Шарлотта Карсон — выпускница Академии Адамсон Можно подумать, убийство должно было бы встряхнуть кампус сильнее, чем это случилось. С другой стороны, я была рядом во время других студенческих убийств, и дорогой старый папочка Арчибальд Карсон всегда хлопал в ладоши и ворчал, возвращаясь к делу. Теперь, когда я лучше знаю, что он пытался избежать гнева Братства, — уже не так придирчиво отношусь к нему, как раньше. Не столь придирчиво. — Твоя мама сообщила мне, что мистер Дэйв купит ей билет; она обещала быть там, — папа замолкает, как будто пытается ощутить присутствие парней через динамик телефона. Он и не подозревает, что его подозрения верны на сто десять процентов: все они в моей спальне. Кроме того, мы занимались сексом. Кучей, кучей и кучей секса. Всё, чего он боится, сбывается, и он это знает. Я знаю это. Мы просто не говорим об этом. Он притворяется, что моё венчание с Черчем — это конец всему. Жаль, что он ни хрена не знает Монтегю. К его чести, они почти карикатуры реальных людей. Они серьёзно относятся к настоящей любви. Как дикари. — Лучше бы ей там быть, иначе я не пойду к алтарю, — бормочу я, имею в виду, что это абсолютная ложь. Учитывая, что мне не разрешается жить за пределами кампуса без специального разрешения — брак, вероятно, самый лёгкий способ сбежать для первокурсника — и учитывая, что кто-то умер в упомянутом кампусе, вам лучше поспорить на свою задницу, что я свалю отсюда при первой же возможности. Даже если мне нравится эта большая кровать. Я прикрываю динамик рукой и смотрю на Черча. — Мы можем забрать её с собой? — шепчу я, и он понимающе улыбается. — Я уже заказал грузчиков. — Шарлотта, хотя я не имею никакого контроля над твоей матерью, предлагаю тебе немного поверить в неё. Она приезжала на твой выпускной, не так ли? Она взяла себя в руки, и мы должны это признать. В голосе папы слышится нотка ревности, но я не могу его винить. Он потратил годы на то, чтобы разбирать бардак за мамой и оплачивать реабилитационные центры, а она выбрала другого парня. Не то чтобы я так уж сильно возражала против мистера Дэйва. Он — лучшее, что когда-либо случалось с мамой (прости, папа, но это касается и тебя тоже). Я понимаю, почему он ей нравится. Кроме того, он работает в ФБР. Насколько это круто? — Да, да, конечно. Думаю, увидим, не так ли? — Думаю, так и будет, — отвечает Арчи, всегда любящий, с которым нелегко ладить. Это что-то вроде его подписи. — В следующий раз, когда мы поговорим, я буду ожидать видео-звонка. — Да, сэр, — поддразниваю я, но он только вздыхает в ответ. — Я люблю тебя и спокойной ночи, Шарлотта. Папа вешает трубку, и я вздыхаю с облегчением, откидываясь на кровать и сворачиваясь калачиком рядом с Рейнджером. Последние несколько ночей ребята оставались здесь со мной, давая мне возможность заглянуть в возможное будущее, где мы все будем спать по-щенячьи в одной постели каждую ночь. Имею в виду, я представляю, что были бы моменты, когда один парень захотел бы побыть со мной наедине. Но может ли быть так по крайней мере в пятидесяти процентах случаев? Мне бы этого хотелось. Я должна что-то сказать. Я должна. Они не узнают, пока я не озвучу своё желание, верно? — Поверить не могу, как сильно Марни страдает из-за этого дерьма, — говорит Спенсер, роясь в моих ящиках и заставляя меня вздохнуть. Я знаю, что он ищет. Но я спрятала его так хорошо, что даже эти глупые близнецы не смогут его найти. — Ищешь это? — спрашивает Мика, и вот он, обвиняюще покачивается у него на ладони. — Ты сукин сын! — рычу я, перепрыгивая через Рейнджера и пытаясь вырвать пенис из его руки. В конце концов мы дерёмся из-за него, отправляя его в полёт, где он врезается в окно и скользит вниз с комичным скрипом, который заставляет смеяться всех в этой комнате, за исключением, может быть, Рейнджера. Рейнджер никогда не смеётся. — Что меня пугает, так это то, насколько легко нападают на тебя, — говорит мне Рейнджер, глядя в потолок, пока Черч играет с настройками электрического камина. Он выбирает яркое, весёлое пламя, но слабый огонь. На самом деле здесь пока не так уж холодно. Честно говоря, мне, калифорнийской девушке в глубине души, холодно. Я отказываюсь признавать, что когда-либо приспосабливалась к климату в дурацком Натмеге. Кто бы когда-нибудь признался в этом? — Где ты его нашёл? — я выдыхаю, достаю пенис и засовываю его в передний карман своей толстовки. — Я засунула его в вентиляционное отверстие, — я указываю пальцем на потолок, но близнецов это не смущает. — Не мы его нашли, это сделал Спенсер, — они указывают на него, и он ухмыляется, подмигивая мне. — Ты могла бы засунуть его себе в трусики, и мы могли бы заняться красивой однополой любовью, — Спенсер поворачивается, а затем скользит на кровать, дотягиваясь до моих ног. — Вообще-то, я подумал, что мы могли бы пойти и посмотреть на дом, — предлагает Черч, и мы все, кроме, Рейнджера, да — оживляемся, как сурикаты. Никто из нас его ещё не видел; это был тщательно охраняемый секрет. — О, Боже мой, пожалуйста! — я вскакиваю с кровати, отбрасывая вялый член в сторону и случайно ударяя им Рейнджера по лицу. Он рычит, хватая его, а затем… засовывает в карман собственной толстовки. Вот змея. — Черчи. Я сажусь на колени на краю кровати, беру руки Черча в свои. Наши глаза встречаются, и я с трудом сглатываю комок в горле. Я не могу поверить, что действительно собираюсь выйти замуж за этого парня. Имею в виду, во-первых, он при деньгах. Во-вторых, он чертовски сексуален. И в-третьих … у него большой член. Самое главное… Мне просто… он нравится. Хотя, по принуждению, я могла бы упомянуть вслух остальные три качества, последнее кажется самым трудным. — Я хотел заранее сообщить тебе, что мне лично не удалось выбрать дом. — Наступает долгая пауза, во время которой Черч делает глубокий вдох и обхватывает своими длинными пальцами мои собственные. — Его выбрали мои родители. — Твои родители? Черч с трудом сглатывает и отводит взгляд в сторону, прежде чем снова посмотреть на меня. — Это подарок, Шарлотта. Свадебный подарок. Городок Борнстед — странный кипящий котёл, состоящий из студентов и преподавателей университета, капризных уроженцев горного городка в Колорадо и шикарных придурков, которым так нравится кататься на лыжах, что они готовы выложить двадцать миллионов баксов за дом, которым пользуются три месяца в году. Мы, я думаю, попали бы в эту последнюю категорию, если бы тоже не были студентами. — Эм. Я стою на вымощенной камнем подъездной дорожке и смотрю на трёхэтажный дом со скатной крышей и изогнутой внешней лестницей, на сосны, гордо возвышающиеся на заднем дворе. Первый этаж состоит из гаража на три машины с левой стороны, гаража на две машины с правой и двери между ними, которая предположительно ведёт в прихожую. Черч проносится мимо неё и поднимается по лестнице, останавливаясь через две ступеньки, чтобы повернуться и элегантно протянуть руку в моём направлении. Всё в том, как он держится, в том, как поднимает руку, в чертах его лица, в тени полуулыбки на губах говорит о благовоспитанности и хорошо образованном человеке. Дело в том, что он не состоит в биологическом родстве с Монтегю; он сын их горничной. Ничто в этом не делает его менее привлекательным для меня. Напротив, от этого он нравится мне ещё больше. — Пойдём, дорогая. Он ждёт, когда я возьму его за руку, в то время как другие парни изучают дом с гораздо меньшим энтузиазмом, чем он того заслуживает. Я имею в виду, он им нравится. Они рады, что мы будем жить здесь. Но я думаю, что они так же ревнуют, и это нормально. Я могу это понять. — Твои родители… подарили нам этот дом? — спрашиваю я, потому что по дороге посмотрела адрес, и мало того, что это грёбаное место стоило семнадцать миллионов, так ещё и до ближайшего горнолыжного подъёмника, который доставит нас прямо в гору, к универу, всего пять минут езды на велосипеде. Представляете себе это? Проснуться утром в окружении пяти самых сексуальных парней на планете, съесть домашний маффин с лобковыми волосами Рейнджера (такого никогда не бывает, я прикалываюсь над вами), а затем неторопливо поехать на велосипеде к подъёмнику, чтобы расслабиться и полюбоваться потрясающим видом по дороге на занятия. Каким-то образом я попала в сказку, и я не совсем уверена, что заслуживаю этого. Слегка всхлипнув, я беру Черча за руку, и он тянет меня за собой вверх по лестнице на второй этаж. Он останавливается прямо за дверью и указывает на кнопочную панель. — Код — это дата нашей свадьбы, — говорит он, и это заставляет меня улыбнуться. Я начинаю плакать и вести себя странно, но полна решимости продолжать вести себя как мудак, чтобы никто не увидел, насколько это меня взволновало. Я набираю цифры и открываю дверь в коридор. Там лестница, ведущая как вверх, так и вниз, а также два коридора поменьше по обе стороны. — Все спальни находятся на втором этаже, — объясняет Черч, указывая на них. — Раз, два, три, — он машет рукой в сторону другого коридора и продолжает считать. — Четыре, пять, шесть. — Шесть спален, — говорю я, задаваясь вопросом, было ли… это намеренно или нет. — Может, нам стоит выбрать какую-нибудь одну? — Нам? — спрашивает Черч, и я могу сказать, что он ждёт, когда я что-нибудь скажу. — Кто такие «мы» в этом сценарии? Мои щёки вспыхивают, но я проталкиваюсь мимо него, быстро осматривая все три комнаты по одну сторону коридора, прежде чем перейти к другим. Здесь есть очень светлая главная спальня с примыкающей ванной комнатой; в ней есть душевая кабина размером, подходящим для оргии, и огромная ванна. Кроме того, большинство комнат здесь, кажется, обставлены, по крайней мере минимально; кровати есть во всех, кроме этой. — Это хозяйская, верно? — спрашиваю я, поворачиваясь лицом к Черчу, пока он стоит в дверях. Я слышу, как другие парни поднимаются по лестнице, и думаю, что они, должно быть, сначала заглянули в гаражи. Должно же быть где-то место, где можно припарковать эти одинаковые жёлтые «Ламбо», а? — Это так. Черч входит в комнату и останавливается всего в нескольких дюймах передо мной. Он без колебаний протягивает руку, заключает меня в объятия и окутывает своим ароматом сирени и розмарина и целой порцией счастливых воспоминаний. Встреча с ним. Сражения с ним. Выражение его лица, когда он узнал, что я девушка. Всё это. — Это может быть твоя комната. Ты можешь решить, кого ты хочешь видеть здесь и когда, — он слегка отстраняется, приподнимая пальцем мой подбородок, чтобы я посмотрела на него. Что бы он ни увидел на моём лице, должно быть, это причинило ему серьёзную эмоциональную боль, потому что он с трудом сглатывает и, вопреки своему обычному характеру, на мгновение кажется неуверенным или, возможно, даже расстроенным. — Не плачь, Шарлотта, — бормочет он, и именно тогда я понимаю, что делаю это: рыдаю в полный голос. Слёзы текут по моим щекам, когда я обнимаю Черча за талию, и он становится абсолютно неподвижным. Я имею в виду, совершенно застывшим.