Ведь хотел того Алесей или нет, но на сходке ему пришлось многое рассказать из того, что случилось с ним после освобождения из Астраханской колонии. Оказавшись в камере, Бур вежливо поздоровался со всеми и улегся на кровать. Проспал он до самого вечера, а после ужина подошел к Алексею. — Много лет тому назад, — сказал он, — меня очень крупно подставил один человек. Ответить я не смог, поскольку у меня не было доказательств, но подлости не забыл. Звали этого человека Валет, и мне бы очень хотелось узнать о том, как вы с ним покончили… Алексей отложил книгу и внимательно взглянул на Бура. Да, лепить, что называется, горбатого этому бродяге было бессмысленно. Впрочем, он ничем не рисковал, рассказав ему правду, поскольку в НКВД он не пошел бы. А если бы и пошел, то ничего нового там не сказал бы. — Давай, Граф! — улыбнулся Бур. — Не тушуйся! — Эта история, начал Алексей свой рассказ, — началась в начале сорок первого года в Астраханской колонии… Чем больше говорил Алексей, тем больше Бур убеждался, что этот человек на самом деле тот самый уже достаточно известный в криминальных кругах Граф, за которого он себя выдает. И ничего удивительно в этом не было, поскольку Алексей сыпал такими подробностями и деталями своего общения с Хромом, Цыганом и Крестом, что никаких сомнений не оставалось. Даже хорошо подготовленный «цветной» не мог знать о них даже при всем своем желании. — А что стало с Нинон? — спросил Бур, когда Алексей закончил свой рассказ. — Не знаю, — покачал головой Алексей. — Когда я после встречи с Валетом пришел к Цыгану, ее дома не было. Не видел я ее и потом. Судя по всему, Валет убрал ее по каким-то неизвестным нам причинам. А ты почему спрашиваешь? Ты знал ее? — Да, Леша, — кивнул тот, — когда-то она была моей женщиной… Они проговорили еще часа три, и Бур ни разу не задал Алексею ни одного каверзного вопроса, раз и навсегда признав в нем «своего». А когда на следующее утро его вызвали якобы на допрос, он, крепко пожимая руку Алексею, негромко сказал: — Если выйдешь и понадобиться помощь, приходи по этому адресу… Запомнил? — Да… — И будь осторожнее, тебя пасут… — Спасибо! — слегка обнял уголовника Алексей. Бур кивнул и направился к выходу. Ничего странного в его поведении не было. Как уже говорилось выше, он держал Алексея за «своего», а значит, был обязан помогать ему. Не удивился Алексей и своему скорому освобождению, последовавшему на следующий день. Все тот же японский следователь, неимоверно каверкуя русский язык, равнодушно сообщил ему, что следствие установило истинную причину смерти госпожи Касатской, и он может быть свободен… Через час Алексей вышел из тюрьмы. На противоположной стороне улице его ждал с машиной Преклонский. Алексей подошел к нему и, не замечая протянутой руки, холодно поздоровался. — Я рад, — сказал Преклонский, — что все кончилось. Я тебя подвезу… — Не надо, ответил Алексей, — я хочу пройтись… — Ладно, — догадываясь о настроении своего, как он теперь понимал, уже бывшего товарища, кивнул Преклонский. — Завтра в три часа нас ждет Родзаевский, и если ты хочешь, я могу… — Не стоит беспокоиться, — все так холодно ответил Алексей. — Я буду вовремя… Он медленно пошел по улице. Через несколько мгновений его обогнала машина, и сидевший в ней Преклонский приветственно махнул ему рукой. Алексей не ответил. Он отправился на кладбище. Сидя на небольшой скамеечке, он долго смотрел в ставшее ему дорогим лицо. И только сейчас он по-настоящему понял, что должна была испытывать Наташа, оставшаяся совершенно одна. Тоску, боль и печаль… Тоску о потерянной ею навсегда России, боль из-за своей ненужности в этом совершенно чужом для нее мире и печаль по тому несбывшемуся, о котором они когда-то вместе мечтали на берегу Тихого Дона. Алексей даже не думал сейчас над извечным русским вопросом «кто виноват». Он думал о том, какой же должна была быть жизнь этой женщины, если смерть являлась для нее освобождением. Ему было настолько грустно, что он, дабы не осквернять светлую память о Наташе, не хотел думать ни о фашистах, ни контрразведке, ни о связанном с нею Преклонским. Знал он и то, что эта память, что бы там не произошло на самом деле, навсегда останется для него светлой, и он всегда будет переживать гибель Наташи как потерю близкого ему человека. Поклонившись ставшей для него родной могиле, Алексей зашел в церковь и заказал заупокойную службу по рабе Божией Наталье. А потом долго стоял у распятия и смотрел на распятого Христа, словно надеясь у него найти ответы на те вопросы, на которые не могла ответить жизнь… Ровно в три часа Алексей вошел в кабинет Родзаевского. Тот вышел из-за стола и крепко пожал ему руку. — Примите мои соболезнования, Алексей… — Благодарю вас, Константин Владимирович, — слегка кивнул головой Алексей и вопросительно посмотрел Родзаевскому в глаза. — Через несколько дней, — перешел к делу тот, — наша делегация отправляется в Париж, где состоится собрание наиболее видных представителей эмиграции. Вы включены в состав делагции, и мы очень надеемся на то, что вы сумеете заинтересовать немцев вашими предложениями о создании подпольной монрахической организации в России. Что касается нас, то мы примем, если вам, конечно, это удастся, любую форму сотрудничества с вашей организацией… — Благодарю за доверие, Константин Владимирович! — ответил Алексей. — Ну, тогда с Богом! — слегка обнял Алексея Радзиевский. — Я еду с тобой! — сказал Преклонский, когда они вышли из особняка. Алексей окатил его холодным взглядом и, ничего не сказав, медленно пошел прочь… Часть II По минному полю Глава I Собрание представителей русской эмиграции проходило 22 ноября 1941 года в роскошном зале ресторана «Максим». На него приехали фон Лямпе, Бискупский и Жеребков. Прибыл на него и специально вызванный из Берлина генерал Краснов. К своему удивлению, Алексей узнал, что «Максим» не был русским рестораном, как было принято считать в России.