В Дворянском собрании вечером 23 февраля состоялся грандиозный бал, куда были приглашены более трёх тысяч человек. Днём позже, в Прощёное Воскресенье, торжества в столице Российской империи завершились грандиозным парадным обеденным столом в Зимнем дворце. — Твоя мать великолепно танцевала, — продолжал Краснов, — и когда мы с нею пустились в старинный русский «Осенний сон», на нас смотрело все Дворянское собарние… Алексей едва заметно убынулся. Все дело было в том, что «Осенний сон» никогда не был русским вальсом, посокольку был написан Арчибальдом Джойсом. Не мог он быть и старинным, так как был написан в 1908 году. На Западе он прославился отнюдь не русской по духу грустью, а тем обстоятельством, что именно его играл оркестр тонувшего «Титаника». Однако в России, где «Осенний сон» звучал практически везде, он в сознании людей утратил связь со страной происхождения и конкретным автором. И многие на самом деле считали его русским вальсом. — Но, — снова тяжело вздохнул Краснов, — осенний сон кончился, и, — назвал он другой знаменитый русский вальс, — осталась только одна тоска по родине… Тронутый дорогими ему воспоминаниями Краснов долго молчал. Почтительное молчание хранили и Алексей, и полковник Куколович. — Но, — снова заговорил генерал, — человеку свойственно надеяться на будущее. Будем и мы надеятся на то, что вам удастся сделать то, чего не смогли мы и освободить нашу святую Русь от узурпаторов! К чему призвал и местоблюститель российского престола великий князь Владимир Кириллович, который в первый день войны выступил с воззванием ко всей эмиграции поддержать вермахт в крестовом походе за освобождение православной Руси… Как бы уважительно не относился Алексей к русской истории — что было, то было — но в эту минуту ему показалось, что он чувствует не столько запах истории, сколько нафтолина. — Ты, Алексей, — продолжал Краснов, — счастливый человек, посольку тебе выпала великая миссия приблизить тот самый великий день, когда наша страна снова будет называться Россией! И я хочу, чтобы ты запомнил, что эта война не против России, а против коммунистов, жидов и их приспешников, торгующих Руской кровью. Да поможет Господь немецкому оружию и Гитлеру! Пусть совершат они то, что сделали для Пруссии русские и Александр I в 1813 году! Алексей хорошо знал историю России и понимал, на что намекает Краснов. В конце декабря 1812 года армия Кутузова форсировала Неман и вступила на территорию Пруссии и герцогства Варшавского. Главной целью зимнего похода 1813 года Александр I ставил уничтожение фланговых корпусов Магдональда в Пруссии и австро-саксонского корпуса Шварценберга и Ренье в Польше. Данные цели вскоре были достигнуты. В январе 1813 года вся восточная Пруссия была очищена от французов армией графа П. Витгенштейна, пруссаки восторженно встречали русских освободителей. Вскоре города Торн и Данциг были осаждены русскими войсками. Части под командованием фельдмаршала М. И. Кутузова-Смоленского начали наступление на город Полоцк, что вынудило Шварценберга эвакуировать части из Варшавы и отступать с корпусом Понятовского в Галицию. Саксонский корпус генерала Ренье отступил к Калишу, где 1 февраля 1813 был разгромлен корпусом генерала Винцингероде. Действия Русской армии в Восточной Пруссии стали той искрой, от которой разгорелся костёр патриотической борьбы народа Пруссии против наполеоновской оккупации. И вот теперь наследники Александра I вместе с Германией должны были освободить Россию от Сталина и большевиков. И, тем не менее, приведенный Красновом пример был не совсем корректным. Все дело было в том, что Россия вместе с Пруссией освободили Францию от Наполеона, но завоевывать ее они, в отличие от Гитлера, не собирались. Но теперь нельзя было воевать только против Сталина, поскольку любое вооруженное выступление против него, так или инчае бы означало войну против России. И именно поэтому православная Русь ответила на подобные призывы совершенно противоположным образом. 22 июня 1941 года Патриарший Местоблюститель Митпрополит Сергий выпустил специальное послание, в котором благословил всех верных чад Русской Православной Церкви на подвиг по защите Отечества. Не по «освобождении», а по защите! По защите от тех самых «освободителей», которым. Да и в самой эмиграции, как успел убедиться Алексей, нацистских прислужников среди эмигрантов было меньшинство. И в том же Париже, где жило немало эмигрантов, те из них, кто шли прислуживать Гитлеру, становились изгоями и нерукопожатными для всей остальной русской общины. Именно поэтому они косо смотрели на прибывших из Харбина русских фашистов и весьма прохладно общались с ними. А многие и не думали скрывать презрения к этим, как они считали, отщепенцам. И причина этого была в том, что эмигранты первой волны были воспитаны в старых русских традициях, и для них «честь» и «Родина» были далеко не пустыми словами, а жизненным кредо. И очень многие эмигранты с первого же дня войны поняли главное: враг напал на Родину. Ну а то, какой она была, белой или красной, было уже не так важно. Помнил Алексей и о первом обращении Краснова в императору Вильгельму II в 1918 году, унизительное и по форме, и по содержанию, поскольку в нем были только просьбы и обещания. — Скажите, Петр Николавечив, — спросил Алексей, — а я не мог бы увидеть генерала Улагая? Сергей Геннадьевич хорошо знал мою мать, и, я думаю, ему было приятно увидеть меня и вспомнить прошлое… Генерал Улагай вошёл в историю как командир группы особого назначения Русской Добровольческой армии генерала Врангеля, высадивший десант из Крыма на Кубань в августе 1920 года. Его войска высадились в районе Ахтари 17 августа 1920 года. Однако поднять кубанское казачество Улагаю не удалось. Десант на Кубань, одна из последних ставок белых в гражданской войне, потерпел поражение. «Генерал Улагай, — вспоминал Врангель, — мог один с успехом объявить сполох, поднять казачество и повести его за собой. За ним должны были, казалось, пойти все. Отличный кавалерийский начальник, разбирающийся в обстановке, смелый и решительный, он во главе казачьей конницы мог творить чудеса. Я знал его отрицательные свойства, — отсутствие способности к организации, свойство легко переходить от большого подъема духа к унынию». А. И. Деникин характеризовал генерала Улагая как доблестного воина, чуждого политики и безупречного человека. Это было на самом деле так. Улагай крепко держал в руках управление своими частями и, несмотря на ряд частных поражений, не допустил разгрома своих главных сил. Это и дало ему возможность планомерно произвести обратную эвакуацию в Крым, забрав с собой не только все свои части, больных и раненых, но и мобилизованных, бело-зеленых, пленных красноармейцев, в том числе и раненых. По оценке белого генерала Я. А. Слащёва, он был «человеком безусловно честным, но без широкого военного образования». А для командования десантом Врангель избрал его, по словам Слащева, «как популярного кубанского генерала, кажется, единственного из известностей, не запятнавших себя грабежом». После прорыва Красной армии через Перекоп в ноябре 1920 года Генерал Улагай в составе Русской Армии был эвакуирован из Крыма в Турцию, а затем — во Францию, где поселился в Марселе. — Я знаю только одно, — не без иронии ответил Краснов. — Генерал живет в Марселе и выступает в цирке с казачьей труппой верховых наездников, чем и зарабатывает на жизнь… — Но неужели он даже сейчас, — сказал Алекей, — когда решается судьба России, остается безучастным ко всем происходящему? — Судя по его нежеланию сотрудничать с нами, — несколько резковато ответил Краснов, — это на самом деле так! Его резкость объяснялась тем, что Алесей затронул больную для Краснова тему. Он неоднократно пытался привлечь к сотрудничеству с немцами боевого генерала, который продолжал пользоваться большой популярняостью. Тот отказывался, а когда Краснов попытался надавить на Улагая, тот со всей генеральской приямотой ответил ему: — Да лучше уж сразу на панель! Конечно, Краснов обиделся. Ведь по сути дела Улагай назвал его проституткой. Он хорошо помнил, как бросив эту презрительную фразу, Улагай смотрел ему в глаза, ожидая вызова. А когда его не последовало, он брезгливо поморщился и, резко повернувшись, пошел прочь, даже не попрощавшись. Больше говорить было не о чем. Попросив Алексея отдать все свои силы в «борьбе за святую Русь» и пообещав въехать после победы на Красную площадь на белом коне, Краснов распрощался с ним. Когда Алексей вместе с Куколовичем вышли на улицу, тот, плотоядно потирая руки, улыбнулся. — Ну, а нам, я полагаю, — сказал он, — еще рано по домам! — Вы правильно полагаете, хорунжий! — ответил Алексей, вспонив о его пристрастии к прекрасному полу и горячительным напиткам. Куколович остановил такси и отвез Алексея на большую четырехкомнатную квартиру, где их ждали два прелестных создания Жанна и Николь. — Твоя Жанна, — шепнул Куколович, — когда они вошли в квартиру. Женщины быстро накрыли на стол, и проголодавшийся у ничем не угостившего гостей Краснова Алексей с удовольствием вкушал действительно вкусные закуски. Под стать закускам было и «Бордо» выдержки 1925 года.