минут. Парень, который, судя по виду, только вчера закончил медвуз, или что они тут заканчивают, смотрел на меня очень сочувствующе, пока впрыскивал препарат. Это сочувствие даже пересилило дежурную неприязнь, которую я видел в каждом втором взгляде в этом городе и на этой планете. Моё отсутствие осталось практически незамеченным и объясняться не пришлось. Когда мы почти закончили, пришёл Доржи и отдал Гнидому, периодически бегающему в палату к Сэнду, ключи от наших «апартаментов с панорамными окнами». Почему Доржи называл так найденное им место для расквартировки, было пока загадкой, но какой-то подвох чувствовался явно. Оставив переговорщика мучаться с местной системой здравоохранения, мы, закинув чиновника в машину, уехали. Я почти сразу заснул – таблетки гиперчувствительности и так заставляли клевать носом, а уж после всего, что мне вкололи сегодня, остаться в сознании было задачей невыполнимой. Сложно сказать, сколько времени я провёл во сне. Меня разбудил в меру грубый толчок, я продрал глаза и обнаружил, что мы приехали. Это была даже не гостиница – Доржи купил нам секцию одного из этажей каменного нежилого здания. Кажется, про аренду здесь вообще не слышали. Снимаем замок с двери на этаж, входим в «апартаменты». В нос сразу же ударяет запах, слишком уж смутно напоминающий аромат сыра дорблю. Окинув взглядом всё, прихожу к заключению, что это место просто отвратительно. Тут царствовали сырость и застой. «Панорамные окна» являлись грязнющими форточками полметра на полтора, через которые даже чрезмерно яркое солнце Мерифоры светило тускло. Стены были покрашены зелёной облупившейся эмалью, которая – я уверен – не обновлялась со времён Экспансии. После того как Сэнду был брошен на диван и тут же забыт, мы решили обследовать наши владения. Нам была предоставлена секция, вмещавшая в себя четыре просторные, но захламлённые комнаты. В одной из них была дверь, закрытая на замок, который был незамедлительно вырван. За дверью нас ждала пыльная комната без каких-либо выходов. Посреди неё стоял стол для операций. – Гнидой, это что-то медицинское? – спросила Пакс, подбирая какую-то изогнутую спицу с парой несимметричных расширений. – О! Второй раз вижу это дерьмо. Оно для абортов. – Так, я не хочу знать ничего про это. – Смотри, – сказал он, беря у неё из рук спицу, – этим концом оно вставляется в… – Нет, нет, нет! – выпалила она и вылетела из комнаты. Изначально здесь, как я понял, было госмедучреждение, потом какая-то шаманская врачевальня. После неё остались некоторые странные вещи, но изучать их у меня не было ни сил, ни желания. Пожалев, что шлем остался на корабле – его бы фильтр был сейчас очень кстати – я открыл все форточки. Пыль раздражала, но дышать спорами было ещё глупее. Матрас, на который я не задумываясь бухнулся, тут же исторг из себя полчище мелких жучков. Брезгливость победила лень, и я пошёл вытрясать матрас в коридор. Хотелось посягнуть на диван, но он был один, и там лежал Сэнду. На операционном столе в пыльной комнате решил заснуть Гнидой. Пакс была в ужасе и расположилась где-то в уголке, подальше от всего. Я бы, может, и хотел помочь ей, но меня начало рубить уж совсем по-чёрному и я, накидав на матрас нетронутых плесенью тряпок, взятых из вскрытой комнаты, устроился поудобнее, подложив под голову рюкзак. Пусть мелкая пыль и забьёт поры лица, но это лучше, чем если бы в них заползли местные постельные паразиты. Уснул быстро. Мне снилось, как мы сидим с Инес в баре и пьём ту зелёную амтрунийскую бормотуху. Внезапно Инес обратилась ко мне: – Дай мне ножку от стула. – Зачем? – Чтобы ударить того, кто задаёт глупые вопросы. Внезапно сон прервался – меня разбудил звук, явно производимый не совсем здоровым в физическом плане человеком. – Гнидой! Гнидой! – истерично хрипел проснувшийся Сэнду. – А? Что такое? – коновал вывалился из пыльной комнаты и бросился к чиновнику. – У меня что-то мерзкое шевелится во рту! – Успокойся, это твой язык. Я заснул обратно. Следующее пробуждение случилось оттого, что мне в нос залезла какая-то букашка, застряла в соплях и начала всеми силами пытаться выбраться из западни. Я высморкался, не открывая глаз, но заснуть обратно не почудилось. Голова гудела, разрозненные мысли никак не могли собраться воедино, вселяя какую-то тревожность. Бывает так, что после пробуждения ещё не до конца понимаешь, что творится вокруг, и на каком этапе своей жизни ты находишься, особенно если разбудили тебя вот так, по-дурацки. Проснувшись, я решил, что нужно предложить Инес пойти в бар. Подойдя к ней, я осознал, что это всего лишь Пакс, которая заснула, прислонившись к холодной стене, так и не решившись лечь на валявшиеся здесь тряпки или матрасы. Стало грустно. – Мне нужно поссать и поплакать, – заявил я продирающему глаза Доржи. – Не смывай за собой. Сортир на этаже был с нашей стороны, и это радовало. Завершив свои приземлённые дела, я нажал на кнопку слива. Послышался бесовский вой, и бачок исторгнул из себя струю грязной вонючей воды на стены и мои штаны. Я постоял, печально окинул взглядом растекающееся по липкому полу безобразие, вздохнул. Открыл бачок, заглянул туда. Там мало того, что весь механизм слива был сломан, так ещё и труп крысы плавал. Он уже надулся от влаги и вонял. Я закрыл бачок. – Говорил же, не смывай, – поморщился Доржи, когда я вернулся. – А срать как? – Иди в уличный сортир. – Пошли лучше в бар, – ответил я. – Пошли. Гнидой! Пакс! Двадцатка! Погнали в бар. Сэнду? Ладно, дрыхни, мы тебя закроем. Гнидой выполз из своего убежища, потягиваясь. Двадцатка пришла из другой комнаты. Пакс выглядела немного ошарашенно, но с готовностью поднялась. Сэнду признаков разумной жизни не подавал. На улице стемнело. Решили идти пешком, пикап привлекал слишком много внимания. Для того чтобы сохранить его в целости в городе, где из транспортных средств я пока видел только разваливающийся трамвай, пару автобусов и какие-то ездящие будки, Доржи купил гараж, благо цена на недвижимость тут была удивительно низка. Но всё же на какие шиши он это сделал – одному ему известно. Проблема незнания города оставалась, поэтому мы просто надеялись рано или поздно набрести на питейное заведение, но почему-то нам пока попадались только уличные дантисты. Через пару километров мы вышли в более цивильный район с пониженным уровнем стихийной застройки. Тут начали изредка попадаться полуподвальные заведения. Войдя в одно из них, мы встретились с таким количеством агрессивно уставившихся на нас глаз, что выскочили оттуда, как пробка из бутылки с забродившим компотом. Мы прошли ещё километр, но подходящего места всё не попалось. Была какая-то уличная забегаловка, судя по вывеске предлагавшая подобие бананового пива, но там сидели совсем уж мерзкие голодранцы. Ещё через пару сотню метров мы вышли на круговую площадь. – Доржи, что за говно? – осведомился Гнидой. – В смысле? – Какого ляда тут все на нас так дерьмово смотрят? – Расисты. – Расисты? – У них тут долгая история с этим связана. – А ты давай кратко. – Они мутанты, с планеты свалить не могут, поэтому ненавидят всех приезжих. О! Глядите! Видите вывеску? – Опять бомжатник какой-то? – Я-то откуда знаю? – Вот и узнай, а я задолбался, – сообщил Гнидой и расположился на одной из стоящих на площади скамеек. Площадь этой скамейки была сокращена вдвое из-за недостатка досок. На месте отсутствующих сегментов торчали ржавые гвозди. Доржи с Двадцаткой пошли проверять место, Пакс увязалась за ними, я остался сидеть на лавке с коновалом. Посередине площади стоял фонтан, конечно же, неработающий, с грязной стоячей водой. Посреди фонтана, образовывая единый памятник, расположилось то, что при должном желании можно было бы назвать ракетой. От неё остался только рассыпающийся от старости и внешнего вмешательства цилиндр. Он был весь покрыт щербинами и, напротив задумке создателей, напоминал не о вечном и великом, а о скоротечном и приземистом. Было в этом что-то невыразимо пошлое. К фонтану подошёл какой-то оборванец и начал бесхитростно мочиться в него. Зрелище было малозанимательное, поэтому глазами я начал искать Доржи и Пакс, но среди кривых зданий и выцветших указателей, наверно потерявших уже всякое значение, их не наблюдалось. Гнидой тем временем откинулся на спинку скамейки и размеренно сопел, стараясь вдыхать не слишком глубоко – от Вони уже не тянуло блевать, но приятного было всё ещё мало. К фонтану подошла какая-то тётка, тащившая за руку ребёнка. Дитё плакало и было грязным. Тут вообще весь город и все люди в нём были грязными, но этот дополнительно где-то вымазался. Тётку это не устраивало, и она, усадив чадо на край памятника, начала мыть его, зачерпывая воду из фонтана. Что-то меня от голода уже мутить начало. Сокомандники вернулись с благими вестями: бар существовал и в нём даже не было толпы агрессивных местных. Воодушевлённые, мы, пройдя метров четыреста, увидели явно не внесённую в планировку здания лестницу на второй этаж и характерную вывеску, светящуюся в сумерках. Около лестницы сидел колченогий щенок и жевал навоз. Внутри помещения было относительно цивильно – никаких ободранных стен, полов. Видимо, это заведение высшего разряда. С поправкой на планету. Подмечать детали и глубоко интересоваться происходящим мне не хотелось, поэтому я сел вместе со всеми за один из столов и упёрся глазами в столешницу. Местных денег я даже не попытался наменять, поэтому с надеждой обратился к Доржи. – Нам нужно укреплять нашу безденежную дружбу, – сказал я, сделав упор на «безденежную». – И самое время накормить своего делового партнёра, который всегда останется верен корпоративной этике.