— Меня это не радует. Я тебя как учил? Если уж заварила кашу, то прешь до конца, а не сруливаешь на полпути. — Да-да, я помню, — улыбнулась дочь лишь уголками губ. — Кстати говоря, Лёшка с самого начала был против, что мы скрываемся. Это моя инициатива. Не хотела с тобой воевать, заваривать вот такую кашу. Думала, дождусь удобного момента, когда ты будешь готов согласиться с моим выбором. — Как тут теперь не согласиться. Фартовый твой Лёха. Как там у вас говорят…походу, ты удачно вышла замуж. Лера усмехнулась, однако сомневаясь, что сам Лёха сейчас считает так же. — Папа, ты же всегда умел каждый мой промах превращать в достижение. Сделай это и сейчас. Признай, что я сделала невозможное. Примирила тебя с заклятым врагом. И при этом тебе не надо ни к нему идти на поклон, ни своим приспешникам что-то объяснять. Вали всё на меня, мол, это всё дочь, дурилка неразумная, связалась с ним, а тебя не спросила. — Чего сидишь тогда? Иди, узнай там всё… Как весь из себя благоверный Назаров умудрился сестрице жены заделать ребенка. Расскажешь потом. — Ты хочешь, чтоб я у Полевого разузнала, а мы потом с тобой посплетничали? — Именно. — Ах, Альберт Сергеевич, как можно! — делано изумилась Лера и, оперевшись на подлокотники, поднялась с кресла. — Ладно. Пошла. Как будут новости, расскажу. *** После оглашения завещания Полевой сразу же уехал домой и выключил телефон. Назаров его отец. Не дядя какой-то. Родной отец! Выяснять у тётушки ничего не стал, а собственные предположения, вывинчивающиеся из уставших от передряг извилин, были одно уродливее другого. Алекс не понимал, как ко всему этому относиться и что делать дальше. Он был подавлен, никого не хотел видеть и ни с кем не хотел разговаривать. Дома он выкурил две пачки сигарет, выпил полбутылки текилы, и всё ему стало безразлично. Не раздражал даже дверной звонок. Кто-то пытался добиться с ним встречи, но, так как желания с кем-то пообщаться у Полевого не появилось, к двери он не подходил. Однако гость проявил недюжинную настойчивость. — Здравствуй, тётушка, — сказал Лёшка, все-таки открыв дверь, и добавил с сарказмом: — А ты точно моя тётя — не мама, нет? — Алёшенька, я понимаю, что ты шокирован, и хочу тебе всё объяснить. Ты не так себе всё представляешь… — взволнованно начала Ксения Романовна. — А я никак себе это не представляю и слышать ничего не хочу, — отрезал он. — Раньше надо было объяснять, сейчас мне это не интересно. Они стояли в пороге, Полевой не отступил, чтобы пропустить женщину в квартиру. — Так и будешь меня в дверях держать? — спросила она, ёжась под его колючим взглядом. — Может, все-таки впустишь? — Хорошо, проходи, — нехотя сказал он. Ксения Романовна прошла в гостиную, сняла темные очки и черный шелковый платок с головы. Сев на диван и сцепив руки на коленях, она ждала, что племянник как-то выразит желание ее выслушать, но Полевой ходил по комнате, как запертый в клетку зверь. — Юлий в таком же состоянии, но он успокоится и всё поймет. — Видел его шок, когда завещание зачитали, можешь не объяснять. Такое наследство уплыло. — Зачем ты так… — произнесла она сконфуженно. — Можешь не переживать, — сразу сказал он. — Я оформлю отказ от наследства, и твой сын получит, что ему причитается. — Принять такое решение — твое право. Но Артем Павлович не этого хотел. И я не об этом хочу поговорить. — А я хочу, чтоб меня все оставили в покое! — рявкнул Алекс, не проявляя к тётушке ни малейшего снисхождения. — Сказал же, передам всё Юлию, и делайте что хотите. Он теперь главный — пусть командует. А я укачу на Бали и буду там дзен ловить! — Ага, давай, — сказала Лера, входя в гостиную, — вырази свое решительное «нет» наступающему капитализму. Ни Полевой, ни Ксения Романовна не слышали, как она вошла. Зато Лера, едва ступив за порог, услышала Лёхин рев. После разговора с отцом она поехала домой, переоделась и взяла ключи от его квартиры, которые он снова вручил ей, когда они помирились. — О, любимая моя пришла, — сказал Алекс, правда без особой нежности в голосе. Лера посмотрела на него, на ополовиненную бутылку текилы, стоящую на столике, и вздохнула. — Ты пьяный, что ли? Тебя только недавно из наркотической комы вывели, ты решил в алкогольную впасть? — Ага, прям с разбега, — посмеялся он. — Имею право. У меня, оказывается, папа умер. Ксения Романовна сжалась от его слов, как от удара. — Ты тётушку-то не третируй, ей и так несладко, — сказала Лера с явным неодобрением и присела рядом с женщиной на диван. — Вам плохо? Есть с собой какие-нибудь лекарства? Успокоительное? У тебя есть? — посмотрела на Лёшку. Он развел руками. — А мне не нужно, у меня нервы, как канаты. — У меня есть, — сказала женщина и завозилась, ища в сумке лекарства. Лера принесла из кухни стакан воды. Ксения Романовна запила таблетку и засобиралась домой. — Я пойду. Не буду вам мешать. — Почему это? Мы еще не всё выяснили. Я так и не услышал основной истории, — не скрывая иронии, сказал Алексей и добавил: — А от жены у меня нет секретов. Если и правда хочешь мне всё рассказать, говори при Лере. Валерия не стала скромничать, пытаясь оставить их наедине. Поставила стакан с водой на столик и удобно расположилась на диване, приготовившись услышать историю из прошлого. Ксения Романовна помедлила, явно раздумывая, стоит ли говорить при Соломатиной, но всё же не ушла, начав со вздохом: — Ты, наверное, думаешь, что у твоей мамы и Артема Павловича была связь, но это не так. Полевой в ответ посмеялся. — Мы очень хотели детей, — спокойно сказала тётка, пропустив мимо ушей его издевательский смешок. — Я никак не могла забеременеть и попросила сестру родить мне ребенка. Знаю, звучит дико… — Более чем, — вставил Алексей. — У нее всегда были другие приоритеты. Она работала, вела активный образ жизни, потому я и подумала, что сестра точно не привяжется к малышу. Мы обещали ей деньги, поддержку, были готовы выполнить любые ее условия… — говорила вполголоса, то и дело от волнения теребя в руках свой черный платок. — Она согласилась, и мы поехали в Швейцарию. Сделали ЭКО, и всё получилось. А позже так вышло, что я тоже забеременела. — И вы решили, что теперь я вам не нужен, — сделал свой вывод Лёха. — Нет. Твоя мама не захотела тебя отдавать, не смогла с тобой расстаться. Материнский инстинкт очень силен. Она привязалась к тебе еще до того, как ты родился. Только женщина может понять, что такое носить ребенка… Разве можно отнять ребенка у матери? Поэтому мы оставили всё, как есть. А когда сестра умерла, естественно, забрали тебя к себе… И растили как своего сына. Ксения Романовна мельком глянула на Леру, вроде как ожидая понимания с ее стороны, как от женщины. Но Лера никак не отреагировала на этот ищущий поддержки взгляд. — Ну да, зачем что-то менять… — Полевой продолжал изливать свой сарказм. — Пусть запасной будет. На всякий случай. — Ты не запасной. Ты его старший сын, и он никогда вас не разделял, — твердо сказала Ксения Романовна. На Лёшку эти слова не произвели впечатления, и он злорадно рассмеялся: — Не-е-ет, я не был его сыном. Юлик его сын, а я подкидыш. Племянничек, который всю жизнь был ему всем обязан. — Это не так… — тётушка снова попыталась возразить. — Это так. Видимо, я не настолько хорош, чтоб меня сыном можно было назвать. Недостоин хотя бы знать, что у меня есть отец, — сказал глухим от душившей злости голосом. — Да скажите же ему правду! — не выдержав, вмешалась Лера. — Я правду сказала, — растерянно проговорила тётушка. — Всю правду, как она есть… Больше мне сказать нечего. — Другую правду! Не эту сопливую историю о том, как вы хотели детей, а потом не стали забирать ребенка у матери. Правду скажите. Что трус ваш Палыч, — привычно низко и хлестко сказала Лера и перевела взгляд на Лёшку: — Да струсил он, Лёш, смалодушничал. Не смог признаться, что он твой отец. Хотел до самого последнего дня остаться для тебя авторитетом. Благодетелем хотел быть в твоих глазах, побоялся, что ты отвернешься от него, разочаруешься. Боялся он вот таким тебя увидеть и того, что сейчас у вас в семье происходит. Поэтому и не сказал ничего. Тётушка опустила глаза, не подтверждая эти слова, но и не оспаривая. Когда выразила желание уйти, Полевой не стал ее останавливать. — Леший, ты ведь знаешь, что в этой ситуации я лучше всех тебя понимаю, — сказала Лера после долгого молчания. — Я точно знаю, что ты сейчас чувствуешь. — У него была возможность сказать мне правду, но он этого не сделал. Значит, о том, что умирает, он сказал, да еще и молчать попросил. А теперь я должен всё это разгребать. — А кто, кроме тебя? Юлик? Мы оба знаем, что вот как раз твой Юлик только и способен, что дзен на Бали ловить. И Палыч это прекрасно знал. Так что и речи не может быть об отказе от наследства. Ничего ты подписывать не будешь. — Думаешь, я ради красного словца это сказал? — Как раз наоборот. Я уверена, что ты как сказал, так и сделаешь. Поэтому и говорю. Даже не думай. Всё, что отец тебе оставил, — твое по праву рождения. Я уверена, что он и правда вас не разделял. И доверял тебе даже больше, чем Юлику. Потому и рассказал о болезни. Чтобы ты был готов принять всё на себя после его смерти. Лешка уселся на диван и потянулся к бутылке.