Увидев на дисплее «Борис Ефимыч», Арина тут же переключила аппарат на громкую связь. Что бы ни собирался сообщить кащеевский участковый, пусть Пахомов послушает, чтобы после не пересказывать. — Арина Марковна? — по кабинету раскатился басок кащеевского участкового. — Я, Борис Ефимыч. Случилось что? — Да не особенно. Ты просила за домом брошенным присмотреть. Подожгли его нынче ночью. — Как — подожгли? — ахнула Арина. — Да не пугайся, я ж твою просьбу своим, как бы это, тимуровцам передал. Контингент, конечно, тот еще, но глазастые. Так что пожарных мигом вызвали, там толком ничего обгореть и не успело. Я у коллег попросил пару ребят, чтоб посторожили, но это ненадолго. Так что, ежели вам в этом доме что-то надобно, приезжайте с криминалистами, пока эту халупу и впрямь не спалили. — А кто, Борис Ефимыч? Бомжи набедокурили? — Вряд ли. Ты ж эту халупу видела? Бомжи туда не суются, в подвалах теплее. Да и бомжей у меня на участке раз, два и обчелся, тут же частный сектор в основном, им негде, и знаю я их всех. А кто поджег, это уж тебе разбираться. — Это именно поджог был? — Ну а как еще? Электричества там нет, с чего бы ему гореть, когда еще лед кругом? И загорелось снаружи. Ну и в сенях чуток. — Спасибо, Борис Ефимыч! Я мигом. — Лишнего не суетись, — усмехнулся ей вслед Пахомов. — Пусть пожарные дознаватели поработают. * * * — И представляешь, они мне говорят, что генетика так быстро не делается! — Арина так экспрессивно взмахнула руками, что пошатнулась, поскользнувшись на скрытой проталиной наледи. — Зачем тебе генетика? — удивился Денис, подхватывая ее под локоть. — Какая разница, отец этот Кащеев или не отец? — Да не отцовство! Отцовство-то быстрее, там меньше локусов проверяют. Или еще что-то в этом роде. Но мне-то надо двух близких родственников различить. — Этого, к которому мы идем, и его мать? — А ты откуда знаешь? — В интернете прочитал, — засмеялся Денис. — Откуда, откуда. Поискал в старых базах, Кащеев — это все-таки не Иванов. А он еще и Серафим Федорович. Прикинул по возрасту — вуаля, двадцать пять лет назад рекомый Кащеев жил в двух кварталах от своего нынешнего дома, причем с дамой как раз подходящей ему в мамочки. Да не смотри на меня так, словно я австралийский шпион! Хотелось понять, в какой семейке такое могло вырасти. Но скорее так, на всякий случай. Значит, дом Зинаида Серафимовна не по причине сдвига в мозгах подожгла? Арина покачала головой: — На внутренней стороне печного устья нашлись биологические следы. На другой поверхности отпечаток ребра ладони остался бы, а там кирпичный скол, какие уж отпечатки. Но тот, кто мальчика в печку совал, немного собственной кожи там оставил. Можно было полной-то генетикой не заморачиваться: близкие родственники, пол женский, все ясно. Но хочется, чтобы в суде комар носа не подточил, чтоб никакой адвокат не подкопался. — Кто ж их защищать-то будет, уродов таких? — Кто-нибудь да будет. Даже у Чикатило был адвокат. — Знаешь, я одного не понимаю. Дом Зинаида Серафимовна кинулась поджигать, потому что ты ее напугала своим замечанием насчет новых обстоятельств, испугалась она, что там какие-то следы остались. Но почему сразу пожар? Почему она эту печку просто по камешку не разнесла? Или не выкрасила какой-нибудь гадостью? Причем давным-давно. — Во-первых, всполошилась она только сейчас. Во-вторых, она же не знала, где и какие следы могли остаться. Обливать все сверху донизу хлоркой? Долго и хлопотно. Кстати, может, она про и не знала, что хлорка биологические следы, в смысле ДНК разрушает. Ну и вообще. Огонь — дело быстрое и надежное. Хотя от поджога следов остается тоже немало. Но это ей опять же в голову не пришло. Когда мы с пожарным дознавателем к ней пришли, она нас с лестницы не спустила только потому что дом одноэтажный у нее. А дознаватель газоанализатором тык в куртку, что в сенях висела — ах! От нее бензином разит, мама не горюй! Даже не подумала, что неплохо бы вещички-то выбросить. Образования не хватило тетке. — Их обоих посадят? — Без вариантов. Убийство-то случайное вышло. Без умысла то есть. Это да. Но тяжкие телесные и оставление в критической ситуации — это железобетонно. Ну а то, что противоправные действия совершены по отношению к подопечному, то есть малолетнему и зависимому, это отягчающие, без сомнения. — Зависимому? А с Соней-то теперь что будет? Ну когда и супруга ее досточтимого, и свекровь посадят. — Что-нибудь да будет. Другие-то как-то выживают. Крыша над головой у нее останется, не пропадет. Уборщицы и санитарки всегда требуются. Ах да, у нее же квартира собственная где-то есть, от тетки досталась, Кащеев на программе говорил, что пришлось других наследников отгонять. Продаст квартиру или жильцов пустит. Проживет. Дом все так же сиял чисто промытыми стеклами. «Чисто терем», как сказала соседка. — А почему мать закрыли, а его нет? — Ну ты сравнил! Она ж поджигательница, лицо гарантированно социально опасное — интересно, кстати, что по ее поводу психиатры скажут. Но суд нам моментально содержание под стражей утвердил. А сам Кащеев… Нет, я могла, конечно, Соне медицинское освидетельствование назначить, но он ведь ее не бьет. А психическое давление социально опасным не считается, и доказать его без Сониных показаний невозможно. Вот и оставили до суда под подпиской о невыезде. — Ты точно одна к нему хочешь пойти? Потому что хоть опасным и не считается, но… — Не беспокойся. — Зачем ты вообще к нему идешь? Вызвала бы к себе на допрос. — Это не то. На самом деле низачем. В глаза посмотреть. Арина толкнула калитку и двинулась к веселому чистенькому крылечку. Дверь открылась, едва она постучала. Как будто Кащеев ее дожидался. Она не стала топтаться на пороге, сразу прошла в «гостиную». Присела на тот же жесткий диван. Хозяин сел напротив. На тот же стул, что и тогда, в первый ее сюда визит. Вообще все было так же, как тогда. Так, да не так. Взгляд у него так и остался тяжелым. Но Арина почему-то больше не чувствовала себя мухой в чае. Ощущение собственной мелкости, никчемности, неуместности поднималось было в глубине сознания — но стоило мысленно сказать «кыш», исчезало. Нет, вовсе не потому что за забором ее ждал Денис. Она и одна бы пришла. Потому что она — победила. Уже победила. А тяжелый взгляд — ну да, бывает. Неприятно, но ничего особенного. Ртутную тяжесть этого взгляда Арина и сейчас чувствовала почти физически. Но — сидела и смотрела. Смотрела прямо ему в глаза. Кажется, даже не моргая смотрела. Или моргая — она не знала. Но когда сморгнул Кащеев — заметила. Сморгнул и — отвел глаза. Часть вторая Неслучайное счастье * * * Посреди тротуара темнела лужа. Первая, должно быть, в этом году. Меленькая, скудная, но вполне определенно — лужа. И поблескивала она не искрами ледяной крошки, а гладким зеркальцем талой воды — тоже вполне определенно. Хотя и воды-то там было — с пару столовых ложек, а то и меньше. Если на Евдокию курочка напьется, говорила бабушка, весна ранняя будет. Звали бабушку Феодорой — Федьку в честь нее назвали. Арина помнила ее смутно: черные пахучие шелка, длинный жемчуг, странный выговор, который назывался «прононс». Несмотря на шелка, жемчуга и прононс, приговорки у бабушки были все больше крестьянские, как у Даля в «Собрании русских пословиц и поговорок». Про красные углы, про снег на Пасху или вот эта, про Евдокию. Правда, Арина напрочь не помнила, когда там эта самая Евдокия — не то седьмого марта, не то двадцать седьмого, а то и вовсе тринадцатого. Так что черт его знает, ранняя ли в нынешнем году выдастся весна, или, может, еще на майские снегопад ударит. Но как бы там ни было, робко расположившееся посреди тротуара темное зеркальце явственно сигналило: ранняя или поздняя, а весна все-таки будет. И не просто будет, а уже вот она, гляди! Даже зрение как будто изменилось. Совсем недавно окружающее размазывалось в невнятную мутноватую кашу, а теперь все резкое — как через мгновение после обморока. Солнечный блеск на темных — мокрых? уже мокрых? — стволах, темно-сизая подкладка уползающей вбок снеговой тучи, слепящий высверк небесной синевы над пепельной верхушкой этой самой тучи. На голом корявом каштане галдели наперебой воробьи — целая ассамблея. Галдели громко, весело — должно быть, обсуждали скорое окончание холодов и как в связи с этим следует себя вести. Или, может, распределяли места для будущих гнезд? А возле сквера, за которым высилось здание следственного комитета, стояла низкая темная машина. И рядом кто-то — высокий, светловолосый, в коротком темном пальто… И сразу — никакой весны, никакой новой жизни, ничего. Словно тугая резинка дернула назад — куда это ты разбежалась, глупая девчонка, а ну-ка постой! Арина даже шаг замедлила. Сердце кольнуло. Не может быть! Расстались они плохо. Не ссорились, нет, но у Арины до сих пор гадко екало сердце при воспоминании, как она летела навстречу, а он, мазнув равнодушным взглядом, коротко кивнул — холодно, как случайной знакомой. А уж когда она увидела, как Эрик за углом следственного комитета бурно обсуждал что-то с Баклушиным — с Баклушиным! До сих пор вспоминать было тошно. Не из-за какой-то там любви тошно — какое там! Но легко ли помнить, что тебя, как теленка безмозглого, на веревочке водили — а ты и рада была, и верила, и глядела, едва не рот разинув… дура дурой, короче говоря. Нет, сперва-то она еще надеялась: вот-вот позвонит и все объяснит, и окажется, что просто случилось дурацкое недоразумение. Но дни складывались в недели, потом и в месяцы. И судьба милостиво не подбрасывала никаких напоминаний. И никаких машин на углу возле скверика не было. А сейчас — извольте: стоит, как прошлой осенью стояла, когда восхитительный, как картинка из женского журнала, «принц» поджидал Арину после работы. Погоди. После работы. Но не с утра же? Похоже, память просто сыграла со своей хозяйкой глупую, но злую шутку. Подумаешь, машина стоит, где редко кто паркуется. Подумаешь — молодой человек рядом прохаживается. Мало ли! И машина-то, если приглядеться, темно-бордовая, а не бронзово-синяя. И торчащий возле нее молодой человек напоминает Эрика разве что ростом да цветом волос. Арина в раздражении покрутила головой. И нечего вздрагивать попусту. Вот еще нервная барышня нашлась. Она почти поравнялась с машиной — и с молодым человеком подле оной — когда тот, легко шагнув в сторону, загородил ей дорогу. И едва заметно кивнул в сторону полуоткрытой автомобильной дверцы. Арина даже не испугалась. Скорее возмутилась. Невозможно ведь поверить, что такое происходит не в кино, а на самом деле. Похищение? Среди бела дня, чуть не у порога следственного комитета? Она взглянула в сторону знакомого крыльца. Ну конечно! Когда надо проскочить потихоньку, не привлекая внимания, на крыльце непременно кто-то из дежурных курит, а то еще со следователями в компании. А сейчас — ни единой души. Некого, если что, на помощь звать.