Мы тихо, чтобы не разлить джин, чокнулись, и он сразу в несколько глотков опорожнил свой стакан. «Нет, тут задача не стоит, чтобы меня свалить», — успокоился я, не зная, почему заподозрил Владика. Я отпил полстакана обжигающей жидкости, заел консервированным омаром, пожевал солоноватую югославскую ветчину, полез в холодильник, нашел масло и откусил от целого куска столько, сколько влезло в рот. — Где у тебя вода? — спросил я, словно искал воду. — В другом холодильнике, там боржоми. Я вытащил две холодные бутылки воды и вернулся к столу. Владик прицелился налить еще джину, но я остановил его. Он был нужен мне не пьяный, а веселый. Надо перед ним раскрыться. — Владька, ты знаешь, зачем я пришел к тебе? — Знаю. Наум мне звонил. Ах, какое гадство! Выходит, они меня проверяли на прочность. Какой же я умный! Просто гений! То, что я сделал, нарочно не придумаешь. И никакой я не гений. Тот факт,　что я пришел к Владику посоветоваться, как мне быть, произошел потому, что мне просто пойти не к кому. А было бы к кому, ты меня бы уловил запросто. Я за твоей спиной завел шашни с Наумом. Владик прекрасно знает, что мне связь с Наумом ничего не даст. Если бы я скрыл соглашение с Наумом, значит, я для чего-то завладел информацией, которая чекисту нужна как воздух. Но я пришел к Владику. Наум уже позвонил ему. Владик меня разыскивал, это уж точно, Милку он куда-то отправил. Надо выяснить у дежурного, разыскивал ли меня кто в этот период. Где я был после разговора с Наумом? Но я нигде не был, прямо от Наума приехал к Владику. Проверка окончена. Владик во мне уверен. Для чего-то я ему должен сгодиться. — Сгодишься. Если хочешь с нами работать, бедным не будешь. Домой я уехал поздно и порядком нагрузился: мы пили джин, виски и еще какую-то заморскую гадость. И хотя я ухитрился выскочить в туалет и поблевать, чтобы освободить желудок от спиртного, Владик все же заполнил место, которое я освободил в желудке. Разговора о делах у нас больше не было. Владик коротко отрезал: когда наступит время, он мне скажет, что и с кем делать. Мне, правда, очень не понравилась и насторожила одна фраза: умею ли я стрелять и стрелял ли я в людей. Когда я сказал, что в людей не пробовал, он уверенно сказал: — Попробуешь! У тебя будет такая возможность. Я бросил машину возле дома, не думая, что ее могут угнать. Более того, я даже не закрыл дверь кабины. К моему удивлению, утром машина была на месте, дверь отперта, и приемник никто не снял. После горячего душа и двух таблеток аспирина я приехал в училище со свежей головой. Был выходной день, но я добросовестно относился к своим подопечным партизанам: раз в неделю обязательно культпоход то в оперный театр, то в эстраду, либо прогулка на катере. Когда приехал цирк, я два раза сводил их на представление. Очень им понравилось первый раз, пришлось повести еще раз. В общем, выходной для них был своего рода праздником. Всю неделю они стреляли, бросали гранаты, стреляли из незаряженных базук и очень упорно учились подрывному делу. Эта наука им больше всего нравилась, и они считали, что должны быть хорошими подрывниками. В это утро я решил свозить их в порт Ильичевск познакомить с работой порта и дать им возможность продумать вопрос, как бы они могли вывести из строя такой огромный порт. Фантастика, да и только! В казарме на первом этаже меня остановил дежурный лейтенант и сказал: — Там капитан Федоров наверху зверствует! Я бросился вверх по лестнице и уже в начале коридора услышал рыкающие команды Марата: — Стоять надо, как бамбук! А ты согнулся, как кочережка, мать твою так! Голову задирай! Унитаз сраный! В большом зале, используемом для спортивных занятий, я появился в ту минуту, когда Марат объяснял африканцам важность строевой подготовки. Делал он это без переводчика и поэтому нажимал на матерные слова: — Без строевой выправки вы ни хрена ничего не стоите! Вы дерьмо, не солдаты! Вот ты как стоишь? Скрючилась. Как хер после бабы. А надо, чтобы твою грудь видел четвертый человек. Ну, какая это грудь! — скривился Марат, потрогав грудь негритянки. Вот у тети Раи из столовой, видела, наверно, вот это сиськи, их даже самый последний в строю увидел бы. Это маяк, а не грудь! Он был пьян и молол все, что приходило в его затуманенный спиртным мозг. «С утра уже набрался», — подумал я, еще не решаясь вступить в его учебный процесс строевой подготовки. — И жопу не выпячивай! — Он погладил ее худой зад и, не отрывая руки, добавил: — Конечно, какая это жопа! Вот у тети Раи из столовой, знаешь ее? Жопа так жопа! Двумя руками не обхватишь. Со своими воспитательными сентенциями он как раз попал на Юдифь, которая мечтала первый раз отдаться красивому белому мужчине. Поэтому она с удовольствием терпела поглаживания зада белым капитаном. Правда, он был далеко не красавец: лысый и в возрасте, да еще с белыми пятнами ветлиго на теле. Но она терпела и слегка загадочно улыбалась, показывая свои ослепительные зубы. А Марат уже забыл о строевой подготовке, гладил ее зад и вздыхал: — Какая жалость! Какая жалость! — о чем-то сожалел капитан, наверно, об отсутствии места, куда бы он мог повести негритянку. Настал момент прервать всю эту строевую капитанскую блажь. Я прошел в середину зала и скомандовал: — Занятия окончены, отдыхайте. Через час мы поедем в крупнейший в стране морской порт Ильичевск. Я повернулся к Марату и увидел вспыхнувшую в его глазах пьяную ярость. — Да я тебе знаешь, что сделаю! — прорычал он злобно. Но я решил прервать его выступления по поводу кары и отрезал: — Иди, скотина, проспись! Нажрался, как свинья, и лезешь лапать наших товарищей по борьбе! — с насмешкой добавил я. Но, видно, не укротил этого самодура. В принципе, он основательно завалился: завтра я положу на стол генералу рапорт, и с Маратом будет покончено. Он перестанет сидеть в засаде, подлавливая меня. — Дежурный, — обратился я к лейтенанту, который тоже поднялся сюда, — возьмите наряд и отведите капитана в дежурную комнату. Вызовите машину и отправьте его домой. К моему удивлению, капитан не стал сопротивляться и покорно пошел за лейтенантом. Утром в понедельник я подал генералу рапорт, что капитан Федоров, будучи пьяным, на глазах у всего отряда лапал африканского товарища женского пола за заднюю часть ниже спины и за груди. Вечером мне позвонил Владик и просил приехать. Дома у него я застал Федорова. У него был вид побитой собаки. Он глядел на меня, а в глазах стояли слезы. И мне сделалось не по себе. — Толя, — сказал Владик, — Марат просит у тебя прощения. Капитан согласно закивал головой, не отводя глаз от моего лица. — Пойди погуляй, — махнул ему рукой Владик. И капитан мгновенно выскочил из комнаты. — Он сволочь и подонок, — констатировал Владик. — Но ты забери у генерала рапорт. Не его жалко, а его жену и детишек. Жена часто в психушке сидит, а двое детишек на его шее. Он им обеды носит из курсантской столовой. Единственный кормилец, боится потерять место и старается показать свое рвение доносами. Я прошу тебя, возьми　рапорт. Он будет тебе верным псом до гроба. Я ему сказал, чтобы никаких телег и подсиживания. — А как я заберу рапорт? — Очень просто: идешь к генералу и говоришь: «Возвратите мне рапорт, я передумал», — вполне серьезно и уверенно сказал Влад. — Владька, ну ты даешь! А генерал скажет: «Дело сделано!» — Ничего он не скажет, он умный генерал. Зачем ему скандал? На следующее утро я был у генерала. Он посмотрел на меня и ухмыльнулся: еще не дождавшись моей просьбы, видно, знал, о чем пойдет речь. — Я бы хотел забрать рапорт. — Что, он пообещал больше не лапать африканского товарища женского пола? — показал генерал, что не лишен чувства юмора. — Пообещал, — ответил я и добавил: — Там и лапать-то нечего, он все с тетей Раей из столовой делал сравнения. Генерал засмеялся, вытащил из стола рапорт и протянул его мне. Инцидент был исчерпан. Федоров стал верным псом и ни разу не тявкнул в мою сторону, пока я служил в Одессе. Жизнь моя была монотонной, однообразной, вечерами я бывал в компании чекистов, у которых всегда имелись поводы для встреч. Я там стал уже окончательно своим человеком. Меня не стеснялись, обсуждали всякие операции, которые проворачивали. Анализируя информацию, я пришел к выводу, что по алмазам задействован очень малый круг. Но перевозками всяких драгоценностей занимались многие. Как правило, это были частные случаи. Когда еврейская семья уезжала в Израиль, сначала ценности переправлялись через моряков, а главным образом через чекистов, а потом уезжали члены семьи. Этот бизнес являлся довольно прибыльным и не считался зазорным, а тем более преступным. Информации я накопил огромное количество, она распирала меня, но что с ней делать — я не знал. Она тяготила меня, требовала действий, но холодный рассудок твердил: «Не лезь под топор». И я молчал. Как-то раз я зашел пообедать в речной ресторан. Огромные лопасти вентилятора приятно обдавали воздухом, делая существование в жаре сносным. Я оглядел полупустой ресторан и вдруг увидел, как в зал вошел стройный, подтянутый, в дорогом костюме, знакомый мне человек — это был генерал Шеин, мой бывший шеф по Каиру. Он оглядел зал, я поднял руку, Шеин сразу меня увидел и, улыбнувшись, пошел к моему столику. Я был очень рад этой встрече. — Какая неожиданность! Ты ли это, Толя? — искренне воскликнул генерал, и мы крепко пожали друг другу руки. Он сел напротив меня, его лицо излучало искреннюю радость. Загорелый, с седыми волосами, он производил впечатление респектабельного мужчины. Наверно, и в форме генерала он бы производил такое же впечатление. — Ну, рассказывай! — предложил он мне право на исповедь. — Что-то лицо у тебя грустноватое. Раньше ты таким не был. — Раньше я работал, а теперь служу. А в службе эмоции только мешают, — сказал я без особого энтузиазма. — Неудачно женился? — Не женат. — Говорят, у тебя была пассия в Каире. Родственница каких-то высокопоставленных. Или это сплетня? — Нет, не сплетня. Только жить всю жизнь не с высокопоставленными. — Тут ты прав. Так что же случилось с тобой, Толя? Обижают по службе? Так я могу и повлиять. Кое-что мы еще можем. — И тут у меня все о’кей! — Я не решался даже заикнуться о том, что узнал. Я просто боялся, хотя и доверял генералу всегда. — Товарищ генерал, вам можно выпить со мной шампанского? — Отчего же нет? Я думаю, мы могли бы и чего-нибудь покрепче. — Тогда у меня есть предложение. Поедемте ко мне, там мы будем одни, и я вам расскажу такое, что волосы у вас встанут дыбом, — вдруг решился я и теперь уже знал, что ничем меня не остановить. Именно Шеин мог быть　тем человеком, с которым я мог поделиться всем, что знал, и своими сомнениями. — Хорошо! — бросил он коротко и поднялся. Мы пошли к выходу, ничем не осчастливив официанта, который слишком долго копался и не спешил нас обслужить. Перед выходом генерал сделал кому-то едва заметный знак, но я был слишком хорошо натренирован, чтобы этого не заметить. «Очевидно, шофер, — подумал я, — поедет за нами». Мы сели в мою «Волгу» и сразу помчались по набережной. Следом пошла черная «Волга», но я быстро от нее оторвался. Шеин, конечно, видел, какие зигзаги я проделал, но ничего мне не сказал. Мы остановились перед подъездом моего дома и поднялись на шестой этаж. Я пропустил вперед генерала и закрыл дверь. В холодильнике кое-что было, не так, как у Владика, но все же — и выпить, и закусить нашлось. О деле мы пока не говорили, и лишь после второй рюмки коньяка Шеин сказал: — Ну? — Не знаю, с чего начать. — Начинай с главного, что тебя больше всего потрясло.