Конечно, в Харбине работали представители абвера, но они не принимали всерьез Родзиевского с его пятнадцатью тысячими бойцов. Да и где их было использовать? В Сибири? А до Европейской части СССР, где сейчас развернулись основные события они просто не дошли бы. Вряд ли бы они добрались и до Урала, куда были вывезены основные военные заводы. После долгих и горячих споров было решено отправить делегацию в Париж, где в конце ноября должно было состояться собрание представителей всей русской эмиграции. За проведенную в тюрьме неделю Алексея водили на вопрос два раза. И оба раза следователь задавал на ломанном русском языке одни и те же вопросы. Получая такие же односложные и однообразные ответы, следователь улыбался, и Алексея отводили в камеру. Почти все это время Алексей пролежал на кровати, глядя в потолок. Благо, что его сокамерниками были два китайцы, сидевших за пустяковую кражу. К счастью для Алексея, по-русски они не говорили. А он думал над тем, за что он должен был простить Наташу. Теперь он уже не сомневался, что ее подставили ему не случайно. Он хорошо помнил, как она, не желая выполнять задание, очень неумело пыталась поставить его в неловкое положение своими вопросами. И как знать, может быть, этой нарочитой неумелостью она и хотела предупредить его о том, что его проверяют. Конечно, он не сомневался в том, что, несмотря на побег с Преклонским и его героическую, с точки зрения находившихся на той стороне людей, биографию, не говоря уже о происхождении, его будут проверять, как проверяли любого, кто прибывал с той стороны. И смотрел не это, как на неизбежные издержки того опасного ремесла, которым он занимался. Непонятно было другое. А именно то, зачем Наташа согласилась на игру с ним? Полагала, что забыла свою первую любовь, а когда поняла, что ничто не забыто и что она с каждым днем все сильнее привязывается к нему, побоялась объясниться? Как-никак, но она была дворянкой, и хорошо знала, что такое честь. Боялась, что он не простит ей? А, может, все было намного проще, и она не работала на контрразведку? Тогда зачем убивать себя? Чем больше думал об этом Алексей, чем больше появлялось у него самых разнообразных вопросов. Он стал плохо спать и почти ничего не ел, хотя кормили в тюрьме довольно сносно. В конце концов, он решил, что так дальше продолжаться не может. Он стал рано вставать, делал гимнастику и обтирался холодной водой. В тюрьме оказалась хорошая библиотека по истории Востока, и он с удовольствием читал монографии о Конфуции, Лао-цзы и других древних философах. К концу второй недели в камере появился новый персонаж. На этот раз это был русский, и наметанным глазом Алексей сразу же определил его принадлежность к верхушке преступного мира. И он не ошибался. Человек, которого привели в камеру, и на самом деле был весьма интересной личностью. Николай Матвеевич Буров, по кличке Бур, родился и вырос в Москве. Он был самым настоящим потомственным преступником, поскольку и его дед, и отец, и старший брат выбрали ту самую ухабистую дорогу, которая чаще всего приводила в места, которые было принято называть не столь отдаленными. Так, его дедушка держал на нынешней Октябрьской улице двухэтажный дом с большим двором и вывеской на стене «Экипажное заведение». Официально он считался хозяином постоялого двора для извозчиков и торговцем лошадьми. Однако основной доход этому благообразному с виду человеку давали подряды на транспортное обслуживание налетчиков с Сухаревки и Хитрова рынка. Работавшие на него грузовые извозчики-ломовики вывозили товары с подвергавшихся ограблениям по 3–4 раза в год складов Виндавско-Рыбинской железной дороги. Они же, не задавая лишних вопросов, занимались оптовой поставкой в крупные московские магазины фальсифицированной паюсной икры, производство которой было налажено из балтийского сырья в складе у платформы «Зыково» Виндавской железной дороги. Помимо транспортных услуг преступникам, Буров перепродавал в Москве краденых лошадей, которых ему поставляли цыгане, проживавшие в 4-м проезде Марьиной рощи. Более того, вместе с местным портным Ильиным и трактирщиком Петром Шубиным Буров держал на паях подпольный цех по перекройке ворованной со складов и из магазинов одежды, которую оптом сбывали на том же Сухаревском рынке. Не отставал от отца и его сын Илья Буров, который с 1915 года занимался самым доходным «теневым бизнесом» Марьиной рощи — сбытом поддельных почтовых марок. Дело в том, что на второй год затяжной мировой войны из денежного обращения Российской империи, погружавшейся в инфляцию, стала стремительно исчезать прежде общедоступная разменная серебряная монета — гривенники, пятиалтынные и двугривенные. Вместо нее министерство финансов ввело в обращение почтовые марки достоинством в 10, 15 и 20 копеек с портретами царей Николая II, Николая I и Александра I. На обороте всех этих марок, впервые появившихся в 1913 году к 300-летию царствия династии Романовых, в военные годы ставили печать в виде двуглавого орла с надписью: «Имеет хождение наравне со звонкой монетой». Отсутствие какой-либо защиты на новых заменителях денежных знаков облегчило их массовую подделку в оснащенных простейшим печатным оборудованием частных литографиях Серпухова и Калуги. И массовым сбытом фальшивых марок в самой Москве и в крупных городах по всей железной дороге до Рыбинска руководил отец Бура вместе с братьями Алексеевыми. Сыщики Московской полиции несколько раз задерживали их по подозрению в противозаконной деятельности, делали в доме у братьев тщательные обыски, но так и не нашли улик, позволивших отправить их за решетку. Но если дедушка и отец Бура занимались в известной степени интеллектуальным криминальным промыслом, то его старший брат стал обыкновенным гопником и был убит в перестрелке с милиционерами в середине тридцатых годов. Сам Бур стал квартирным вором, обносившим хаты состоятельных жителей столицы, которых в ней хватало во все времена. Со временем к ним прибавились и партийные чиновники всевозможных уровней. Грабить именно их было проще хотя бы тому, что не многие из них осмеливались заявлять об исчезнувших у них огромных суммах, золотых изделий и драгоценных камней. И в середине тридцатых годов Буров имел репутацию одного из самых авторитетных людей Москвы. А в Останкино, где он жил, приблатненные пацаны слагали о нем легенды. Когда на одной из «малин» его хотели убить конкуренты, он сам положил двоих и каким-то чудом спасся. От бандитов, но не от милиции, которая довольно быстро нашла его. Бур получил двадцать лет и отправился мыть золото в амурскую тайгу. Там он сошелся с заместителем хозяина, по которому давно уже плакал Гулаг, и наладил продажу золота за границу. А когда запахло жареным, он умудрился бежать по зиме вместе с заместителем начальника лагеря. Однако тому не повезло, и его пристрелили пограничники, а самого Бура в полуобмороженном состоянии спасли китайцы. Отлежавшись, он появился в Харбине и очень быстро сошелся с местными уголовниками. Теперь он зарабатывал на жизнь на скупке золота и драгоценностей у прибывавших в Харбин и Чаньчунь иностранцев. О его возвращении на историческую родину не могло быть и речи, поскольку его вполне свободно могли поставить к стенке, и даже без надлежащих судебных процедур. Ну, а в камеру, где томился Алексей, его посадали с заданием проверить Алексея, поскольку ни Родзиевский, ни генерал Кислицын не знали того, что знал обычный советский уголовник. И уж, тем более, проверить, на самом ли деле Алексей был связан с самыми крутыми авторитетами Москвы. Тем более, что они уже обжигались на засылаемых к ним криминальных авторитетах, которые, как потом выяснялось, даже не понимали о чем с ними говорят настоящие уголовники. А если учесть, что Бур хорошо знал многих московских законников и авторитетов, то пославший его полковник Щукин, заведывавший эмигрантской контрразведкой, очень надеялся на то, что тот сможет рассказать ему много полезного. Сам Алексей не распространялся о своих связях и знакомствах, однако Преклонский за хорошую взятку узнал о них от того самого Пескаря, которого чуть было не убил после разборки Алексей.