— Нет, я не дам вам Алешку! Никогда вам не узнать, куда он делся, — едва слышно, почти одними губами шептал я. — Вы будете гонять по дорогам, блокировать трассы, но вам его не найти. — Вы что-то сказали, месье? — спросила женщина, и только сейчас я рассмотрел ее. Непривлекательная, бесцветные крашеные волосы, возраст неопределенный, от тридцати до сорока, может, старше. Глаз не видно из-за толстых стекол очков. Только зубы хорошие, здоровые, белые. — Где месье Барков? — спросила она, не поворачивая головы. — Там, — махнул я рукой назад, и она поняла. — Он мертв. Мы проехали с десяток миль, и женщина повернула машину к небольшой рощице, внутри которой оказался родничок. Она остановила машину и сказала: — Вам бы надо умыться и переодеться. Из багажника она достала сумку на молнии, открыла ее и вытащила костюм, рубашку и галстук. — Думаю, вам подойдет, вы с месье Барковым одного роста. Я снял туфли. Они мало отличались друг от друга, только левый, который принадлежал Баркову, стоил значительно дороже: за него Алексей заплатил своей жизнью — там в каблуке находилась микропленка. Если бы все было нормально, под столом в бистро мы, не привлекая внимания, не торопясь, обменялись бы туфлями. Я забрел в ручей прямо в одежде и стал обливать лицо и голову холодной водой. Здесь наконец представилась возможность избавиться от своего «живота». Женщина сидела на траве и смотрела, как я моюсь и переодеваюсь, топлю в ручье одежду, и только когда все уже было закончено, сказала: — Ну, слава Богу! Кажется, пронесет! Поехали! Стрелки на часах будто остановились: с того мгновения, как я встретился с Барковым, прошло всего сорок　минут. За это время произошла жестокая схватка, стрельба, погоня, смерть, взрыв машины и мое очищение, в смысле отмывания. — Вы садитесь назад и отдохните, — предложила женщина. — Перед погранпостом я вас разбужу. День у вас выдался, наверное, тяжелый. Мне так показалось. Да уж, не приведи Господь, подумал я и вскоре уснул. — Месье, погранпост! — окликнула меня женщина, и я удивился, что так долго проспал. Граница была совсем рядом. Впереди виднелись погранпост и таможня, разместившиеся в аккуратном беленьком домике с красной черепичной крышей. Я передал женщине свой паспорт на имя канадца. Она, не сбавляя скорости, открыла, посмотрела фотографию, имя и положила рядом с собой на сиденье. С пограничниками опять не было никаких осложнений. Только собака что-то уж очень принюхивалась ко мне, и я слегка заволновался. Наркотиков у меня не было, но если меня высадят из машины и вдруг им придет в голову проверять, то я не знаю, где у меня что. Собака потянулась ближе к моему лицу. Пограничник, молодой парень, засмеялся. — Месье, вы порезались справа, поэтому вас и обнюхивает мой пес. Счастливого пути! — Он возвратил нам паспорта, и мы тронулись к бельгийскому посту. Женщина засмеялась. Смех ее был спокойный и дружелюбный. — Это же надо! — воскликнула она. — Собака унюхала кровь. Я ничего ей не ответил, потому что знал — унюхала она кровь не от пореза бритвой, а ту, что незаметной осталась на моем теле, когда я нес убитого Баркова. Смыть ее запах можно только в горячем душе с мылом. Так что собака есть собака. На бельгийском пограничном посту шла чуть ли не поголовная проверка не только документов, но и таможенный контроль. Наверное, кого-то и что-то искали. Офицер заставлял открывать машины, выходить, досматривал все очень тщательно. Одного мужчину даже увели в здание для личного досмотра. Я поглядел на женщину. Она была спокойна. Из кармана достал бумажник Алеши Баркова и только сейчас понял, почему собака так принюхивалась: бумажник был в крови, она уже засохла, но собака ее учуяла. Женщина оглянулась, на ее лице было полное спокойствие. Я показал ей бумажник. Она все поняла без слов. — Уберите в карман, — сказала она и продвинула машину к пограничнику. Тот взглянул на женщину и улыбнулся: — Софи, рад тебя видеть! Чего ты ездила в Париж? И так рано домой. Она вышла из машины, поцеловала в щеку офицера и что-то шепнула ему на ухо. Он еще шире расплылся в добродушной улыбке, склонив голову, заглянул в салон. Наши глаза встретились. Я улыбнулся беспечно, сколько мог в моем положении. — Здравствуйте, лейтенант! Он кивнул в ответ головой и повернулся к женщине: — Кажется, туда ты ехала с другим молодым человеком? — продолжая улыбаться, спросил он. — Сестричка, ты стала легкомысленной. В твоем-то возрасте… Все это он говорил добродушно, и, видно, ему доставляло удовольствие нас задерживать и общаться, поэтому он и не спешил. — Может быть, попьем у меня кофе? — предложил он. — Ты туда ехала и спешила, а сейчас? — Морель, я очень устала и хочу домой, так что мы поедем. Скажи Антуанете, в пятницу я буду у вас обедать, если ты не возражаешь. — С молодым человеком? — Офицер снова взглянул в мою сторону. — Если у него не изменятся планы. Он поцеловал женщину, она села за руль, и мы спокойно и беспрепятственно покатили на территорию Бельгии. — Сам пойдешь к Катрин и все ей расскажешь! — довольно жестко сказала Софи. — Как я ей скажу? — в отчаянии воскликнул я. — Вы женщина, вам проще! — Нет! Скажи ей сам. Добавь, что перед смертью он поминал ее имя, может быть, это смягчит удар. В общем, иди к Катрин. Мы въехали в Брюссель. День клонился к концу. По моей просьбе она довезла меня до собора Сен-Мишель-э-Гюдюль, и мы тепло распрощались. — Я так вам благодарен! Вы спасли мне жизнь! — Это я делала не для вас, а для другого человека. Такое уже было когда-то, — печально закончила она, и я почти ничего не понял. Но я глядел на нее, и в моих глазах она преображалась, словно Золушка под влиянием волшебных чар. И губы у нее уже были не тонкие, и волосы аккуратно зачесаны, нос показался мне римским. Вот только глаз ее я так и не увидел, но был уверен, что глаза у нее были изумительными, и она была молода и привлекательна, как Венера Милосская. Софи улыбнулась, показав мне свои прекрасные белые зубы — такой я и запомнил ее надолго. «Волга» с посольским номером стояла на том же месте, где я взял «мерседес» и уехал в Париж. За рулем сидел мужчина средних лет. Я открыл дверцу и, садясь на переднее место, спросил: — Давно ждете? Можно было бы на час раньше, но погода не позволила. — Если надо, будем ждать вечность. — Это были пароли. — Полковник Трегубов, зам. военного атташе. Какие будут поручения? Готов служить вам, — предложил он с нотками «чего изволите-с?». «Научился: „Кушать подано!“ Видно, хорошая здесь кормушка: „Готов служить вам!“» — почему-то со злостью прокомментировал я раболепие полковника. — У ближайшего магазина купите мне пару туфель сорок третьего размера. Можно дорогие. Это паспорт, он мне больше не нужен, — передал я ему паспорт Бланшара. Пистолет я выбросил в реку. — Это бы надо отразить в рапорте, — чересчур серьезно заметил полковник и еще больше разозлил меня. — Вот и отражайте! Делать вам нечего! Слушайте, что я вам говорю, и отражайте! — Извините, но так делается для порядка, — виновато заметил офицер. — А разрывную пулю в затылок Баркова мне как отразить для порядка? — Я буквально взорвался, но все это прошипел, как самая ядовитая гадюка. — Мой паспорт у старшего туристической группы. Надо взять! — Он уже у меня, — с готовностью подал он мне документ. Полковник остановил машину возле крупного торгового центра и чуть не бегом побежал исполнять мою просьбу. Минут через пять он вернулся с коробкой. Туфли, конечно, взял дорогие — «Саламандру». Слава Богу, не поскупился! Пока он ходил покупать туфли, я открыл бумажник Баркова. Вытащил оттуда синий служебный паспорт, корреспондентское удостоверение, аккредитационную карточку и положил рядом на сиденье. Бумажник оставил себе: там были две фотографии. Крупным планом красивая девушка улыбалась в объектив. На второй сняты оба: Катя и Алексей. На обороте размашисто написано: «В этот день мы стали мужем и женой». Полковник протянул мне коробку. Я взял оттуда туфли, свои снял и положил обратно. Новые надел, почувствовав внутри необыкновенную прохладу. — Отвезите меня в гостиницу. Я хочу отоспаться. Но сначала поесть: сутки у меня не было маковой росинки во рту. На какой-нибудь ранний самолет возьмите мне билет. Вот оставшиеся деньги и документы Баркова. Он довез меня до гостиницы «Хилтон». Всюду «хилтоны», подумал я автоматически, не придавая этому значения. Через три часа меня разбудил звонок. Это была Катя. Мы оговорили место встречи, и я поехал туда с тяжелым чувством какой-то вины. Меня преследовала все время одна и та же мысль: что я скажу Кате? Что я ей скажу? Господи, дай мне силы сказать ей все это! Как ей сказать? Она появилась у входа в сквер вся сияющая, радостная, гордо неся свою очаровательную головку на длинной шее. Сейчас обрушу топор на эту головку. Выдержит ли она, подумал я в отчаянии, страшась приближающейся жуткой минуты правды. Она подходила все ближе и ближе и, чуть склонив голову набок, приглядывалась ко мне с открытой улыбкой. Катя шла за вестями о Баркове, которые я ей пообещал сообщить при встрече. На ее лице отразилось любопытство, удивление, но никак не страх услышать что-то трагическое об Алексее. — Вы меня ждете? — Она протянула узкую мягкую ладонь. Мы сели. Я глубоко вздохнул, набрал побольше воздуха, будто собирался нырнуть в глубину, и решил сразу, без всяких подходов сообщить ей о гибели мужа. — Катя! — Я помолчал, все же не решаясь. — Катя, — снова начал я. — Говорите, что с Алексеем, — вдруг поняла она значение нашего рандеву и мою нерешительность. — Что с　ним? — чуть не выкрикнула она. В ее глазах я увидел всю глубину страха за любимого человека. Это был даже не страх, а отчаяние. Наверное, она уже догадалась, что я сообщу ей самую страшную весть. — Он погиб, — наконец выдавил я, хотя собирался сказать ей что-нибудь длинное, и притом ободряющее, успокаивающее. И про то, что перед смертью Алексей говорил о ней. — Неправда! — воскликнула она. — Я вчера говорила с ним. — А через два часа он погиб. Она молчала. Правда и неверие в эту правду боролись в ней. Она не могла принять правду и отталкивала ее. — Как это было? — почти шепотом спросила Катя. Я плюнул не конспирацию, секретность и стал подробно рассказывать ей все: как вел себя Алексей, начав с того момента, когда он ждал встречи со мной, а потом обнаружил, что находится под наблюдением, и отчаянно хотел не допустить этой встречи, чтобы не выдать меня контрразведке. Я не опустил даже тот момент, что в доме напротив сидел снайпер, который должен был застрелить Алексея, если тот попытается уйти от наблюдения. Я сообщил ей и такую подробность, как ликвидировал снайпера. Дальше рассказал, как бежал под аркой с раненым Барковым на плече и отстреливался от погони. Потом я дошел до того момента, когда увидел, что он мертв. — Может быть, он был еще жив? — тихо и, как мне показалось, спокойно спросила Катя. — Нет, Катя. Они стреляли разрывными, и пуля разворотила ему затылок и лицо. Он был уже мертв, когда я вез его, уходя от преследования.