Хунхузы занимались также воровством детей: они похищали девочек, которых потом продавали за Амуром богатым китайцам. На приамурских приисках были «оседлые хунхузы», содержащие игорные дома с шулерами, притоны, курильни опиума. Грабежами в тайге промышляли не только китайцы, но и русские «охотники на фазанов», которые подкарауливали китайских спиртоносов и контрабандистов, возвращавшихся с золотом. — Ничего не изменилось и сейчас, — закончил Алексей свой рассказ. — Конечно, золото воруют не в таких количествах, но все же воруют… — А охрана? — Как всегда, — рассмеляся Алексей, — свято охраняет свои интересы! Не вся, конечно, но при желании всегда можно найти нужного человека. Были бы деньги… — И такой человек у тебя есть? — спросил Преклонский, у которого уже созрел вполне определенный план, который при помощи с воли ему будет вполне по силам реализвать. А в том, что ему будет такая помощь оказана, он не сомневался. Там, в Харбине, сделают все возможное, чтобы вырвать его из этой клоаки. И денег не пожалеют… — Есть, — кивнул Алексей. — Ладно, — разлил Алексей водку по жестяным кружкам, — давай отметим встречу! Они выпили. — Не знаю, почему, — сказал Преклонский, — но когда я увидел тебя, я вдруг вспомнил 5 мая 1914 года. Не забыл? — Нет! — улыбнулся Алексей. — Ведь в тот день мы в конном строю конвоировали прибывшего в Новочеркасск Великого Князя Николая Николаевича, который на устроенном в его честь балу в Дворянском собрании поблагодарил нас за выправку, строй и умение танцевать… — Да, — вздохнул Преклонский, — как давно это было! Строй, великий князь и бал, словно в другой жизни! — А это и было в другой жизни, Женя, — пожал плечами Алексей, — в той, в настоящей! Ты вот напомнил мне о пятом мае, а разве можно забыть пятое декабря? Преклонский покачал головой. Да и как, в самом деле, можно было забыть тот самый день, когда юнкера сопровождали самого императора при его въезде в Новочеркасск на автомобиле от вокзала до Войскового Вознесенского кафедрального собора. Затем они прошли по площади церемониальным маршем перед Государем и удостоились его похвалы. — Боже ты мой! — задумчиво проговорил Алексей. — Неужели все это было и никогда не повториться? — Почему не повториться? — улыбнулся Евгений. — Вполне еще может повториться, если только мы не будем сидеть, сложа руки! — Ты думаешь, что сидеть лучше не со сложенными руками? — грустно пошутил Алексей. — Сидеть-то все равно придется! Преклонский внимательно взглянул на него, и Алексею на какое-то мгновение показалось, что он хотел сказать ему нечто сокровенное. Но не сказал и переменил тему. — Ты за что здесь? — спросил он. — Я теперь, Женя, — усмехнулся Алексей, — уголовник по кличке Граф и отбываю здесь свой срок за кражу. А ты? — За разбой! — ответил Преклонский, решив пока не открываться старому товарищу. — И тоже в авторитете! Так что, Граф, будем знакомы, — протянул он Алексею руку, — Корнет! — Тогда ты во время приехал, — сказал, пожимая протянутую ему руку, Алексей. — Что ты имеешь в виду? — спросил Преклонский. — Через два дня состоится сходка, от которой зависит очень многое в нашей дальнейшей жизни… — По причине? — снова спросил Преклонский. — Теперь у нас, Женя, — ответил Алексей, — одна причина, война! И уже в следующее мгновение Преклонский узнал для себя много интересного. С самого начала военных действий в местах лишения свободы стали распространяться пораженческие настроения. Циркулировали не имевшие под собой никакого основания слухи о том, что неоднократно судимые будут вывезены на Север и ликвидированы. Разговоры о ликвидациях заключённых имели под собой основание, поскольку уже к осени сорок первого года такие ликвидации не только имели место, но и были достаточно массовыми. И ничего удивительного в этом не было, посольку из районов Центральной России и других регионов, которые могли быть оккупированы фашистами, подлежали эвакуации более 750 тысяч арестантов. Иными словами, 750 тысяч потенциальных врагов советской власти. Особенно, если учесть, что больше половины заключенных имело политическую 58-ю статью. Ходили весьма правоподобные слухи о том, что под влиянием возникшей паники заключённых теперь даже не эвакуировали, а расстреливали без суда и следствия. Особое внимание уделялось уничтожению арестантов, которые, с точки зрения сталинского руководства, ни в коем случае не должны были попасть в руки гитлеровцев. Так, приказ № 2756 от 18 октября 1941 года предписывал специальной группе сотрудников НКВД выехать в Куйбышев для расстрела 21 «врага народа», а попутно расстрелять ещё четверых в Саратове. Соответствующие списки утверждал лично Сталин, составляя их вместе со своими соратниками Маленковым, Молотовым, Ворошиловым и Хрущёвым. Разумеется, под многими расстрельными списками стоит подпись Лаврентия Берии — в то время наркома внутренних дел и генерального комиссара госбезопасности. Но в то же самое время власти с целью избавиться от лишней «обузы» начали проводить политику умеренного освобождения зэков и отправки их на фронт. 12 июля 1941 года Президиум Верховного Совета издал Указ «Об освобождении от наказания осуждённых по некоторым категориям преступлений». Однако он не затрагивал лагерников, отбывающих наказание по 58-й «политической» статье, и профессиональных «уркаганов». Свободу получают те, кто осуждён за малозначительные преступления, учащиеся ремесленных, железнодорожных училищ и школ ФЗОосужденных за нарушение дисциплины и самовольный уход из училища. По этим указам было освобождено более 420 тысяч заключённых, годных к военной службе. Совершенно очевидно, что к такому шагу руководство страны подтолкнула обстановка на фронтах и огромные потери Красной Армии. Более того, бывших зэков отправляли в обычные части действующей армии, так как в 1941 году еще не существовало штрафбатов. Однако осуждённые по «политической» 58 статье лишались права «кровью искупить перед Родиной свою вину». Все они были «контрики», или — как их называли и «вертухаи», и «блатные» — «фашисты». Таким образом, наиболее сознательная часть заключённых, которая действительно рвалась на фронт и желала с оружием в руках защищать Отечество, была вынуждена оставаться «за колючкой». Что касается «блатного братства», или «законников», то эти арестанты менее всего стремились на фронт. Для «вора в законе» служба в армии считалась несмываемым позором, он ни при каких условиях не имел права по «воровскому закону» брать оружие из рук власти. Соображения патриотизма в расчёт не брались. Однако «отсидеться» и выжить в ГУЛАГе первых военных лет было едва ли проще, чем на передовой. Рабочий день был установлен в десять, а у некоторых энтузиастов и в двенадцать часов. Были отменены все выходные дни. И конечно, с началом войны была наведена жесточайшая экономия в питании зэка. К осени людей начала косить пеллагра. В течение двух-трёх месяцев зоны лагеря оказались набитыми живыми скелетами. Равнодушные, утратившие волю и желание жить, эти обтянутые сухой серой кожей скелеты сидели на нарах и спокойно ждали смерти. Значительно сократились нормы питания, в то же время нормы выработки постоянно возрастали. И уже тогда широкое распространение в лагерях приобретают так называемые «мастырки» — членовредительство. Заключённые, и не только воры, но и все, кто пытался выжить в лагерях, проявляли удивительную изобретательность. Они вводили под кожу керосин, а затем прикладывали к ранам мыло с солью и лепестками ядовитых цветов. Они употребляли в огромных количествах соль и соду, что приводило к искусственному опуханию. Некоторые доходили до того, что ели мыло, чем вызывали страшное расстройство желудка и отравление. Понятно, что власти и администрация сурово расправлялись с «мастырщиками». Они привлекались к уголовной ответственности за членовредительство по «политической» статье и становились «контрреволюционерами» со всеми вытекающими остюда последствиями… Тем не менее, с началом войны среди воров все чаще стали появляться желающие идти на фронт. И отнюдь не за «легкой» по сравнению с лагерями жизнью. Эти люди, среди которых было много осужденных офицеров, на самом деле хотели сражаться с варгом. И отнюдь не из-за какого-то там надуманного властями искупления своей вины кровью.