Пока Барков приготовлял коктейли, Алан Сатувье осматривал номер. «Он приехал в Париж, как только сюда прибыл Нанта. Тогда Сатувье имеет отношение к ливанской агентуре. Не так! По-другому! Сатувье имеет отношение к американской разведке, к той, что сосредоточила свое внимание на Ливане. Тогда меня пасет не Сюртэ… Стоило мне засветиться недалеко от Нанта, немедленно вытащили Сатувье. Итак, что ему нужно от меня? Проверка!» Словно отвечая на поставленный вопрос, Алан достал из кармана пачку фотографий — наверное, он их и рассматривал, когда Барков застукал его за колонной. Он бросил на стол сразу всю пачку. — Алекс, посмотри на эти снимки. Может быть, ты кого-нибудь встречал раньше? Это очень важно! На снимках сотрудники Одесского КГБ, что совсем не удивило Баркова. Он знал их в лицо, но контакта с ними не имел, поэтому не ждал подвоха. Но снимок Дениса Рубленко Алексей задержал и отложил в сторону — его можно признать, он мертв, застрелился из-за семейных конфликтов. Последней лежала фотография Леонарда Леснякова. Где его снимали, трудно сказать, но он стоял вполоборота, и был отчетливо виден его большой с горбинкой нос. Фоном послужило дерево и за ним здание, а на фасаде кусок таблички с названием улицы «…ина». Буквы «ин» — доказательство, что кто-то снимал Леснякова в Одессе. Буквы были наши, российские. «Признать или не признать? — молниеносно заработала мысль. — Не признать — это, может быть, и есть та ловушка. Признать? Но как? Господи, все очень просто!» — нашел решение Барков. — Я знаю здесь двоих, — сказал он гостю. Сатувье облегченно вздохнул и улыбнулся. Видно, это был чрезвычайно важный для него вопрос. Не для него, для ЦРУ. Алексей вспомнил, как, будучи в гостях у Леснякова, улыбался, когда его жена по домашней кличке Суня с гордостью говорила, что Леонард просто красавец, все зависит от того, как на него смотреть. А что? Он ведь как две капли воды похож на актера Мкртчяна. Обаятельный мужчина. Леснякова можно сдавать, порадовался про себя Барков, а вслух заметил: — Вот этот известен на всю страну, знаменитый актер Мкртчян. Фильм у нас есть «Кавказская пленница», он там великолепно играет. Пока Алексей объяснял, лицо у Сатувье поскучнело. — Какая цель их опознания мной? Только не надо крутить. Играем по-честному, мы договорились еще в Брюсселе. — Да, да! — машинально согласился Сатувье. — Они все из одесского КГБ. Возможность вербовки. «Э-э-э… Нехорошо, мой друг Алан. А где же Георгий Варейкис и Влад? Может быть, с ними уже проведена необходимая работа? Теперь их надо держать в секрете?» — Вербовки? — притворно удивился Барков. — Вы со мной, месье Сатувье, очень уж откровенны. — Я неправильно выразился. Нам нужны люди, которые могли бы беспрепятственно что-нибудь привезти из СССР или завезти к вам. Нам не нужны шпионы, мы этим не занимаемся. У нас бизнес. Разве ты, Алекс, не оказывал мне услугу? Помнишь, привез альбом по живописи от нашего друга Макса Саблина? Это что, шпионское донесение? Но такой альбом мог привезти только ты как журналист с дипломатическим паспортом. И мы за это платим, и хорошо платим. Нам не нужны услуги на общественных началах. Это принято у вас в стране, а мы за все платим, чтобы не быть кому-либо обязанными. «Да-да, господин Сатувье, в том альбомчике было такое донесение вашего резидента Макса, что оно стоило больших денег! От меня вы тоже будете получать „донесения“, которые будут стоить больших денег. Выражаясь вашим языком, чтобы не быть мне обязанным. Мы еще к этому вернемся», — иронически произнес мысленно этот монолог Алексей. — Зачем вам этот артист Мкртчян? — Он не Мкртчян. Это очень хитрый лис. Ему поручали в свое время вывезти из Ливана Донга, агента КГБ, глубоко проникшего в английскую разведку, отдел Ми-5. И он блестяще это выполнил. «Откуда ты, Аланчик, об этом знаешь?» — вклинилась моя мысль. — Вот такого бы надо нам для сотрудничества. А кто второй? Барков взял фотографию Дениса, внимательно поглядел и сказал: — Вот этот парень. Я как-то был с ним в одной компании в Одессе. Пьет и жаден до денег. Его жена обирает. Алексею было стыдно клеветать на покойника, который вместе с ним устанавливал факт прилета в Одессу Сержа, агента, завербованного Максом. Но ситуация потребовала выдать именно такую информацию на Рубленко, чтобы попытаться укрепить доверие Сатувье. — Он год как умер, — констатировал бельгиец, и Алексей понял, что кто-то из КГБ снабжает иностранную разведку информацией. Георгий или Влад? И все-таки не это главное, ради чего Сатувье примчался в Париж. Нанта и мое появление возле него. Совпадение? Смешно! И дураку　ясно. Вот она и причина появления в Париже бельгийца. Я насторожил ЦРУ. Если бы не пленка, уничтожили бы свидетелей. Теперь меня обложат, как волка, красными флажками. Пока Нанта на свободе… Но он тянул за собой хвост, и его могли уже взять. Вывод: пока Нанта молчит, я могу перекинуть пленку. Они посидели, немного выпили. Барков сварил кофе и взглянул на часы, тем самым намекая Сатувье, что им пора расстаться. Сейчас он уже знал, как переправить пленку. Сатувье понял его намек и заметил: — Мы еще увидимся. Вы оказали мне большую услугу. — На общественных началах, — улыбнулся Барков, провожая бельгийца. Оба засмеялись. — Пожалуй, я пойду с вами. Мне надо в конгресс-холл. Вы на машине? Могу вас подвезти. — Нет, нет. Мне тут недалеко, пройдусь пешком. Они вместе вышли из гостиницы. Алексей поймал такси, перебежав на противоположную сторону улицы, чтобы избежать какой-либо случайности, когда ему подставят машину. Свой «пежо» он не взял — там наверняка приклеили «маяк» и поедут за ним. Не ускользнешь. В конгресс-холле Барков сразу отправился в комнату, которую отвели для главы советской делегации. — Петр Максимилианович, я хотел бы взять у вас интервью по поводу первых результатов конференции, — обратился к главе Барков, а на листе бумаги написал: «Я передам вам фотопленку с донесением для КГБ». Петр Максимилианович побледнел, глаза его забегали, будто он искал, где спрятались иностранные агенты, которые сейчас выскочат и наденут на него наручники. Он даже подвигал кистями, словно проверял, не скованы ли они. — Как насчет интервью? — уставился Барков в лицо главе. Тот, слегка заикаясь и почти пропавшим голосом, ответил: — Нет, нет! — Он замахал руками, как бы отталкивая от себя Баркова. Его реакцию можно было истолковать и как нежелание давать интервью, и как нежелание принять донесение. Алексей испугался, что сейчас он ляпнет про пленку, и микрофон сообщит в контрразведку то, что они упорно хотели знать. — Что, нет? — мягко, едва сдерживая эмоции, спросил Алексей и приложил палец к губам. Потом он сунул под нос главе лист бумаги и ручку. Наконец Петр Максимилианович овладел собой, первый испуг прошел, и он повторил: — Нет! Нет! Это преждевременно! Могут истолковать как давление. — Он схватил ручку и размашисто написал, не соблюдая никаких знаков препинания, кроме восклицательного: «Занимайтесь своим делом! Не впутывайте меня! Я выполняю важное правительственное задание! Моя миссия превыше всего! Мне, наконец, поручило Политбюро, и я не могу отвлекаться и не оправдать доверия высшего органа партии! Я не могу заниматься мелочами!» Барков хотел поправить его, что высший орган партии — съезд, но понял, что с этим истуканом не о чем говорить. Надо хотя бы дезинформировать контрразведку. — Вы могли бы выполнить мою просьбу? — понизил он голос. — Да! Но все зависит от того, какая просьба, — сопротивлялся этот идиот высокого ранга в звании посла. — Учтите, я не курьер! Но чем могу… Алексей отчаянно сделал ему знак рукой, чтобы он заткнулся, и с улыбкой сказал: — Невинная. Совсем невинная. Вот она. — Пауза. — Встретимся после заседания, может, будут какие-нибудь результаты. Итак, замысел через дипломата переправить пленку провалился. Очевидно, Нанта все же взяли и он заговорил. Остался запасной вариант — «Ле бистро». Алексей три дня обживал это место. Он дважды в день пил здесь кофе, читал газету. Но вчера ему показалось, что в бистро его не контролируют. Утром он не обнаружил хвоста. То ли беседа в кабинете главы делегации и эта многозначительная фраза «Вот она!» убедили контрразведчиков, что пленки у него нет, он уже передал ее дипломату, и они потеряли к нему интерес, то ли что-то изменилось в их тактике, тогда они поняли весь микрофонный блеф и делают вид, что поверили версии о передаче пленки дипломату. Скорее всего, они приняли микрофонный блеф за истину и теперь переключились на главу делегации. «Если это Сюртэ, то будут действовать деликатно — все-таки в своей стране, может быть крупный международный скандал. А если все же ЦРУ? Надо научиться правильно переходить улицу. Такого провала оно мне не простит. Будет месть? Тогда зачем меня вербовали? Ведь практически я не раскрыт. Если только Нанта… Пока хоронить себя рано, я им еще нужен». Знал бы Барков, что Нанта умер под пытками: у него оказалось больное сердце, он был бы более спокоен и ждал связь. Часы отсчитали последнюю минуту. Сейчас появится тот, кого он ждет уже два дня. Сегодня самый благоприятный день, слежки не видно, значит, он все делал правильно. «Может быть, связник уже здесь, в бистро? Кто он? — подумал Алексей. — Вот этот в синем комбинезоне? Да, он внимательно посмотрел в мою сторону. Газета в правой руке — у меня все спокойно. Нет, не он. Может быть, тот, что так аппетитно ест гамбургер и запивает пивом? Никуда не смотрит, увлечен едой. Это может быть тактика. Не тот же, что переходит улицу с дебильной перекошенной рожей, пузатый и с собакой на руках. Черт возьми! А пароль: „Вас еще не кусала собака?“». Алексей внимательно поглядел на этого идиота и отвернулся — совпадение с собакой. Вдруг он уловил едва слышную фразу. Говорили по-испански за столиком позади Баркова. Испанский он знал не блестяще, но то, что сказала женщина, понял: — Перестань пить и жрать, еще пропустишь связника. Барков перекинул газету в левую руку, резко поднялся и шагнул к выходу. Это был приказ связнику: «Не подходи! Исчезни! Я в опасности! Не подходи! Не подходи!!!» Едва Алексей ступил на тротуар, как из двора бистро вылетел черный «бьюик», завизжали на повороте мощные шины. Всего секунда, и машина, как осаженный уздой конь, замерла с визгом тормозов. Справа и слева выскочили двое и бросились к Баркову… * * * Я уже миновал фонтан и давил несчастное животное, делая собаке больно. Она повизгивала, а я успокаивал ее: — Потерпи, псина, сейчас ты дашь стрекача к своему сопляку-хозяину, который ждет тебя за углом рядом с　овощным базаром. Потерпи самую малость! Там у меня «мерседес». Я говорил, а сам рыскал глазами, искал подкрепление тем двоим, мужчине и женщине, что вот уже три часа сидят у стены. Мужчина все ест и пьет, а женщина сидит, повернувшись спиной. То, что они тут не случайно, нет никаких сомнений. Знает ли Барков, что за спиной у него хвост? Где же укрылись остальные? Я ведь обошел все вокруг, машин стоит много, но людей там нет. Мне оставалось пройти не более пятнадцати шагов — это двадцать секунд. Кругом все спокойно, никаких перемещений. Но вдруг Барков буквально выхватил газету левой рукой из правой и резко поднялся. Что-то произошло! Он отдал приказ не приближаться. Тут из-за бистро вылетела машина. Я видел ее, она стояла там прикрытая брезентом. Хитрые сволочи! Двое кинулись к Баркову. Один толкнул его к машине и заставил положить руки на крышу, быстро, профессионально обыскал. Сейчас наденут наручники и затолкают его в салон. Что делать? По законам конспирации я должен пройти мимо или куда-нибудь свернуть. Это по законам. Разум приказал: «Стой! Не смей!» А эмоции, сердце и что-то там еще дружно хором заорали: «Вперед! Куда же ты смотришь? Это же твой товарищ! У него пленка. Ты зачем, сукин сын, приехал сюда? Смотреть, как берут Баркова? Как уплывает информация о вражеской агентуре в одесском КГБ? Сволочь ты трусливая!» Я рванулся вперед, отбросил в сторону шпица, выхватил пистолет и подскочил к удивленно взглянувшему на меня цэрэушнику. Стволом наотмашь где-то ниже виска. Удар оказался сильным, его даже перекрутило, и он упал на тротуар. Второй, смуглый, широкоскулый бросился ко мне, выхватил свой служебный сорок пятый калибр, но налетел прямо на ствол моего пистолета, который вломил ему в рот все зубы верхней челюсти. Он упал на колени и захрипел. Я добавил ему рукояткой пистолета выше правого уха. — Быстрее, Алексей! — крикнул я Баркову и бросился бежать по тротуару. Он топал следом за мной. Люди в испуге шарахались в стороны. Что там было позади — не хотел знать и поэтому не оглядывался, лишь чувствовал, что Барков вплотную бежит за мной. Первые выстрелы застали нас, когда мы уже были рядом с аркой. Пули взвизгнули и ушли в пустоту. На повороте под арку Алексей вдруг споткнулся и, цепляясь за меня, замедлил бег. Я подхватил его за талию, и мы нырнули под каменный свод древнего сооружения. Барков сразу ослаб, и ноги у него подкосились, на губах выступила кровавая пена. «В легкое», — чисто автоматически отметил мой мозг. Я подхватил Алексея, вскинул его на левое плечо. Правильно говорят психологи, что в экстремальных ситуациях включается скрытая резервная энергия — я смог еще и бежать с такой тяжелой ношей на плече. А правая рука была свободна, я мог отстреливаться. Под холодными сводами мои шаги гулко отдавались в этой кирпичной трубе. — Левый ботинок, левый ботинок, — едва слышно, медленно выдавливая слова, говорил Барков. — Ничего, Алеша, мы выскочим! — и я смачно выматерился. Тяжелый он все-таки, когда лежит беспомощно. Мы, наверное, с ним в одной весовой категории, он должен легко прыгать и передвигаться. А на моем плече весил все сто килограммов. — Мост… — то ли Фер, то ли Февр, то ли Бер, я не понял. — Под мостом, — сказал он последнюю фразу и замолк. Я пробежал уже метров двадцать, когда заработали два пистолета. Все, кто оказался под аркой, сразу попадали наземь. Не останавливаясь, я повернулся назад и выпустил пол-обоймы по двум бегущим фигурам. Один тут же завалился, второй прижался было к стене, но потом выскочил из-под арки. Там, на улице, раздались частые выстрелы. Стреляли ритмично из двух пистолетов и так часто, как это может сделать профессионал, нажимая на спусковые крючки. Потом стрельба вдруг переместилась в сторону, и я понял, что нас кто-то прикрывал и теперь потащил на себя весь огонь, который предназначался нам с Алексеем. Я выбежал из-под арки. Справа стояла моя запасная машина. Хорошо, что во Франции не всегда надо закрывать ее на ключ. Я так спешил, что буквально бросил Баркова на заднее сиденье. Его левая нога зацепилась за дверцу. Я вспомнил про ботинок и сунул его под пиджак на свой большой надувной живот. Машина буквально прыгнула вперед и понеслась по улице. Один поворот, второй, третий — в зеркале никого, кто бы вызвал подозрение. Я промчался по спуску вниз и снова, почти не сбавляя скорости, крутанул в узкую улицу. Что там в конце — не знаю, но главным для меня было оторваться от возможного преследования. Перед выездом из улочки я остановил машину, выбросил закладку изо рта, оторвал усы, стащил парик, под курткой открыл клапан на моем «животе». Теперь я стал почти сам собой и оглянулся на Алексея. Господи! Что это? Его было не узнать: пуля попала в затылок и на выходе разворотила всю нижнюю челюсть. Это уже был не Барков, это был его труп с обезображенным лицом. Вдруг мне пришла в голову страшная мысль: а ведь это он спас мою жизнь, он принял в голову ту, вторую пулю, которая предназначалась мне. Его голова прикрывала мою левую лопатку. Пуля угодила бы мне прямо в сердце. Спасибо тебе, мой друг Алеша! Ты даже мертвый защищал меня! Ты собой закрыл меня от смерти. Я не был сентиментален, но видеть Баркова с развороченным кровавым лицом и кровавым месивом вместо затылка оказалось для меня непосильным. Кольнуло сердце, но через несколько секунд боль отпустила. Я надел Алексееву туфлю, а свою вместе с усами и париком зашвырнул в мусорный бак. Девчушка лет восьми, грязная и нечесаная, с любопытством смотрела на меня. Она не понимала, что делает этот весь перемазанный в крови человек. Я выхватил из кармана мертвого Алексея бумажник со всеми документами и погнал машину вперед. На набережной увидел мост — очевидно, о нем говорил умирающий Барков. Название я не успел прочитать, но мне показалось, что это был не то Лефевр, не то Лемевр. Перед мостом свежее табло указывало, что там идет ремонт дороги и надо объезжать. Я проскочил под его аркой и увидел у обочины «симку». За рулем сидела женщина. Она махнула рукой, и я понял, почему Алексей говорил о мосте. У него здесь была подстава — значит, он предполагал, что ему придется уходить из-под слежки. Я остановил машину и выскочил на дорогу. Она была пуста, только впереди метрах в двухстах работали люди в желтой спецодежде. Женщина открыла мне заднюю дверь. В секунду я принял решение, о котором даже и не помышлял. Скорее всего, это продиктовал инстинкт. Оставшиеся в пистолете патроны я расстрелял по машине. Бензин потек во все стороны. Последняя пуля подожгла его. Я зашвырнул в реку пистолет, и мы резко взяли с места. Позади раздался мощный взрыв, и все вокруг окутало пламенем и дымом. Машину разнесло на куски.