— Тебе пить нельзя. Это не шутки. — А кого это волнует? — Меня волнует. Я же твоя жена. — Если ты жена, какого ж ты хрена тогда дома не ночуешь? Лера смутилась его обвинительного тона. — Столько разом навалилось, я, честно, думала, что тебе сейчас вообще не до меня. — А я разве говорил, что мои семейные проблемы как-то мешают нам жить вместе? Сказки не рассказывай. — Дело не в тебе, если ты об этом, — тихо сказала она. — О-о, коронная фразочка, — невесело рассмеялся Лёха. — Давай. Сегодня день откровений. Твоя очередь. — Что ты хочешь от меня? — агрессивно ответила Лера на его претензии. Всё в ней бунтовало и сопротивлялось этому разговору, тем воспоминаниям, которые он пробуждал. — Хочу, чтобы ты перестала делать вид, что ничего не случилось. Хочу, чтобы ты сказала, что на самом деле чувствуешь. Что теперь между нами не так? Ты не хочешь быть со мной? Винишь меня, что я оставил тебя? Что? — Полевой, я тебя сейчас ударю за эти слова. Может, это тебя отрезвит. Мне не нравится, когда ты такой. — Не нравится — уходи, — сказал он резко. В установившейся тишине было что-то мучительное и тягостное. Лера встала и ушла. Полевой остался сидеть взбудораженный и притихший. Сердце его бешено колотилось. Ждал, когда из прихожей донесется звук захлопнувшейся двери, но что-то громыхнуло в спальне. Вскочив, он рванул туда. — Если бы хоть что-то из всего сказанного было правдой, я бы не пришла. Ничего не изменилось между нами. Просто я как будто замерзла… и никак не могу отогреться. Она говорила о том, что ей холодно, но сдирала с себя одежду так, будто задыхалась в ней от жары. Будто и футболка, и брюки, и даже белье мешали дышать. Он разделся, сгреб ее в объятия и повалил на кровать. Лерку тут же пробрала дрожь. Он стал целовать ее лицо. И шею, и плечи, и грудь. Голодно, жадно. Что-то острое было в его ласках. Грубое, животное. Губы целовал — не давая дышать, прижимал к себе голое тело — без возможности пошевелиться. Их обоих моментально охватила дикая похоть. С головы до ног пронзило острое возбуждение, но в нем крылось гораздо больше, чем примитивное желание получить сексуальное удовольствие. Это была дикая потребность воскреснуть, вылечиться. Они так остро нуждались друг в друге, что поцелуи получались влажные и болезненные. Он прикусил ее губу. Или это она его случайно укусила… — Ты мне нужна. Никогда так не делай… Она не успела что-то ответить. Он снова стал целовать ее, и его язык оказался у нее во рту. Ладони скользили по животу и груди. Вжимались в кожу, ощупывали каждую впадинку, словно изучая заново. Он перевернул ее на живот и поднял на колени. Его грудь прижималась к ее спине. Дыхание обжигало затылок. В ее памяти вдруг всплыла та отвратительная сцена в домике, но длилось это недолго, потому что ни тот мерзавец, ни эти воспоминания были уже над ней не властны. Только один человек в мире владел ею. Только он один мог заставить забыть обо всем. Только ему она принадлежала и была с ним. Лера чувствовала его твердую эрекцию, прижавшуюся к ягодицам, но сначала он ласкал между ног пальцами и только потом, когда ее стоны перешли во всхлипы, когда и самому сдерживаться было уже невозможно, Алекс вошел в нее. Первый же толчок вызвал в низу живота горячий спазм, и Лёшка приостановился, переводя дыхание. Лера застонала, прося не останавливаться, и он снова начал двигаться. Горячо было внутри. Его стоны смешались с ее стонами, дыхание с ее дыханием. Каждое его движение вызывало в ней болезненно-острое удовольствие. И еще большую потребность в продолжении. Еще глубже, дольше. Быстрее. У нее горело тело, горело сердце. Лера не просила его быть мягче. Позволила ему забыться и забыть. О чуткости, о нежности, о безопасности. Он просто трахал ее, брал, как ему хотелось, таким образом устанавливая контроль над ней, над их чувствами, над их отношениями. И над собой, в конце концов. Каждый раз, приближаясь к развязке, Алекс выходил из нее, начинал целовать и менял позу. Это продолжалось целую вечность, пока они не покрылись потом. Когда он кончил, у нее ныли все мышцы в теле. Но всё было живо, горячо. Всё дышало. Они будут в порядке. Глава 21 Алексею понадобилось время, чтобы успокоиться и принять новую реальность, в которой он оказался сыном Назарова и его преемником в бизнесе. Так как он уже давно и глубоко был погружен в дела компании, взять на себя полное управление не составило большой проблемы. Тут как раз всё было логично не только для него самого, но и для окружения. Отойдя от потрясения, Алексей признал Леркину правоту. С чего ради ему отказываться от наследства, которое он не только по праву рождения заслужил. Он его заработал. Юлий тоже мало-помалу пришел в себя. Поначалу в отношениях братьев образовался разлом. Назаров злился на Лёху, но еще больше на отца, боролся с уязвленным чувством самолюбия, но скоро смирился, признав, что такая ответственность ему не по плечу. Он ведь всегда от нее убегал, стараясь свалить свои дела на брата, чего теперь удивляться, что именно Алексей стал главой компании. Полевой не особо спешил успокаивать задетое эго Юлика. Он не вел подковерных игр, не перетягивал одеяло на себя, не был в курсе намерений Палыча — не за что ему оправдываться. Не имел для этого ни лишнего времени, ни желания. С Лерой они теперь жили на два дома. То у него ночевали, то за город ездили, хотя первое время она боялась, что не переступит порог летнего домика. Они всё еще боролись с отголосками того тяжкого происшествия: молча, упрямо, каждый по-своему. Полевой не мог простить себе, что не смог защитить свою женщину. Лера мучилась омерзением, что кто-то, кроме Лёшки, к ней прикасался. Но постепенно всё выцветало, заглушалось моментами безоблачного счастья. Его было гораздо больше, чем гнетущих воспоминаний. Поскольку Полевой укатил в очередную командировку, Лера позвала Альку к себе. С тех пор, как Соломатина вышла на работу к отцу, подруги толком не виделись, закрутившись в делах и обмениваясь новостями лишь по телефону. Да и события развивались так, что не очень настраивали на благодушное общение. Еланцева примчалась к ней после работы, притащив с собой эскизы последней коллекции. Она создавала дизайнерскую одежду больших размеров, что оказалось весьма прибыльным и хорошим делом, ибо качественной одежды для аппетитных дам на модном рынке было представлено крайне мало. Тарелки с закусками были поставлены, бокалы наполнены легким вином, Алька даже успела сказать что-то типа тоста, но неожиданный звонок в дверь прервал их дружеские посиделки. — За тобой, что ли? — спросила Лера, зная манеру Юлика заявляться в самое неподходящее время. — Нет, что ты. Мы договорились, что я остаюсь сегодня у тебя. Может, это Лёха раньше вернулся и сюрприз тебе решил сделать? — Было бы неплохо, — засмеялась Лера и пошла открывать дверь. Увидев на пороге отца, она удивилась. И насторожилась. Вообще не помнила, когда он последний раз приходил к ней домой, да еще без звонка. — Что случилось, папа? — Вот! — сказал Соломатин. — Ты сразу спрашиваешь, что случилось. А ничего не случилось. Я просто решил тебя проведать. Неужели папа не может прийти в гости к дочери? Тем более я знаю, что этот твой в командировке. Он оставил пиджак на вешалке в прихожей, вручил Лере пакет с продуктами, вымыл руки и прошел на кухню. — О, и Алишка здесь! — Здрасьте, Альберт Сергеевич! — весело поздоровалась Алька. — Пап, ты думаешь, что я тут голодаю? — посмеялась Лера, разбирая принесенные продукты. — Однако вина у вас больше, чем закуски, как я посмотрю, — сказал отец, бросив взгляд на накрытый стол. — Я вам сейчас нормальный ужин приготовлю. Знаю, знаю, что помешал, но можно же один вечер папу потерпеть, да? — А я рада, что вы пришли. Я люблю, как вы готовите, — с улыбкой отозвалась Алина. — Хотите, я помогу? — Вот! — довольно сказал Соломатин. — Но помогать не нужно. — Точно ничего не случилось? — снова спросила Лера. Соломатин вздохнул. — Что ты заладила? Случилось, случилось… Соскучился я. Матвею позвонил, он в клубе поет… Ты теперь всё время с этим со своим. Даже в выходные не приезжаешь. Хорошо хоть на работе видимся. — У «этого моего» имя есть, — мягко напомнила Валерия. — Помню, помню я его имя, — ворчливо отозвался отец. — Не напоминай. Я прекрасно помню, кто забрал у меня дочь. — Почему забрал-то? — А как это называется?