О чем идет речь, ни он сам, ни его коллега не знали. — Моя задача, господин Сенявин, — сказал он, — только засвидетельствовать передачу этого документа… Через несколько часов нотариус и «коллега из Швейцарии» были приняты великим князем. Владимиру уже приходилось иметь дело с этим пожилым тщедушным господином после смерти отца, когда он оформлял небогатое наследство наследника русского престола. Швейцарец был сухопар и высок и, в отличие от француза, молод. Великий князь встретил гостей в кабинете, куда их привел Сенявин. Он встал из-за стола, поздоровался с посетителями за руку и предложил располагаться. Швейцарец достал из портфеля конверт, логотип и печати на этом конверте показал сначала французу, а потом Владимиру. Это был знак и печати представляемой им фирмы. Явно наслаждаясь значимостью момента, молодой человек проделывал все манипуляции чётко и не торопясь. Попросив у Сенявина ножницы, нотариус вскрыл конверт и извлёк из него другой, гораздо меньшего размера. Это был обычный русский почтовый конверт времен империи, таких было много в архиве отца Владимира. С ним швейцарец начал проделывать те же манипуляции, что и с предыдущим. Затем протянул конверт великому князю. Увидев оттиск, которым был запечатан конверт, тот почувствовал некоторое волнение, поскольку на конверте стояла личная печать Николая II. Под ней твердым почерком его двоюродного дяди на конверте было написано: «В случае, если это письмо не будет востребовано ранее, вручить Наследнику моему 16 декабря 1941 года. Николай. 17 декабря 1916 года». Швейцарец, выдержав эффектную паузу, счёл необходимым пояснить: — Сегодня 29 декабря 1941 года, что по русскому исчислению соответствует 16 декабря. Так как до этой даты письмо, переданное нам на хранение, не было востребовано, то мы передаем его вам, ваше высочество. По мнению привлеченных нами авторитетных экспертов, вы и только вы являетесь тем самым наследником, о котором пишет император Николай. И я очень прошу вас, Ваше Высочество, еще раз убедиться, что печать на конверте не тронута и что его не вскрывали. Владимир Кириллович ещё раз внимательно осмотрел конверт. — Подтверждаю! В этот момент раздлася бой часов. Швейцарец, словно опасаясь того, что его могут заподозрить в желании увидеть, как русский принц будет вскрывать конверт, заторопился: — Моя миссия окончена, — заявил он, — разрешите откланяться! Ему разрешили, и гости, сопровождаемые Сенявиным, вышли из кабинета. Владимир, положив конверт перед собой, несколько минут смотрел на него, не решаясь вскрыть. Конверт был надписан двадцать пять лет назад. На следующий день после события, окончательно расколовшего императорскую семью — после убийства Распутина. Наконец, он взял нож для вскрытия писем. В конверте лежал обыкновенный и совсем не потерявший белизны лист хорошей почтовой бумаги. На нем, рукой Николая II было написано: «Швейцарский национальный банк. Первая половина шифра — 2В122433». Владимир Кириллович разочарованно вздохнул. Судя по всему, тайне так и суждено было остаться тайной, поскольку второй половины шифра у Владимира Кирилловича не было… Майор Генрих Шульц был сотрудников I Отдела Абвера, который занимался агентурной разведкой на территории иностранных государств. Более того, именно он отвечал за работу с российсой эмиграцией во Франции. Это было очень знающий и опытный офицер, имевший свои собственные взгляды на доверенную ему работу. Довольно часто эти самые взгляды расходились с мнением его начальников, но у майора всегда хватало и такта, и ума, чтобы не лезть на рожон. И дело было даже не в том, что он боялся потерять свою должность из карьерных побуждений. Отнюдь! Он боялся потерять ее по той простой причине, что был уверен в том, что лучше него с этой работой никто другой не справиться. И надо отдать ему должное: работать он умел. Его кредо заключалось в том, что русским нельзя верить, по той простой причине, что все они ненавидели большевиков, но точно также, за небольшим исключением, они не любили и немцев. И, конечно, он весьма настороженно отнесся к приехавшим из Харбина русским фашистам. Дело было не личности Преклонского или Анненкова. Отнюдь! Особенно если учесть то, что до этих дней Шульц вообще не подозревал о существовании таких людей. Зато Шульц прекрасно знал, как плотно и, что самое печальное, успешно работали с русскими эмигрантами советские спецслужбы. Так оно и было, и вера Шульца основывалась отнюдь не на словах. В 30-х годах основным противником советских спецслужб среди эмиграции являлся Российский общевоинский союз. С середины 30-х годов РОВС все более тесно сотрудничал со спецслужбами гитлеровской Германии. Отрезок времени с 1930 по 1937 год, когда во главе РОВС стоял генерал Евгений Миллер, бывший главком белой армии на севере России, стал последним период яростной борьбы ГПУ — НКВД против РОВС. И нужно признать, что эта борьба закончилась не в пользу самой массовой и боевой структуры русской эмиграции. РОВС был нашпигован агентурой ГПУ, пробравшейся в самые верха организации, а генерал Скоблин с конца 20-х годов вместе с его супругой певицей Плевицкой был самыми высокопоставленными осведомителями ГПУ в верхушке РОВС. Ликвидируя генерала Кутепова, чекисты надеялись продвинуть Скоблина на должность главы РОВС и контролировать полностью весь РОВС. Кроме Скоблина с Плевицкой в верхушке РОВС работали еще несколько ценных агентов ГПУ. Одним из них был сын заместителя Миллера в РОВС генерала Абрамова Николай. Его завербовали в СССР и выпустили к отцу в эмиграцию уже в качестве чекистского агента. Сотрудницей ГПУ была и дочь бывшего министра Временного правительства Гучкова, когда-то принимавшего знаменитое отречение Николая II от российского престола. Вера Гучкова-Трейл даже была вывезена в СССР, прошла специальные разведывательные курсы НКВД, вновь работала на Западе на советскую разведку, умерла в глубокой старости в Лондоне. Завербован чекистами был и бывший министр экономики Временного правительства Третьяков, заведовавший финансовой частью в РОВС. С его помощью ГПУ сумело похитить почти всю казну РОВС и установить прослушивающие устройства в парижской штаб-квартире РОВС на бульваре Колизе. Записи разговоров руководителей РОВС Третьяков, проживавший этажом выше Главного штаба РОВС и записывавший разговоры в нем на пленку прямо в собственной комнате, передавал чекистам. Кроме того, Третьяков прослушивал и штаб-квартиру «Торгово-промышленного союза» российских промышленников-эмигрантов. Он входил в руководство «Торгпрома» и сам снял для его офиса парижскую квартиру, заранее начинив ее чекистской аппаратурой прослушивания. Третьяков был разоблачен только занявшими Париж с началом войны немцами. При обыске гестапо обнаружило у него дома записывающие устройства, позволявшие прямо из квартиры записывать разговоры в Главном штабе РОВС этажом ниже в том же доме на бульваре Колизе. В 30-х годах Югославия была потрясена скандалом в связи с выявлением в рядах местного отделения РОВС целой сети советской разведки во главе с Леонидом Линицким. Он служил в военной разведке Красной армии и был внедрен к белым еще в Гражданскую войну. Вместе с ними он эвакуировавался в 1920 году из Крыма и продолжил работу среди белой эмиграции в Белграде.