— Обучен, — ответил я, гордый, что меня вот так просто приняли в какую-то десантную группу, которую возглавляет сам командир советских военных специалистов в Йемене. Вертолет оторвался от земли и сразу же пошел низко над мелколесьем. Потом заросли кончились, мы прошли вдоль вади — сухого русла реки — несколько километров. — Посмотри, какое стадо обезьян, — крикнул мне Кузоваткин. Для остальных обезьяны не существовали. — А вот и крепость, — стараясь перекричать рев мотора, добавил он. — Приготовьтесь! Вертолет, наклонившись носом вперед, пошел вокруг глинобитной крепости. Из-за стен торчали головы людей. Они с очевидной тревогой наблюдали за нами и были готовы сразу открыть огонь. Кузоваткин показал что-то пилоту, и тот повел машину прямо к центру крепости. Мы сели на небольшую площадку, и вся команда мгновенно высадилась, профессионально заняв круговую оборону. Но никто не стрелял и никто нас не встречал — крепость словно вымерла. Так оно и было. То, что я принял за людей, когда мы подлетали к крепости, когда-то было людьми. На глинобитных стенах на кольях стояли человеческие головы. Мы рассыпались в разные стороны, пытаясь найти хотя бы одну живую человеческую душу, но поиски наши были тщетны. На стенах были только головы арабов. Останки сгоревшего вертолета бесформенной грудой лежали на площадке, которую можно было бы назвать центральной площадью. — В живых остался один человек, — сообщил Кузоваткин. — Он примчался к нам и рассказал, что наши ребята привезли на вертолете оружие — автоматы, патроны в ящиках. На полчаса, пока разгрузят вертолет, раис пригласил экипаж выпить чаю. Неожиданно крепость была атакована королевскими стрелками. Они ворвались туда, никто не успел оказать сопротивления. Весь гарнизон был вырезан, и их головы расставлены на стенах. Вертолет расстреляли, а куда делся экипаж — неясно. Прошло больше восьми часов. — Генерал вытащил карту и, внимательно изучив ее, сказал: — Если их не убили, то везут по этой дороге в Аден. — Почему в Аден? Там ведь англичане, — возразил я. — Только туда можно везти русских пилотов, иначе нет смысла — убили бы на месте, и все. — А в Адене что? — снова полюбопытствовал я. — Там базар, можно продать в рабство, но лучше продать англичанам за хорошие деньги. За раба дают пятьдесят реалов, а за голову русского англичане дадут все сто. Это же будет сенсация! Мы можем перехватить пленных на границе с Аденом. Вертолет снова взмыл в воздух и устремился в направлении, которое указал Кузоваткин. Примерно через час мы обнаружили несколько всадников, но русских среди них не было. Генерал приказал зайти им наперерез и там совершить посадку. В пять-шесть секунд группа высыпала из вертолета и предупредительным выстрелом остановила всадников. Они были обвешаны советскими автоматами. Ясно, именно этот бандитский отряд атаковал крепость. Кузоваткин поручил мне вести переговоры, и я сразу же безошибочно угадал командира. Надо выяснить, куда увели русских. Я поприветствовал вождя в голубой чалме и советских сандалиях, которые явно принадлежали ранее одному из членов экипажа. — Товарищ генерал, на вожде наши сандалии. — Вижу! Попробуй мирно выяснить, где экипаж. Я подарил вождю наш армейский нож, который мне только что выдали десантники. Мой подарок очень понравился ему, и я тут же получил ответный презент — широкий кривой нож в ножнах, украшенных серебряными реалами австрийской Анны-Марии. Такой нож настоящей дамасской стали ценился среди кочевников очень высоко. Он назывался «джамия». — Не скажет ли нам великий раис, кому проданы русские летчики? — Скажи ему, что эту информацию мы оплатим пятью автоматами и патронами к ним, — шепнул мне сзади генерал. Мое предложение пришлось по вкусу воинственным йеменцам. Они дружно загалдели, но я ничего не понял, и только вождь согласно кивал головой, потом сказал на простом английском языке: — Ваших людей повезли на джипах англичане, мы их продали им. На вертолете вы догоните их через пятнадцать-двадцать минут. Пока я соблюдал ритуал прощания с вождем, десантники уже были в вертолете. Через минуту мы летели по пустыне в направлении, которое указал нам вождь. Вскоре хвост серой пыли подтвердил, что мы летим в правильном направлении. Мы зашли спереди, перерезав путь джипам, сели и сразу ощетинились всеми стволами автоматов. Джипы остановились бок о бок. В каждом сидело по английскому офицеру и по два наших пилота. Не дожидаясь, пока генерал даст распоряжение, я побежал к джипам. — Господа офицеры, — воскликнул я радостно, — мы вам очень признательны, что вы спасли наших пилотов! — И тут мой взгляд упал на наших ребят. Вид их был ужасен: обожженная солнцем кожа на плечах и руках, попарно связанные веревками за шеи. Во мне вспыхнула ярость, но я подавил эмоции. Англичане слегка растерялись, но быстро пришли в себя. — Мы не можем передать вам этих людей. Они не говорят, кто они, поэтому нам еще предстоит выяснить, кто они и откуда, — возразил один из офицеров. — Если я вам говорю, что они русские, значит, они русские. — Ярость все-таки выплеснулась наружу из-за английского упрямства, и я добавил с явной угрозой в голосе. Мне было непонятно, почему наши пилоты сидят в джипах и еще не выпрыгнули на землю. Игнорируя английских офицеров, я подошел к машинам, чувствуя затылком, как позади нарастает напряжение: десантники были готовы к любым действиям. — Ребята, вы оглохли от радости? — крикнул я нашим пилотам. — Вы свободны! — Нас приковали ногами к сиденью, — хрипло, с трудом выдавливая слова, сказал один из них. Я поднял автомат на уровень груди офицера и прорычал: — Сволочь ты британская, а не офицер! А ну, быстро сними с них кандалы или вас сейчас же прикончат! — сильно превысил я свои полномочия и оглянулся назад. Кузоваткин стоял за моим плечом и нагло ухмылялся. Такой оборот ему нравился. Ребят быстро освободили. Один из англичан в чине лейтенанта пытался загладить их гнусное поведение и заявил, что они спасли им жизнь, заплатив по сто английских фунтов за голову. Меня он принял за командира группы, наверное, из-за того, что я один был в легком спортивном костюме, остальные — в полевой форме десантников без погон. — Сэр! — растягивая криво губы, презрительно окинул меня лейтенант. — Мы хотели бы получить свои четыреста фунтов обратно. — В нем прорезался буржуйский барышник. Англичанин обнаглел, не чувствуя больше для себя угрозы. — Мое командование таких поручений не давало. Я получил приказ найти и взять наших людей. Все! — отрезал я. — Но это же произвол! — воскликнул возмущенно гнусный торгаш, видимо совсем забыв, что он не в своей колонии и перед ним не рабы-туземцы. Это восклицание переполнило чашу моего терпения. Я задохнулся от ярости и, подскочив к этому нахальному гаду, с разворота в триста шестьдесят градусов нанес ему сильный удар ногой в лицо. Он, словно мешок, отлетел метра на три и завалился на спину. Я выхватил из рук второго офицера, который в страхе попятился от меня, наручники и защелкнул один браслет на ноге пытавшегося встать офицера. Конец веревки, которой связывали за шеи наших пилотов, просунул в браслет наручников, захлестнул тугим узлом. Второй конец зацепил за буфер джипа. Команда и пилоты молча наблюдали за моими действиями. Даже Кузоваткин не сделал попытки остановить меня, очевидно испытывая те же чувства, что и я. Он только сказал неуверенно: — Толя, не надо! — и тут же грязно выругался в адрес англичан. — Не марай руки об это паршивое дерьмо. Но я, словно запрограммированный автомат, уже не мог остановиться и, прыгнув в джип, поднимая клубы пыли, рванулся вперед. Что там было с англичанином, меня не интересовало, да и разглядеть что-либо было невозможно из-за густой серой пыли. Я промчался вокруг вертолета и затормозил на том же месте. Когда выпрыгнул из джипа, я увидел смертельный ужас на лице второго офицера, будто он встретил монстра, который только что сожрал свою жертву, отрывая руки, ноги, голову. Меня отделяли от лейтенанта всего несколько шагов. Офицер упал на колени и заплакал. Слезы текли по его молодому, запыленному лицу, оставляя полосы следов на розовых щеках. Вид этого смертельно напуганного моей жестокостью человека, его слезы и унижение неожиданно погасили мою ярость, и я остыл. Тихо, но четко выговаривая слова, чтобы англичанин уяснил, я произнес: — Упаси вас Бог от чего-нибудь подобного! Мы быстро сели в вертолет и взмыли в воздух. А вдали было заметно скопление белых многоэтажных домов. Там был Аден: мы прорвались через границу и не заметили этого. И где она, эта граница, в пустыне и скалах? — Мальчик, ты сегодня перестарался, — довольно жестко сказал Кузоваткин, так, чтобы вся команда слышала. — Ты же представляешь самую справедливую и гуманную в мире армию. Что о нас скажут? — Вы ведь Героя Советского Союза получили не за вежливые поклоны фашистам! — В меня вселился бес, я не хотел отступать. — Там была война. — Здесь тоже война! Наших людей взяли в плен и издевались над ними! Вы спросите их, как с ними обращались англичане. — Товарищ майор! Прекратите пререкания со старшим по званию! — рыкнул генерал. — Не то я вас арестую! — пресек он нашу дискуссию на глазах у всей команды, что, видимо, и вызвало его замечание мне. Я замолчал и окинул взглядом угрюмо смотревшую на меня команду. Неожиданно один из них заговорщицки подмигнул мне: ребята одобряли мое поведение. — Так что с вами было? — спросил Кузоваткин. — Защитников постреляли, головы расставили по стенам, — ответил командир сожженного вертолета. — Оружие собрали, вертолет сожгли. А нас, как скот, всех четверых веревкой за шею, и верблюд повел. Предварительно поснимали с нас обувь — оказывается, здесь это очень ценный товар, дороже жизни. Потом стащили рубашки, и все это молча, размахивая перед носом кривыми ножами. Когда видишь их свирепые рожи — сам отдашь рубашку и обувь. — То, что мы пережили за этот день, хватит вспоминать на всю оставшуюся жизнь, — угрюмо добавил переводчик, немолодой, лысоватый мужчина. На том мини-пресс-конференция закончилась. Я был рад, что непосредственно участвовал в этой операции и, по существу, был ведущим лицом. После того, что произошло в пустыне, я не пыжился самодовольно, не любовался собой и своей дипломатией. По существу вся дипломатия сводилась к одному: у эльбадеровцев была сила, они убивали и захватывали пленных. У нас тоже была сила — мы вырвали своих товарищей из рук наших классовых врагов. — Толя, — окликнул меня Сергей Алексеевич, — я бы хотел вместе работать. Мне нравится твоя хватка. С Пожарским договорюсь, останешься здесь. Платить тебе буду по-особому. — Нет, Сергей Алексеевич! Рад служить, но вы слишком властный человек, а у меня страсть к свободе. — Я сделал паузу. — Есть еще один хозяин надо мной, — понизил я голос до шепота. — Догадался. Не обижайся на меня. Я бы тоже так расправился. Ну, пожелаю тебе счастливой дороги. Как прилетишь снова — увидимся. Привези пару бутылок спирта. * * * Рано утром мы поднялись в воздух и потащили в Каир полсотни трупов и человек тридцать солдат. Трупы грузили, когда они начали уже разлагаться и смердили, хотя и заворачивали их в брезент. Солдаты расселись прямо на полу большого грузового отсека. Включили вентиляцию, и только так еще можно было выдержать этот тошнотворный сладковатый запах покойницкой, который проникал в кабину пилотов даже при уплотненных дверях. Самолет шел на высоте каких-то двух тысяч метров. До Асуана оставалось еще с полчаса лета. Откуда-то нас обстреляли — вероятно, с одной из скал. Два мотора сразу захлебнулись, а два продолжали надрывно тащить нас вперед. В дополнение к этой неприятности командир обнаружил, что у нас началась утечка горючего. От этого сообщения оптимизма у меня поубавилось. Очевидно, пуля пробила бензопровод, и мы могли полыхнуть каждую минуту. Достаточно искры — и самолет превратится в факел. Машину вел молодой, но опытный пилот, подполковник Тараскин. Солдаты уже знали, что мы тянем на двух двигателях. В салоне начала нагнетаться паника: безумные крики проникали даже через герметически закрытые двери в пилотскую кабину. Перегрузка машины может нам дорого стоить. Это понимал даже я, человек далекий от авиации и ее сюрпризов. Мы постепенно теряли высоту. Самолет полого скользил, приближая нас к неизбежному концу — удару о скалы и взрыву. Перспектива оказалась незавидной. Солдаты стучали в дверь пилотской кабины и кричали все разом, но понять их было невозможно. — Нам бы дотянуть до Нила, — довольно спокойно сказал Тараскин, словно речь шла о чем-то обычном, повседневном. — Высота еще позволяет: четверо могут прыгнуть через штурманское окно и верхний фонарь. На принятие решения десять секунд. Это приказ! Я не шелохнулся, хотя от сообщения командира повеяло холодком. Значит, он определил, что прыгнут все, кроме него самого, если парашют он отдаст мне. Нет, я первым не прыгну. Да и куда прыгать? На скалы, в пустыню, за десятки километров от Асуана? Что лучше: грохнуться на скалы — и мгновенная смерть — или прыгнуть, а потом медленно умирать в безжизненном районе? Нет, я не прыгну! Да и не буду я первым. — Что внизу? — спросил я бесцветным голосом. — Скалы до горизонта, — в тон мне бесцветно ответил командир. — Возьми мой парашют. Надевать умеешь? — Надевать умею, только прыгать не буду: внизу плохая площадка для приземления, — ответил я на удивление спокойно, пытаясь придать этой трагической ситуации юмористический оттенок. — Хватит! — заорал Тараскин. — Все за борт! Осталась одна минута! — Он надрывался, чтобы перекричать двигатели. За дверью дико орали солдаты. Очевидно, они думали, что мы уже покинули самолет и бросили их погибать в скалах. Они начали стрелять. Пули взвизгивали в кабине, пробивая плексиглас фонаря, приборы. — Есть какой-нибудь выход? — спросил я с надеждой, дергая головой и уклоняясь от свистящих пуль. — Мы перегружены и больше десяти минут не протянем. Трупы! Дальше я все понял без разъяснений: полсотни трупов за борт — и мы, возможно, дотянем до Нила. Но дадут ли нам солдаты освободить самолет от мертвого груза? Они фанатично религиозны. Сейчас рискну…