Через минуту любовные игры были перенесены в спальню, и действительно соскучившаяся по Алексею Марина обрушила на него с таким трудом сдерживаемую все эти два часа страсть. Словно теплая волна накрыла Аринина, и он, испытывая неземное наслаждение, долго качался на ней, все больше и больше расслабляясь. А после того как первая страсть была утолена, они, предвкушая на губах осенний запах разлуки, очень скоро снова принялись за это пиршество плоти и уснули только в три часа, усталые и несказанно довольные друг другом… Все следующее утро они, усталые и томные, до полудня провалялись на кровати. Потом позавтракали и отправились гулять. Вечером к ним заехал Преклонский и предупредил, что на следующий день их примет председатель Фашистской русской партии Родзаевский и его блжайшее окружение. — Хочет с тобой поговорить, — улыбнулся Евгений. — Так что попрошу на затра отложить все дела и быть завтра всеоружии, а я одиннадцать часов я за тобой заеду… — Хорошо, — кивнул, — Алексей, — буду! Вилла Родзаевского находилась на Солнечном острове, на северном берегу Сунгари. Попасть на него было можно на одной из величественных лодок-драконов. Как узнал по дороге Алексей, остров назывался Солнечным из-за того, что имел круглую форму. — Впрочем, — сказал Преклонский, — есть и еще одна версия, согласно которой свое название остров получил из-за белого песка местных пляжей, ослепительно сиявшего в солнечных лучах. Окруженный рекой остров покрыт всевозможной растительностью. Он был прекрасен в любое время года, весной радовал цветущими растениями и пением птиц, летом встречал путников тенистой прохладой и песчаными пляжами, осеннее золото листвы делало остров еще более солнечным. В самом центре озера была расположена двухэтажная глориетта Облаков и Воды. Около глориетты находился красивый сад, выполненый в стилистике типичного японского садика с клумбами, ручьями, деревянным мостиком и очень красив. Именно здесь, на Солнечном острове, располагалась курортная зона иностранных эмигрантов в Китае, и Алексей с интересом рассматривал постройки, выполненные в разнообразных архитектурных стилях. Русский район был расположен в южной части отсрова и легко узнавался по названию ресторанов и магазинов. Остров был покрыт густой роскошной зеленью. Его красота и тишина напоминает о дикой природе. В красиво обставленной комнате, помимо самого Константина Владимировича Родзиевского было еще несколько человек. Войдя в комнату, Алексей сделал несколько строевых шагов и слегка поклонился. — Анненков Алексей Петрович! — представился он. — Генерал Кислицын! — первым отозвался мужчина лет шестидесяти с восточным типом лица и усами. — председатель Бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурии… Владимир Александрович Кислицын эмигрировал в Харбин в ноябре 1922 года. За неимением ничего лучшего, он сначал работал дантистом, а потом служил в полиции. В Маньчжурии он возглавлял местный клуб «легитимистов», которые поддерживали Кирилла Владимировича как законного наследника русского престола. В 1928 году Кирилл Владимирович произвел его в генералы, и уже в этом звании он командовал отрядом русских добровольцев во время конфликта на КВЖД. В 1935 году Кислицын создал Дальневосточный Союз Военных под лозунгом «За Веру, Царя и Отечество», который к 1939 году насчитывал 11 500 человек. В 1938 году Кислицын стал председателем созданного японцами Бюро по делам российских эмигрантов. По его инициативе в Харбине на Соборной площади 7 ноября 1940 года был заложен, а 8 июня 1941 года — открыт Памятник борцам против Коминтерна. Следущим представился сидевший рядом с Кислицыным его секретарь, а заодно помощник Родзаевского и начальник Дальневосточного сектора партии М. А. Матковский, сын расстрелянного по приговору советского суда 8 июня 1920 года генерала царской армии. Участник «белого движения» и Гражданской войны на Дальнем Востоке, он в 1935 году вышел из РФП и работал в Главном бюро по делам российских эмигрантов Маньчжурской империи начальником разведывательно-контрразведывательного отдела. По свидетельству сотрудника советского консульства в Харбине Георгия Георгиевича Пермякова, Матковский с 1935 года являлся агентом советской разведки под агентурным псевдонимом «Заря». В августе 1945 года он будет арестован советскими органами госбезопасности в Маньчжурии и десять лет проведет в заключении. Как утверждали знающие люди, и его арест, иуголовное дело, и приговор были маскировочными из-за опасения за его безопасность, которой могли угрожать антисоветски настроенные эмигранты. «В среде российской эмиграции, — напишут о нем уже после его смерти, — проживавшей в Маньчжурии, личность и деятельность Матковского М. А. получила неодинаковую оценку — от неприятия и обвинения до признания и глубокого уважения как к человеку и политическому деятелю. Анализируя трагическую судьбу М. А. Матковского, приходишь к выводу, что он оказался заложником чести, поверив в Харбине в обещания советского консульства от имени советского правительства: „Оставайтесь на местах, не бойтесь, особенно молодежь, которая родилась тут или попала в детском возрасте в Маньчжурию. Никому ничего не будет после таких великих побед!“ Воспитанный в иных моральных параметрах, чем работники СМЕРШа, он принес себя в жертву, стараясь спасти в целом российскую эмиграцию, но стал невольной причиной тяжелой судьбы тысяч российских эмигрантов. Именно поэтому он сохранил архив 3-го отдела Бюро для советских органов, поскольку даже не сомневался в том, что если бы не остались эти анкеты на каждого эмигранта, тогда бы хватали всех подряд, без разбора, и пострадало бы гораздо больше людей». Тем не менее, все те, кому чекисты обещали сохранить жизнь, были расстреляны. — Подполковник маньчжурской службы Гурген Наголян, начальник штаба бригады Асано, — представился высокий мучжина явно кавказской внешности. Основная военная подготовка сводилась к идеологической подковке в Бригаде Асано, специальных русских частях в составе Квантунской Армии, предназначавшихся для организации саботажа и проведения диверсий в советском тылу в случае вторжения Японии в Сибирь и на Дальний Восток. По инициативе разведки Квантунской, японской армии, в 1936 году была создана «бригада Асано», дислоцировавшаяся в посёлке, получившем кодовое название «Сунгари-2». В ней насчитывалось 800 штыков и сабель. Пять рот русских эмигрантов маршировали в форме Красной армии и готовились к рейдам вглубь советской территории. Ещё два отряда, по 1200 человек в каждом, базировались в городе Хайларе. Военным советником, а на самом деле командиром бригады стал японский полковник Асано Такаси. А вот официальным комбригом, к удивлению всех, стал не атаман Семёнов, имеющий тесную связь с японской разведкой, а эмигрант армянского происхождения Гурген Наголян. Ни в военном училище, ни в академии он не учился и не командовал даже ротой в гражданскую войну. Кадровые русские военные недоумевали и были оскорблены. Зато Наголян закончил Харбинский юридический факультет и свободно владел китайским и японским языками. В конце двадцатых годов Наголян поступил на службу в железнодорожную полицию КВЖД, а еще через два года вступил в Вооруженные силы Маньчжоу-Го, в которых дослужился до чина майора. После назначения в бригаду Асано был произведен в подполковники. Справедливости ради надо заметить, что с 1935 года Наголян работал на НКВД. После занятия Харбина советскими войсками он выполнял для советских властей различные поручения, занимался коммерческой деятельностью и вскоре стал владельцем нескольких кинематографов в Харбине. Это не помешало советским властям дать ему в 1951 году пятнадцать лет лагерей. Последним представился начальник 3-го административного отдела Бюро, ведавшего учетом эмигрантов, Н. Е. Гроссе. Именно через этот отдел японская разведка подбирала кадры для разведывательно-диверсионных отрядов. Для разведывательной и контрразведывательной деятельности 3-й отдел Бюро использовал агентурно-осведомительную сеть, наружное наблюдение, технику для прослушивания телефонных разговоров и другие оперативные средства. Рядом с Гроссе сидел его заместитель Иван Владимирович Павлов, который дружески подмигнул ему. Несколько обособленно от всех сидели начальник военным отдела Харбинского монархического центра генерал М. С. Кузьмин и начальник контрразведки полковник Жадвоин, в прошлом начальник особого отдела армии Колчака полковник В. П. Жадвоин. Отношения между монархистами и фашистами были натянутые, что не мешало им проводить совместные диверсионные акции на своетской территории. Более того, Родзаевский в случае необходимости обращался за помощью к полковнику Жадвоину, полагаясь на его огромный опыт и разветвленную агентуру. И какой бы героической биографией и громким именем не обладал Анненков, он тоже подлежал проверке. В самом углу комнаты разместился бывший белогвардейский генерал А. И. Космин, являвшийся руководителем одного из отделов антисоветской террористической организации «Братство русской правды». Генерал был известен как человек, лишенный даже намеков на какую-либо мораль и вследствие этого готовый на все. И именно его так удачно использовала японская разведка перед захватом Маньчжурии. В Харбине находились многие иностранные консульства и колонии, то японцам важно было создать формальный повод для оккупации города. С этой целью полковник японских спецслужб Осава связался с Родзаевским и приказал ему создать в Харбине видимость беспорядков. Вот тогда-то и встпуил в дело Косьмин, чьи люди из организации «Братство русской правды» подложили несколько гранат в помещениях японской военной миссии, японского консульства, японского гражданского общества и еще в одно из японских учреждений в Харбине. Когда эти гранаты были обнаружены, то японцы рассказали об этом в газетах и заявили дипломатическим путем протест против, якобы, имевших место попыток со стороны китайцев взорвать японские учреждения. В декабре 1931 года Косьмин по поручению Осавы устроил вместе с членами РФС стрельбу на центральных улицах Харбина в ночное время.