— Нет. Прекрати! — Карина оттолкнула Джо, но он снова прижал ее к себе и попытался поцеловать в губы. — Хватит. — Не надо меня динамить. Ты весь вечер мне знаки подавала. Джо снова полез целоваться, и на этот раз она ответила, без особого желания. Попыталась угодить детской части себя, которой так хотелось быть желанной, любимой. — Пошли в палатку, — прошептал Джо. — У меня остался еще косяк. Поделим. Глава 21 Осень 2017 года В субботу Анна спала долго и проснулась оттого, что Мило лаял и скреб входную дверь. Анна завернулась в старый халат, который по-хорошему надо было бы выбросить во время переезда. Ткань замахрилась, вышитое на груди название гостиницы едва читалось. И все же Анна не могла заставить себя расстаться с ним. Расстаться с памятью о тех выходных — Париж, осенние листья, они с Хоканом моложе и лучше — и обо всем, что исчезло бы вместе с этим халатом. Что бледнело бы и расплывалось, как буквы на кармашке, пока не останутся разрозненные частицы того, что было. Частички нас, прошептал Хокан, когда Анна вышла на крыльцо и вдохнула холодный осенний воздух. Мило рванул к ближайшим деревьям. Он уже еле терпел и последние метры проскакал на трех лапах. Анна рассмеялась. Пес, кажется, это заметил — пробегая через двор назад, он с обиженным видом проскользнул мимо ее ног. Анна еще несколько минут постояла на крыльце, наблюдая за протянувшимся по небу гусиным клином. Слава богу, выпотрошенные кролики на крыльце больше не появлялись. Агнес считала загадочную историю с кроликами не столько противной, сколько захватывающей — хоть какое-то облегчение. Анна глубоко вдохнула, вобрала в себя запахи, красоту, краски осени. С неба слабо доносилась гусиная перекличка. Анна старалась подавить отвращение, но ей это плохо удавалось. Я любил тебя больше всего на свете, прошептал Хокан. А ты — меня. Правда? Ночью она спала без сновидений, во всяком случае, никаких снов она не помнила. И все же в голове у нее застряла какая-то мысль, и Анна никак не могла отследить ее. Что-то, связанное с фреской и трагической смертью Симона Видье. Надо бы думать о другом, надо связаться с адвокатом. Он обещал позвонить, как только закончится следствие, но с их последнего разговора прошло уже больше недели. В понедельник, сказала себе Анна. Если никаких известий не будет, я позвоню ему в понедельник. После завтрака она помогла Агнес погрузить фотопринадлежности в машину. Воодушевившаяся Агнес несколько раз показывала ей в телефоне спутниковые снимки. — Смотри. Вот это черное озерцо посреди леса и есть каменоломня. Если увеличить, то и скалы немножко видно. Они уселись в машину. Мило, как всегда, запрыгнул Агнес на колени и оскорбился, когда его согнали на пол. Он обиженно поглядывал на водительское сиденье, словно обвинял в своей ссылке Анну. — Проедешь километра три, потом будет съезд. Анна следовала инструкции, радуясь, что они с Агнес разговаривают, что у них какое-то общее дело. По обеим сторонам дороги убегал назад удивительный холмистый пейзаж. Лиственные деревья, маленькие пастбища, широкие ограды. Рядом с дорогой показалась маленькая лесопилка. — Смотри! — Агнес показала на стадо оленей на лесной опушке. Натянуло темные тучи, но тумана не было, и белые щипцы Энглаберги светились издалека. Какая-то машина вывернула от белой сторожки в самом начале аллеи. Машина оказалась пикапом Брура Клейна, и, проезжая, Агнес помахала ему. — Далеко еще до каменоломни? Агнес посмотрела в телефон. — Меньше двух километров. Для велосипеда в самый раз, отметила Анна. Она бросила взгляд на тянувшиеся по обеим сторонам дороги вспаханные поля. Попыталась представить себе, как Симон едет здесь на своем “крещенте”. Неожиданно припустил дождь. Когда они, оставив поля позади, ехали уже среди деревьев, дождь перешел в ливень и, несмотря на кроны деревьев, почти заливал лобовое стекло. Анна включила дворники на полную, сбросила скорость — и все же чуть не пропустила неожиданно крутой поворот и не уехала прямо в лес. — Ой, мам. Спокойнее! — Агнес схватилась за ручку над окном и раздраженно глянула на нее. — Сорри. — Анна поехала еще медленнее. Дождевая вода лилась потоками, дворники не справлялись. — Вон съезд! — Агнес указала на еле видную гравийку, которая начиналась прямо между двумя крутыми поворотами. Анна поехала медленнее, потом остановилась, дважды удостоверилась, что навстречу никто не едет, и свернула налево. Точнее, как выяснилось, вверх: дорога довольно скоро начала взбираться по склону. Поверхность была неровной, Анне приходилось петлять между больших выбоин. Лиственный лес становился все жиже, а после перевала и вовсе превратился в широкую просеку. Когда они выбрались из леса, дождь напустился на них в полную силу, забарабанил по окнам и жестяной крыше. Машина еле ползла. — Вон! Вон там дорога! — Агнес подалась к лобовому стеклу, чтобы лучше видеть. Анна осторожно ввела машину в крутой поворот, но все равно угодила колесом в выбоину, отчего в салоне громыхнуло. Они попали на узкий волок — двухколесная колея, посредине зеленая полоска травы, такой высокой, что она время от времени скребла по днищу машины. — Стоп! — взвыла Агнес, но Анна уже заметила перегородивший дорогу шлагбаум из толстой оцинкованной стали, с желтой предупреждающей табличкой посредине. Текста когда-то было больше, но непогода и ветер стерли все, кроме двух больших слов посредине. ОПАСНЫЙ УЧАСТОК! Они несколько минут посидели в машине, пережидая дождь. Агнес отложила телефон, Мило смирно сидел у нее на коленях. Просека за шлагбаумом, метров через двадцать, переходила в густой ельник, который, казалось, поглощал и свет, и узкий волок. Мило заворчал, уперся лапами в приборную доску и прижался носом к лобовому стеклу, словно что-то заметил. Грохот дождя ослабевал и наконец совсем прекратился. — Ну, пойдем? — спросила Анна. Агнес в ответ сосредоточенно кивнула. Дорога за шлагбаумом шла немного под уклон; метров через двести они оказались в густом высоком ельнике. Пахло здесь иначе, чем в лиственном лесу. Мрачный дух гниения в сочетании с тусклым светом производил гнетущее впечатление. Примерно через километр лес расступился, открыв полузаросшую разворотную площадку. Землю здесь густо засыпали щебенкой — видимо, чтобы не дать лесу поглотить расчищенное место полностью. Поодаль, за деревьями, угадывалось водное зеркало, но берег почти весь зарос, и получить общее представление о нем было трудно. Там и сям между травой, корнями и упавшими ветками собирались дождевые лужи, по которым бегали водомерки. Пока Агнес фотографировала их, Анна размышляла. Она знала, что плато, на котором устроили лагерь пятеро друзей, располагалось слева и выше самой каменоломни. После недолгих поисков Анна нашла старую тропинку. Она позвала Агнес и Мило, несколько минут они сражались с колючими кустами, порослью и все более крутым подъемом и наконец вышли на плато в левой части каменоломни. Должно быть, именно здесь и стояли палатки. Перед Анной открылся красивый и хорошо знакомый вид. Лиственные деревья на берегу были выше, а трава гуще, чем на фреске, но черная вода и острые скалы не позволяли ошибиться. Анну поразило, каким тонким художником был, должно быть, Карл-Ю. Не только потому, что он схватил все детали и сумел передать поразительные оптические фокусы водной поверхности. Он воссоздал настроение, повисшее над озерцом. Печаль, которую подчеркивали оранжевые листья и черная вода. Кажется, Агнес тоже уловила ее. Они молча постояли у края плато, глядя на воду. Анне представлялись очертания тела прямо под темной поверхностью. В душу закралось новое чувство — Анна не понимала, откуда оно взялось. Как будто там, наверху, произошел не просто несчастный случай. Там было еще что-то трагическое и в то же время отвратительное, о чем умалчивали семь пожелтевших документов из старой архивной папки. Когда они вернулись в Табор, их ждал какой-то фургон. Задние дверцы были открыты, из грузового отделения спускался небольшой пандус. Разговорчивый продавец из велосипедного магазина с величайшим тщанием выводил из машины “веспу” Агнес, но остановился, когда Мило залаял на него. — Вот и вы, — сказал продавец, когда они подошли. — Я уж начал думать, не случилось ли чего. Мы же на сегодня договаривались с доставкой? Во всяком случае, у меня в ежедневнике так записано. Он достал из кармана комбинезона пакетик снюса и сунул под верхнюю губу, кончиком языка пристроил на место. — Извините, это я виновата, — сказала Анна. — Я вообще забыла, что вы сегодня приедете. Огромное спасибо, что привезли в субботу. Хотите кофе? — Вот спасибо! Анна включила кофеварку, а Двухколесный Йоран тем временем показывал Агнес, как тронуть “веспу” с места, как остановить, какие кнопки для чего. Когда кофе был готов, они уже управились. Агнес надела шлем и покатила по гравийной дорожке, Мило помчался следом, а Анна позвала говорливого продавца на кухню. — Вот, значит, тут как? — Он с любопытством огляделся. — Никогда не бывал в Таборе. Видел только со стороны, да и то лет двадцать пять-тридцать назад. Я заметил — горушку убрали. Анна наморщила лоб, пытаясь сообразить, что он имеет в виду. Безуспешно. — Карл-Юхан устроил в торце горушку, — пояснил продавец. — Синюю, жестяную. — Он сделал скользящее движение рукой, и Анна, еще немного подумав, сообразила, что он имеет в виду детскую горку. — Все думали — это он для мальчишки, но Карл-Юхан сам по ней съезжал. Говорил: “Скучно спускаться по лестнице”. Карл-Юхан смотрел на мир по-своему. Продавец усмехнулся и продолжил рассматривать кухню. — Как он вообще сюда попал? — спросила Анна, наливая ему кофе. Сочетание “наливать кофе и задавать вопросы” не подвело. — Карл-Юхан познакомился с Элисабет, когда она училась в Лунде. — Продавец подался вперед и понизил голос. — Элисабет вскоре забеременела, так что со свадьбой пришлось поторапливаться. А там и старый Видье отбросил коньки. Кое-кто говорил, что его из-за потрясения удар хватил. — Двухколесный Йоран ухмыльнулся, и из-под губы выглянул табак. — Элисабет бросила университет и вернулась домой, в Энглабергу, чтобы помогать матери с усадьбой. Карл-Юхан приехал с ней и водворился здесь. Дело было в семидесятые — зеленая волна, все такое. Сколько же горожан тогда вбило себе в головы, что они должны изменить свою жизнь и заделаться фермерами. За несколько недель научиться тому, чему учатся поколениями. Он снова усмехнулся, незаметно выбросил табачную жвачку и отхлебнул кофе. — Значит, из Карла-Юхана фермер был так себе? — Да уж. Идей море, и одна глупее другой. То пытался выращивать виноград. То держал лам в загоне за домом. Представляете? Ламы. В Сконе. Да нафига они ему? Соревнования по плевкам устраивать? От собственной шутки продавец поперхнулся кофе. — Вообще-то удивительно, что Элисабет так долго разрешала ему развлекаться, — сказал он, прокашлявшись. — Через несколько лет банк пригрозил забрать Энглабергу. Так что Элисабет устроила в Таборе ателье для Карла-Юхана и дала ему возможность снова начать рисовать. Неглупо, и не только потому, что картины теперь стоят целое состояние. Еще и потому, что сегодня Элисабет Видье, спасибо Клейну, одна из самых крупных землевладелиц здесь, на гряде. Клейн так заботился об Энглаберге все эти годы, как будто это место — его собственное. Йоран, похоже, закончил рассказ. Чтобы побудить его продолжать, Анна достала печенье. — А вам самому каким казался Карл-Юхан? — спросила она, когда гость проглотил первое печенье с малиновым джемом. — Ну, я время от времени натыкался на него. Так, болтали о том о сем, не больше. Он редко спускался с холмов. Общался в основном с Элисабет и Клейном. Особенно после того, как парень, ну, вы понимаете… — Потянувшись за очередным печеньем, он скорчил печальную рожу. — Жуткая история, для всех, кто в ней оказался замешан. — Он замолчал, откусил печенье. Анна вызвала в памяти пятерых друзей с групповой фотографии. Радостные вопли в камеру. Друзья навеки. А потом — чувство, которое она испытала совсем недавно, на каменоломне. — Симон был хороший парень, — продолжал продавец. — Пел и играл в церкви на похоронах моей матери. Даже мне пришлось носовой платок достать. — Он снова улыбнулся, на этот раз Анна испытала к нему больше симпатии. — Я помогал ему доставать яичные лотки. У меня шурин работает на птицефабрике. Можно еще? Анна налила ему еще чашку “смазочного материала”, одновременно ввернув вопрос, который заставил бы Йорана продолжать. — Яичные лотки? Йоран кивнул. — Для шумоизоляции. Симон устроил в Энглаберге музыкальный зал на втором этаже гаража. Ну, или студию. Я притащил туда двести яичных лотков всего за пару месяцев до несчастья. Там все очень здорово было устроено — магнитофон, микрофоны и всякие штуки, на которые он накопил. Тысячи крон пошли коту под хвост. — В каком смысле?