— Как себя чувствуешь? — Лерочка… — прошептал он, просовывая голову в горловину толстовки, — я тебя люблю. — Придурок, — преодолев секундную оторопь, выпалила она и вышла из комнаты. Лёха просунул руки в рукава, расправил на себе кофту и вышел за ней, найдя ее под навесом крыльца. Прислонившись к кованым перилам, Лера щелкала зажигалкой и пыталась прикурить, но огонек почему-то не вспыхивал. — О-о-о, — протянул Полевой, заметив, что глаза ее влажно блестят, — Соломатина, ты че расклеилась… Я думал, что ты у меня такая надёга… Железная женщина, с каменным сердцем, а ты… — А я, бл*ть, безнадёга. Бросив безуспешные попытки закурить, Лера сунула сигарету с зажигалкой обратно в пачку и убрала в карман. — За меня переживаешь? Всё ж нормально… — легко сказал он и полез к ней обниматься. — Осторожно, швы разойдутся, — предупредила она. Но Лёха не слушал, сгреб ее в объятия и прижал к себе. Навалился всем телом, стал целовать лицо. — Лёш, я серьезно! Я тебя второй раз шить не буду, усыплю как бешеного пса, чтоб ты мне нервы не мотал. Он ослабил хватку и мягко окольцевал ее плечи, тем более Лера не сопротивлялась. — Лер, ну хватит, а… Я устал, я так больше не могу… — Ты творишь дичь, ты это понимаешь? Дальше что будет? — Всё будет в полном порядке, если эту дичь тщательно планировать, — уверенно отозвался он и прижался к ее губам. — Ага, — сказала она от него оторвавшись. — Тебе повезло, что мамита ненавидит Соломатина лютой ненавистью, а то бы папа был уже здесь… а ты там… — Где там, Лера? На том свете? Ты серьезно думаешь, что меня так просто устранить? Да у него такие проблемы будут, если он хоть что-то попытается сделать. Он в жизни не разгребет! Я ж не шавка, не шестерка! — Я не хочу проверять, какие у него потом будут проблемы. Что будет потом, меня вообще не волнует! Как ты не понимаешь… — Я-то понимаю, Лера, всё понимаю. А вот ты, наверное, еще плохо понимаешь, кто я. Всё давно уже от меня зависит, а Палыч лишь номинально. Если я захочу устроить кому-нибудь сладкую жизнь, мне никто не помешает. Папе твоему лучше со мной не ссориться. Он это знает, поэтому и бесится. — Лёша коснулся губами ее виска, поцеловал в щеку, в губы. — Хочешь, не будем афишировать. Будем только сами по себе. Как ты хочешь? Мне всё равно. Никто не будет знать. Наши трепаться не будут. — Рафаиловна меня уже видела. — Она не болтливая, на этот счет можешь не переживать. И она не знает, кто ты. — Лера! — позвала ее мать. Лера нехотя выбралась из рук Полевого и зашла в дом. Пират, который всё это время сидел у ступенек, зашел на крыльцо и обнюхал гостя. Лёшка присел на корточки и потрепал его по шерсти, припевая детскую песенку: — Человек собаке друг… Это знают все вокруг. Он не лает, не кусается, на прохожих не бросается… И на кошек — ноль внимания. Вот это воспитание… Через несколько минут зажегся свет в беседке, и Соломатина снова вышла на улицу. Вынесла кружку, наполненную крепким, ароматный чаем, ложки и пустой бокал. Лёха поднялся, оставив Пирата в покое, и она вручила ему кружку: — Это тебе для трезвости. — Мне кажется, я уже… Подхватив со ступеньки торт и шампанское, Лера двинулась в беседку, увитую плетистыми розами. — Пошли, что ли, праздновать. С днем рождения меня. Глава 7 Ночь стояла прохладная, но беседка хорошо скрывала их от ветра. Июнь в этом году выдался необычно холодным, с постоянными ветрами и переменчивой погодой. То солнце выглянет, то дождь хлынет. Зато зелень бушевала, напитанная, пахучая. Полевой хотел открыть шампанское, но Лера забрала бутылку, отмахнувшись от его помощи: — Сиди ты уже, сама справлюсь. Тем более пить буду только я. У тебя и так алкоголя в крови больше, чем самой крови. Она открыла бутылку, стараясь, чтоб игристый напиток не пошел из горлышка пеной, и налила в пузатый бокал. — Ты, конечно, сегодня учудил. — Испугалась? Он откинулся на лавочку и отпил чай. Горячий напиток приятно согрел внутренности. Хотя на Полевом была теплая толстовка, его немного потряхивало после всей этой кутерьмы. — Нет! — воскликнула Лера, выразительно на него посмотрев. — Я ж бесстрашная и ничего не боюсь! Отпив половину бокала, она стала потихоньку доливать в него шампанское, чтоб снова наполнить до краев. — Не надо было меня игнорить. — Слушай, я думала: только я без башни. Но ты не отстаешь. Чуть кишки на заборе не оставил. Мы оба ёб*нутые, так что нам вместе никак нельзя. А что будет, если мы расслабимся… — Давай хотя бы сейчас забудем про всё. Представь, что нет никого, кроме нас, — Лёха скривился, устав от речей про невозможность быть вместе, как от заезженной пластинки. — О-о, это легко представить, — засмеялась Лера. — У нас есть тортик и шампанское… Если пофантазировать, я б еще добавила ко этому музыку, танцы, ночные купания голышом… Полевой издал мучительный вздох. — Ты издеваешься… — Потянул ее на себя: — Я соскучился… Но она уперлась ладонями ему в плечи. — Твой левый бок мешает мне до конца погрузиться в мои фантазии. Пока швы не снимем, даже не думай. Ни-ни. Никакого секса. — Шутишь? — Я серьезна, как никогда. — Мне даже не больно. — Тебе не больно, потому что ты бухой и обколотый. — А когда швы снимать? — Через неделю, думаю. — А потом всё будет? — А потом посмотрим, — ушла от ответа. — Не смей. — Чего? — Завтра делать вид, что ничего не было. Что всё мне показалось. Наша реальность — это то, что между нами сейчас. То, что мы чувствуем. И завтра это будет… И послезавтра… И через неделю… Он все-таки усадил ее к себе на колени, и она снова позволила себя поцеловать. Или сама поцеловала. Невозможно понять, кто из них сделал первое движение — опьяняла близость, и моментально пронзало возбуждение. Если бы их зависимость друг от друга касалась только секса, они бы справились. Они бы выбрались из этого омута. Включили свои холодные головы и разошлись раз и навсегда. Но хорошо им было вдвоем. Просто рядом. Просто вместе. И совсем неважно, чем они в этот момент занимались: пили виски, мылись в душе, ели торт, болтали о разных пустяках, развешивали розовые шарики в его летнем домике или делали уколы больному коту. Да, их ощущения — это реальность. Не морок, не ошибка, не минутное помутнение. Это то, что они есть.