Конечно, он не был верующим в полном смысле этого слова, но церковные службы любил. Иван Владимирович Павлов встретил беглецов в истинно русском стиле и троекратно расцеловал каждого. Потом достал бутылку водки и, разлив ее по рюмкам, сказал: — Я рад вашему возвращению, ребята! За вас! Они выпили, и Евгений живописал дяде их приключения при переходе границы. — За все то, что хорошо кончается! — снова налил он водку. Они выпили и закусили. — А ведь я знал твоего отца, Алексей! — закурив, сказал Павлов. — Отчаянно храбрости, скажу я тебе, был человек! В следующее мгновение Алексей узнал, как отличился его отец возле поселка Савин Посад. Именно там всего с тремя сотнями казаков он изрубил две роты немецкой пехоты, взяв в качестве трофеев 8 пулеметов. Затем последовала деревня Харитоновка, в которой остановился на ночлег австрийский эскадрон и германская батарея. Ранним утром, как только неприятель тронулся в путь и втянулся в чащу, Петр Анненков устроил на них лихой налет. Австрияки были рассеяны по лесу с большими для них потерями, все шесть немецких пушек утоплены в болоте… — И я не сомневаюсь, если бы Петр Алексеевич был бы жив, — закончил свой рассказ Иванов, — он был бы сейчас с нами! — Спасибо вам, Иван Владимирович, за память, — проникновенно сказал Алексей. — Все, ребята, — улбынулся Павлов, — сегодня и завтра отдохните, а там за работу! А в воскресенье, — улыбнулся он, — жду вас у себя на вилле! — крепко пожал он руку Алексею. — Евгений, можно тебя! — сказал Преклонский-старший, когда Алексей направился к машине. Краем глаза видел, как дядя что-то сказал Евгению, и тот согласно кивнул. Затем он уселся в машину и отвез Алексея на отведенную ему кваритру. — Приводи себя в порядок, — сказал Преклонский, — а часов в семь я за тобой заеду, отметим возвращение! Вечером Преклонский повел Алексея в знаменитый харбинский ресторан «Золотой яр». И если бы Алексею сказали, что это заведение является филиалом знаменитого московского «Яра», он не очень бы удивился. Во всяком случае, внешне все выглядело один к одному. Играл в ресторане и свой цыганский ансамбль, рвавший души эмигрантам «Черными очами» и романсами Петра Лещенко. Один бывший шатбс-капитан расчувствовался до того, что застрелился прямо за столом. — Ну, что, Леша, — сказал Преклонский, разливая в рюмки водку, — давай за наше счастливое избавление! Они выпили и закусили превосходно приготовленной квашеной капустой и грибами. — А теперь, — сразу же Евгений налил по второй, — давай за дядю! Именно ему мы обязаны нашим спасением, поскольку того самого Ли Фана, который делал подкоп и провел нас на эту сторону, послал он! — С удовольствием! — поднял свою рюмку Алексей. Они выпили, и Алексей не без интереса узнал, что Ли Фан давно уже работал на Преклонского-старшего. Нет, он не изыскивал возможности получать через охранников золото с приисков. Он грабил тех китайцев-спиртоносов, кто это делал. А если учесть, что в бассейне Амура золото мыли не только зеки, но и многочисленные государственные золотодобывающие артели, то без навара он никогда не оставался. А началось все с того, что Преклонский заступился за его семью перед японцами, которую те собирались расстрелять за хранение опиума. В знак благодарности Ли Фан выдал ту самую группу скупщиков золота, в которую входил сам. Дальше все уже шло по накатанной колее. Ли Фан набрал новых людей, среди которых были и русские эмигранты, и периодически ходил «за речку», как он сам называл свои походы на советскую территорию, и выполнял различные поручения Преклонского. И если называть вещи своими именами, то это был не только скупщик и провокатор, но и весьма успешный диверсант. Когда Евгения этапировали, он, каким-то чудом сумев сохранить массивный золотой перстень, отдал его одному из охранников, за возможность оповестить дядю о своем местонахождении. Все остальное было делом техники… Если даже Алексей и не поверил полностью Преклонскому, он должен был признать, что доля правды в его рассказе была. Как была во всех лагерях и зонах неофициальная иерархия. В верхней части этой иерархии находились начальники, надзиратели и конвоиры. В отличие от эсэсовцев, охранявших нацистские концлагеря, они не считались представителями высшей расы, поскольку этническое происхождение у них с заключенными часто было общее. Не были полностью разделена охрана от заключенных и социально. Некоторые начальники и конвоиры налаживали с заключенными торговые отношения и нередко выпивали с зэками. В женских лагерях все они сожительствовали с лагерницами. Объяснялось такое положение куда как просто: больше половины административных работников и работников охраны составляли бывшие заключенные или заключенные. В то время обычной практикой было переводить хорошо ведущих себя осужденных в охрану, а некоторые поднимались и выше. И чего в этом отношении стоила карьера только одного Нафталия Френкеля, которого не без основания называли «лесным королём Чёрного моря». В 1918 году он сошелся с одесским налётчиком Япончиком и стал активным членом его преступного сообщества. В составе полка, сформированного в 1919 году Япончиком из одесских бандитов, Френкель участвовал в нескольких боях Гражданской войны. После расформирования полка он вернулся в Одессу, где организовал банду, занимающуюся мошенничеством, вымогательством, похищениями, шантажом. Вскоре его банда превратилась в крупный подпольный трест, специализирующийся на контрабанде. В 1923 году он попал под следствие и был приговорён к смертной казни, которую заменили на 10 лет лишения свободы. Примечательно то, что из всей банды помилован был только один ее главарь. Френкель отбывал заключение в Соловецком лагере особого назначения. По ходатайству начальника Управления Соловецких лагерей Ф. И. Эйхманса срок заключения был сокращён вдвое, и в 1927 году Френкель был досрочно освобождён. Перед ним открылась широкая дорога и привела она, естественно, в ОГПУ. Карьера сменившего окраску бандита росла как на дрожжах, и в 1941 году генерал Френкель стал начальником Главного управления лагерей железнодорожного строительства НКВД СССР и одновременно заместителем начальника ГУЛАГа. «От заключённого нам надо взять всё в первые три месяца — а потом он нам не нужен!» Таков был метод работы бавшего бандита, и не случайно несколько лет спустя Солженицин напишет о нем в «Архипелаге ГУЛАГ»: «Так впору было бы им выложить на откосах канала шесть фамилий — главных подручных у Сталина и Ягоды, главных надсмотрщиков Беломора, шестерых наёмных убийц, записав за каждым тысяч по тридцать жизней: Фирин — Берман — Френкель — Коган — Раппопорт — Жук». Показательно и то, что ни один из этих убийц не носил русской фамилии. Но если зэку сравнительно легко было стать охранником, то верно было и обратное. И именно работники ГУЛАГа составили немалую часть тех тысяч сотрудников НКВД, что были арестованы в ходе чистки 1937–1938 годов. Работников лагерной охраны и администрации регулярно наказывали за дезертирство, пьянство, воровство, потерю оружия и за дурное обращение с зэками. А один работник объяснил свой арест тем, что он «трепанулся самому своему большому корешу про одно бабское дело у начальника». Но даже этого было по тем временам достаточно для того, чтобы, пословам все того же охранника, «сунуть ему пятак и в общий этап».