Дать бой было логичным решением, но успехом, в общем-то, не увенчалось. Мне удалось свалить пяток химер, тойфеля и «бледную вдову», но затем пришлось снова убегать, потому как среди гейстов обнаружилась совершенно монструозная тварь, о которой я даже не читал никогда. Какой-то чудовищный гибрид сухопутного спрута и паурака, взявший от первого громадные щупальца, а от второго – восемь покрытых хитином лап и панцирь. Несмотря на то что размером она была с небольшой холм, передвигалась тварь на удивление быстро и погоню прекращать явно не желала. Я всадил в нее пять усиленных зарядов из СтГ и две гранаты, но она даже не почесалась! Хотя этого бы вполне хватило, чтобы остановить даже новейший тяжелый бронеход Пакта… Пришлось снова бежать, уходя дальше на север – туда, где… Туда, где по ощущениям словно бы билось исполинское черное сердце. …Еще три дня дикой погони. Еще дважды я давал бой, уже просто пытаясь уменьшить число преследующих меня тварей, а не прорваться обратно. И так уже было понятно, что ближайшие полгода я, скорее всего, проведу в пути из Арафа. Конечно, не самые приятные полгода моей жизни, но и не самые худшие – дважды мне приходилось выбираться на своих двоих из Ожогов. Хуже всего было во второй раз, когда наш транспортник сбили над Сахарой, а до Карфагена надо было пройти больше двухсот верст… Подходил к концу боекомплект. Оставалось лишь два магазина к автомату и по гранате – одна к мортире, вторая – ручная. Кончились эликсиры. Перешел на одну только магию. Начал мучать голод, а особенно – жажда. Пришлось пить «вютз», ловить попадающихся на пути мелких гейстов и жрать их. Сначала с непривычки тошнило, но потом немного пообвыкся. Мерзко и тяжело, конечно, а что делать-то?.. …К концу десятого дня я уже не бежал, а так – скорее просто плелся из последних сил. Панцирный спрут все не отставал, хотя и тоже сбавил темп. Учитывая, что кроме него в живых осталось не больше десятка тварей, можно было и попытаться прорваться… Но я чувствовал – не смогу. Спустя еще два дня я это не чувствовал – знал точно. Почти сутки я потратил на то, чтобы преодолеть сплошную зону исковерканных Арафом земель – бьющие из земли потоки огня, летающий в воздухе ядовитый пух, перемалывающие все и вся гравитационные ловушки, озера кислоты и живые молнии… Панцеркракен отстал и залег перед этими тянущимися до самого горизонта полями смерти, одновременно перекрыв единственный более-менее безопасный проход. Так что мне не оставалось ничего иного, кроме как идти дальше… …Последний крохотный оазис остался в двух днях пути позади. Я провел около этой грязной лужи целый день, пока она не иссякла. А теперь закончилась и набранная во флягу мутная вода. Обеззараживающая таблетка убила всякую дрянь, но чище от этого вода не стала, зато приобрела привкус бензина. Полупустыня все тянулась и тянулась, превращаясь в пустыню самую настоящую – ни травы, ни кустарников, ни даже вездесущих мелких гейстов. Все чаще и чаще налетали пыльные бури, которые приходилось пережидать на земле, накрывшись магическим пологом. Остановились надежные швейцарские часы, компас перестал показывать на север. Сквозь затянутое пыльными облаками небо перестало пробиваться солнце, все время царили багровые сумерки. Время словно замерло, и я потерял счет дням. Безумный выжженный мир вокруг сжался до единственной точки равновесия – ока бури, в котором все шагал и шагал я. Куда я шел? Зачем я шел? Два самых главных вопроса, что я задаю себе вот уже больше тридцати лет… Сейчас я шел к гряде холмов впереди. То есть как и все годы до этого – в никуда. Это так привычно, что даже не составляет никакого труда – просто иди и придешь. Может быть. Когда-нибудь. – Пришло время. Земля идет вверх – холмы низкие, но местами приходится карабкаться. Интересно, что за ними?.. Хотя нет – неинтересно. За ними все равно что-то есть, но ничего интересного там не будет… Просто еще один этап в бесконечной гонке на выживание. В гонке, призом которой является не победа, а избавление от этого опостылевшего мира… – Иди ко мне. Истощенный не меньше тела разум начинает выкидывать странные фокусы. Чтобы погрузиться в транс, больше не нужно ходить в Камделире. Чтобы видеть преддверие Той Стороны, больше не нужно погружаться в транс. Перед глазами то и дело всплывают лица. Иных я помню, иных забыл, иных и не знал никогда. Слышу голоса – они смеются, плачут, умоляют, угрожают… Иные из них я помню. Но поверх всего этого… – Твоя цель здесь. Голос… Нет, даже Голос звучит набатом в ушах и расходится гулким эхом в костях. Звучит набатом и бьется в унисон с черным сердцем Арафа. Когда я начал его слышать, в какой момент? Уже даже и не помню. Может – это началось вчера, может – вечность назад. – Путь завершен, человек. Голос поднимает из памяти все новые и новые воспоминания. Я вспоминаю и вспоминаю все, что было со мной. Не самая долгая жизнь, не самая счастливая жизнь. Даже, наверное, не плохая – просто бессмысленная. Мне не хватило сил принять потери и продолжить жить дальше, а все, что я смог, – просто двигаться по инерции вперед. Не в будущее, а от плохого – к худшему. – Иди ко мне. Я вспоминаю свой первый наемный отряд и его командира – барон Пожарский навсегда стал для меня примером для подражания. Вспоминаю службу Пакту. Бесконечную череду битв и войн, бесконечную череду лиц. Пески Аравии, ледяные острова Севера, леса Европы, поля России, джунгли Африки… – Пришло время. Я вспоминаю, как переметнулся к Сопротивлению. Еще один поток сражений без конца и края, но теперь уже против вчерашних нанимателей и союзников. То, чему меня когда-то учил дядя, пригодилось мне, когда пришлось ловить повстанцев – охота на людей мало отличается от охоты на гейстов. То, чему я научился на службе Пакта, пригодилось, когда он стал моим врагом. – Путь завершен. Почему меня не расстреляли сразу? Наверное, просто повезло. У Сопротивления были ко мне огромные счеты – слишком многих я и мои «церберы» отправили на Ту Сторону… Но мне повезло, и мне встретилась тетя, о которой я никогда раньше не знал. Еще одна Винтер – потерянная Винтер, ведь у цербера всегда три головы… – Иди ко мне. Машину Ингеборги подорвали спустя два дня после того, как она выдала мне это задание – последнее свое задание. И я тоже теперь остался последним. Последним из клана Винтер. – Пришло время. Я погружаюсь все глубже и глубже в пучины памяти. Учеба в Печорском училище. Похороны Вильгельмины. Потоп. Гребень холма оказывается неожиданно тонким, я запинаюсь и кубарем скатываюсь вниз. – Ты обретешь то, что желаешь. Перед глазами разбивается калейдоскоп воспоминаний. Мы соревнуемся в стрельбе. Я спорю с Хильдой, кому разбирать хлам в чулане. Я готовлю с Вилли ужин. Дядя рассказывает очередную смешную, но жутко пошлую историю. Мы гуляем на ярмарке. Мы сидим вечером перед камином, читая не очередной Охотничий дневник, а приключенческий томик Буссенара… – Путь завершен, человек. Я лежу на земле, глядя в затянутое пыльными облаками небо. Осколки калейдоскопа воспоминаний догорают перед глазами, выжигая в памяти, будто на фотопленке, последние дни в моей жизни, когда я был по-настоящему счастлив. Хочется закричать, но из горла, будто стертого наждачной бумагой, не вырывается и звука. Да и незачем кричать. Здесь нет никого, кроме меня и пустого Арафа. И прошлого уже не вернуть, сколько ни кричи и ни сожалей. Все, нет его. Оно ушло. Когда? Наверное, когда погибла Вилли. А может, оно умерло окончательно, когда я оставил Хильду в том аду… – Как я могу быть в аду, – надо мной склоняется женщина, – если я навсегда в твоем сердце, Конрад? На меня смотрит… Хильдегарда. Не та, какой я ее запомнил – безбашенной шестнадцатилетней девчонкой. И не та, какой я встретил ее в последний раз – почти безжизненной куклой.