— Я оказался в среде преступников, защищенных броней КГБ. — И я подробно изложил Шеину факты. Он меня не перебивал. Я принес из туалета дневник погибшего майора, генерал и его прочитал, не произнося ни единого слова. Потом он налил в рюмки коньяка и предложил выпить. Мы выпили, закусили, и только после этого Шеин сказал: — Ты, наверно, посчитал нашу встречу случайной? Для тебя она случайна, но спланировал ее я. Мы выжидали, пока ты куда-нибудь поедешь — надо было проверить, не пасут ли тебя. И только после этого я пришел на эту встречу. Твое участие в операции было запланировано, но ставить тебя в известность мы не спешили. О том, что в одесской чека творится неладное, известно Генеральному, и он дал добро. Нам надо знать всю глубину этого преступления, его охват, воздействие иностранной разведки. Ты абсолютно прав: каждый, кто хоть раз возил червонцы, уже попал в поле зрения ЦРУ и мог быть объектом для вербовки. Мы ничем не застрахованы от того, что американцы могут иметь свою агентуру в одесском КГБ. Эту операцию по выявлению положения в КГБ поручили нам, Главному разведывательному управлению, потому что связи из Одессы тянутся в центральный аппарат КГБ. Я решил, что было бы неплохо внедрить тебя в их структуры. Наш человек должен был тебя познакомить с некоторыми сотрудниками КГБ, а дальше — ты бы сам развернулся. Но получилось по-другому: пока наш человек раскачивался, ты сам установил контакты с сотрудниками КГБ, и довольно надежные, судя по твоему сообщению. Скажу тебе откровенно: алмазы — это что-то новенькое в нашем деле. Только этим заниматься будут другие. Свет клином не сошелся на тебе. Думаю, надо отозвать тебя из Одессы, хотя очень заманчиво поработать на алмазах. Как ты думаешь, какую роль хотел тебе отвести Владик? Ты об этом думал? — Думал. Судя по тому, что он интересовался моими стрелковыми способностями и пообещал дать мне возможность попробовать на людях, моя роль — ломовая: кого прикажут — убрать! — Именно поэтому я и думаю, что тебя следует отозвать из Одессы. Повяжут кровью, а не выполнишь, самого уберут, как майора. А ты мне нужен живой в Москве. — Почему вы меня сразу не ориентировали еще в столице? — Операция очень серьезная и крупная, надежность людей должна быть стопроцентная. Ты не обижайся, я тебе верил с самого начала, а руководитель операции сказал, чтобы мы хорошо присмотрелись к тебе. Одно дело за границей, другое — здесь. Вкусишь сладкой жизни, сдружишься и предашь. Не дергайся, я называю вещи своими именами. Провалить такую операцию — ущерб неописуемый. Тебя в Москве держали три месяца, потому что изучали. Поверили, но подстраховались. Главное — я в тебе не ошибся: ты пришел ко мне. Напиши подробнейший отчет с именами, монологами, диалогами — всю, всю информацию, даже малозначительную. Ты знаешь, что такое информация, даже малозначительная. По алмазам и перевозкам драгоценностей особо. — Я теперь понимаю, почему Владик стал вдруг проявлять заботу о Федорове. Это человек из ГРУ в училище. Такого могут приспособить к пистолету, у него отчаянное положение, забитый, затравленный и материально нуждающийся. — Я подумаю, что для него можно сделать. — Генерал умолк и задумался. Мне показалось, что в эти минуты его здесь не было, он куда-то мысленно ушел. Через пару минут Шеин посмотрел на меня внимательно и спросил: — Надеюсь, ты не держишь зуб на Визгуна? Он порядочный человек и преданный Родине, партии и нашему делу. Генерал взял бутылку и налил наши рюмки до краев. Он кивнул мне, побуждая взять коньяк. Затем встал и, наклонив голову, простоял несколько секунд. Я тоже встал, хотя и не знал, для чего. — Давай помянем Бориса Ивановича. Пусть его светлая душа не мучается на земле! — произнес он печально-торжественно. Я опешил. Поминать Бориса Ивановича? Но почему? Я уставился на генерала очумелыми глазами. — Как помянем? — воскликнул я, ошарашенный тем, что генерал не шутил по поводу поминания. — Погиб он в Иордании. Убил его снайпер. Очевидно, арафатовский бандит… боевик, — поправился он, хотя в душе точно считал неуправляемых боевиков Ясира Арафата бандитами, которые стреляли в каждого, кто был с белой кожей. — Вскоре после твоего отъезда у нас возникла критическая ситуация в Хашимитском Королевстве Иордании. Надо было туда вмешаться и наладить связи между группами и лидерами. Борис Иванович попросил послать его. Я решил, что он подходящая кандидатура, и дал ему переводчика. Вот и все! Обратно он не доехал. Переводчик вел машину, а Борис Иванович сидел на заднем сиденье. Приняли за большого начальника. Ты же знаешь неписаное правило, что начальник никогда не сядет рядом с шофером. Вот и все! — повторил Шеин. — Давай помянем. — Он одним духом проглотил коньяк. Я последовал за ним, все еще с трудом осмысливая случившееся. — А жена, эта красавица, похожая на Наталью Фатееву? — Я сам ее с дочкой провожал в Александрию. Будешь в Москве — навести, она будет рада товарищу своего мужа. Тем более, она тебя ценила. Эта печальная новость испортила мне настроение, хотя я сознанием понимал, что в нашей работе иногда светит и смерть. Мог и я оказаться на месте Бориса Ивановича, потому что меня бы Шеин послал в Иорданию одного. Но, как говорится, «судьба играет человеком», кому суждено　быть повешенным, он и в океане не утонет. Какая у меня судьба — лишь один Господь Бог знает! Пока я был под его защитой. Шеин, видя мое настроение, переключил мои мысли на наши дела: — Скажи, что бы ты на моем месте проделал для успеха операции по раскрытию этой группы одесских чекистов? Давай от фонаря хотя бы! — Зачем от фонаря? Я размышлял об этом, делать-то было нечего. Прежде всего взять под контроль меняльные лавки в Бейруте. Таких, которые обеспечивают наших моряков долларами, там немного. Завербовал бы одного-двух. Через них проверил бы весь плавающий за рубеж контингент чекистов, по фотографиям. Обличительные объяснительные записки на каждого по червонцам. — А если они завербованы вражеской разведкой? — Я думал над этим. Даже если менялы завербованы, мы должны хорошо им заплатить, и они сработают на нас. Хорошо заплатим — узнаем, кто их завербовал и какие выполняются задачи. — Мыслишь верно! Мне нравится. Начинать надо оттуда. Из такого заключения я понял, что ГРУ уже провело всю эту работу. Как там проделано и кем — мне никогда не узнать, но разработка велась, конечно, не на уровне майора. Мы расстались глубоко за полночь. Шеин нетвердо держался на ногах, сказывался слабый в этом отношении опыт. Я поддерживал его, и мы медленно спускались пролет за пролетом вниз — лифт, как всегда, ночью не работал. У подъезда стояла черная. «Волга» — это ее я сбросил с хвоста, когда мы ехали из ресторана. Как я ни был пьян, но мысли прорезались и трезвые. Я беспардонно возомнил, что проник в преступную группу кагэбэшников и взорву ее даже один, ценой своей жизни. У меня и грана мысли не было, что я уже являюсь винтиком в грандиозной операции. И в то же время я был рад, что переложил со своих плеч огромную ответственность, хотя тщеславие вонзило свои острые шипы в мое самолюбие: как же! Я сам, один проник, собрал ценную информацию. Правда, цена ей была грош, потому что использовать ее я бы не смог. И сделать без Шеина ничего не смог бы. Приказ на меня пришел быстрее, чем я думал: уже на третий или четвертый день по ВЧ в адрес командующего　Одесским военным округом поступил циркуляр о моем немедленном откомандировании в распоряжение Генерального штаба Вооруженных Сил с целью направления меня в служебную командировку за рубеж. Последняя фраза о командировке за рубеж явно сочинялась Шеиным и предназначалась для Владика, чтобы он окончательно поставил на мне крест. Лишь бы Владик или кто над ним не подумал, что я слишком много знаю и как бы ненароком не проявил где-нибудь эти знания. А собственно, что я знаю? Про алмазы? Немного, и в то же время много, как посмотреть. С одной стороны, это легковесная, можно сказать, полупустая информация: кто-то Нюме предложил отвезти в Бейрут необработанные бриллианты и заработать на этом тысячу долларов, а поторговавшись с Нюмой — и побольше. Владик знал об этом предложении. Ну и что? А он меня проверял на предмет преданности Родине. И для этой цели использовал Нюмку. Вот и дохлая информация. Ничем Головин не опасен. Пусть живет! Взгляд с другой стороны: шла проверка использования меня в качестве кого-то в преступной группе контрабанды алмазами, в которой задействованы некоторые сотрудники Одесского КГБ. А так как Головин из ГРУ, работал за рубежом, а значит — не дурак, может многое домыслить, и выпускать его из Одессы живым нельзя. Значит, следует повести себя так, чтобы не только успокоить Владика, но и дать ему надежду на дальнейшее мое использование в его преступном бизнесе. Если же он завербован иностранной разведкой, он сдаст меня своим хозяевам как перспективного агента, надо только получить компру и завербовать. — Владик, я очень расстроен! Меня отзывают в Москву и направляют куда-то за рубеж, — сказал я прямо в лоб ему, как только мы встретились. — Какая жалость! — воскликнул он искренне. — Я уже кое-что для тебя придумал и согласовал. Придется переигрывать. Жаль! «Согласовал»? — вот это здорово! Есть кто-то здесь в Одессе, с кем он согласовывал мою судьбу. Уж не с Наумом ли Моисеевичем? Нет! Все они мелкие сошки, исполнители разного ранга, но исполнители. А шеф? Кто он? В солидном кабинете за солидным столом или прозрачный, как туман, незаметный в толпе, по виду пришибленный жизнью, а на деле ворочающий миллионами и　распоряжающийся жизнями людей Корейко? Нет! Это мощная фигура, бездушная как машина, может быть, в самом Комитете. Есть же Жора там, Шеин сказал, что его фамилия Варейкис. Он имеет связи с Москвой. Но Жора повязан червонцами, и к Председателю в кабинет входит, открывая дверь ногой. Может быть, Жора возглавляет и алмазы, а руководит всем Председатель. Договорился до абсурда! Алмазы из Якутии — кто-то где-то двигает главные рычаги. Да черт с ними, с алмазами! Шеин даст этому нужный импульс. * * * …С Региной я познакомился в кафе «Волна». Она сидела за столиком с пожилой матроной, словно мама и прехорошенькая дочка. Я сел к ним за столик, сделал заказ, и почти сразу же мы познакомились. Поболтали о погоде, о море, яхтах — Регина любит яхтспорт, — о музыкальных группах, тут она не уступала мне в знаниях. Оказалось, что у нас общие вкусы на еду. Она сравнительно неплохо говорила по-английски — в Одесском университете дают хорошие знания. Я поломался с языком, прикидываясь большим слабаком: надо же было дать ей какое-то преимущество. Они с «мамой» бегло обсудили мою личность, а я притворился, что плохо их понимаю. Потом «мама» сказала Регине: — Этот парень тебе подходит, не упускай его. Он приехал на машине, я видела. Такая прямолинейность меня слегка покоробила, но я отнес это за счет элементарной беспардонности старой одесситки. Регина на ее рекомендации загадочно улыбнулась, подчеркнув, что я ей нравлюсь. Я мог бы ответить по-английски, что поражен ее внешностью. Она была действительно необыкновенной: красиво посаженная головка на длинной, как у восточных женщин, шее, полноватые капризные губы и убийственные, как у Иммы Сумак, глаза — вытянутые, полуприкрытые веками, темно-карие, блестящие, словно купающиеся в слезах. Волосы, каштановые, высоко подняты и прихвачены какой-то замысловатой заколкой. Грудь у нее была не африканки и не тети Раи — красивая и высокая, что было удивительным при ее　идеальной фигуре. «Мама» вдруг поднялась и сказала, что она опаздывает по своим делам, оставила нас вдвоем к моей вящей радости и заметному удовольствию Регины. — Я от нее устаю! — сказала облегченно Регина. — Мы вместе работаем в лаборатории, и она считает своим долгом устроить мою судьбу. — Что же это за лаборатория, где сотрудники говорят по-английски? — удивился я для того, чтобы узнать, где она работает. — Это портовая санитарная служба. Нам приходится иметь дело не только с документами и грызунами. Я пригласил ее в гости, она, не жеманясь, согласилась. Вечером мы встретились у Дюка, гостиница «Одесса» была рядом. Я не хотел вести Регину в квартиру, опасаясь, что вечером придет Нина Сергеевна, и мы будем чувствовать себя неловко. А еще хуже — могла заявиться Кия, что она уже не раз проделывала: приезжала среди ночи, но, к своему разочарованию, заставала меня одного. В такие вечера и ночи она уезжала от меня раздосадованной, потому что в отместку ей я прикидывался очень усталым и сонным и выпроваживал ее домой. Насчет Регины я договорился с Владиком, и он проявил королевскую щедрость, дав мне спецномер в «Одессе». Я привел Регину в этот номер. Она с восхищением рассматривала картины на стенах, наверно, прикидывалась невеждой, зная заранее, что это все подделки. Цветы, шампанское, конфеты доставили ей не меньшее удовольствие. А потом была любовь! Трудно все это описать или рассказать, но было прекрасно. Я давно ничего подобного не испытывал, может быть, потому, что встречался и спал с женщинами не по любви, а по служебной необходимости и физиологической потребности. И лишь впервые я почувствовал, что главное в наших отношениях не факаться, а ощущать близость, гармонию, наслаждение и уж потом удовлетворение. Через несколько минут она снова хотела нашей близости, и мы снова испытывали такое же наслаждение и удовольствие, как и в первый раз. Тело у нее было упругим, гладким, в нужный момент эластичным. Она была гибкой и охотно принимала любую позу, очевидно получая и от этого истинное наслаждение. Где-то около полуночи Регина вдруг стала серьезной и сказала: — Мне надо домой! Я обещала матери. Мы договорились встретиться завтра вечером, я вывел ее из гостиницы. — Ты не провожай меня, — сказала она решительно, — дай мне десятку на такси. На транспорте долго добираться. Я дал ей червонец и расслабленный, умиротворенный пошел в гостиницу. Мне не хотелось ехать домой, и я решил остаться ночевать в номере. Допил полбокала шампанского и едва коснулся головой подушки, как полностью выключился. Проснулся оттого, что почувствовал чье-то присутствие: у моей кровати стоял улыбающийся Владик. — Как ночная фея? — спросил он. — Ничего подобного в жизни не испытывал! — Давно бы сказал, мы бы тебе выделили из нашего запаса такую кадру, что одуреешь. Чего только не умеет, словно обучалась в спецуниверситете! Я засмеялся и ответил, что Регина тоже кончала университет. — А может быть, она из моих кадров. Я таких держу для иностранцев, которые мне очень нужны. — Нет, это не из твоих кадров. Сделаю ей сегодня вечером предложение — женюсь. Для твоих кадров она слишком скромна. — Не скажи! Мои кадры — настоящие артистки: надо прикинуться скромницей — прикинутся, что будешь думать — целку встретил. А хочешь, такой хуной предстанут, каких ты не видел и на Ближнем Востоке. — Собственно, почему мне на ней и не жениться? Узнавать друг друга — это архаизм. Можешь год встречаться, а такую стерву получишь после свадьбы, что не поверишь, что именно с ней встречался целый год. — Тут ты прав! Вон моя Милка — блядует с кем хочет. Она к тебе не приставала? Ты ей нравишься. — Я с женами друзей имею лишь дружеские отношения. — Ну и напрасно. У меня французская натура и отношения такие же: хочет с кем переспать — пусть спит. У меня на нее достаточно фотокомпры, чтобы выгнать. Но у нас дочка, и где найдешь такую, что не будет тебе рога наставлять, особенно в Одессе? Так, по крайней мере, я знаю все ее похождения, и рогов у меня нет. — А если знаешь, что жена тебе изменяет, то рогов нет? — Конечно! Это просто демократическая семья: спим, с кем хотим. — Владик засмеялся. — Ну так как насчет твоей пассии? Когда будешь жениться? Я все же ее проверю по своим каналам. Во всяком случае, Регины у меня в картотеке нет. Где она работает? — В портовой санитарной службе, в лаборатории. Владик, что называется, сделал стойку: он внимательно посмотрел на меня и спросил: — Рост метр семьдесят два, года двадцать два — двадцать четыре, свободно говорит по-английски, разрез глаз восточный, концы век приподняты кверху? Верно? — Глаза, как у Иммы Сумак, певица есть такая в Перу. — В словесном портрете нет таких терминов «глаза, как у Иммы Сумак», но у нее действительно такие глаза, полуприкрытые веками. Ее зовут Сара, а псевдоним Злата. Деньги платил? — Да нет! Дал червонец на такси, она далеко живет, — чувствуя, как на меня накатывается душевное опустошение, отвечал я Владику. Он весело рассмеялся: — Узнаю одесских проституток. Они никогда не попросят с тебя деньги за то, что переспали с тобой. Они попросят на такси, и у тебя не появится ощущения, что ты спал с хуной. А живет Сара на соседней улице, возле касс Аэрофлота. Будешь жениться? Или передумал? — весело издевался надо мной Владик. Он снял телефонную трубку, набрал номер и сказал: