Но пока мы должны ждать! И прекрасно сказал об этом генерал Краснов: «Ждали двадцать один год, осталось потерпеть, быть может, несколько месяцев». А в ожидании задача перед нами стоит широкая. России, я уверен, будет нужна часть русских эмигрантов из Франции, чтобы помочь поднять культурный уровень страны, а если надо, то возродить его. Инженеры врачи, техники, журналисты, да и вообще все честные работоспособные русские люди… офицеры, солдаты… найдут себе применение; — поле деятельности, несомненно, для них будет широкое. Отыскивать эти живые силы, фильтровать их — вот одна из ближайших задач, что мы должны себе поставить. Цели благотворительной заботы о детях, стариках, инвалидах… явятся вскоре темою моих совещаний с представителями благотворительных организаций, а также с отдельными лицами, занимающимися благотворительностью. Я хочу коротко упомянуть об одном прискорбном явлении в эмиграции. Русские за границей двадцать один год на словах строили Россию и спорили об ее будущей форме правления. За последние дни снова зашевелились все те политиканы, что думают в Париже разрешать судьбы нашей Родины. Здесь дошли до того, что собирались образовать правительство, причем первым долгом требовали у германской власти здания бывшего советского посольства. В интересах эмиграции, в интересах русских людей я настаиваю и буду требовать, чтобы прекратились все эти предрешения судеб России. Я могу Вам заявить, что Россию будут строить не эмиграция и ее вожди, а те, кто своей кровью смывают яд и отраву большевизма, — немцы. Что будет с Россией, какие формы правления ей понадобятся, знает один человек — Фюрер. За последние дни среди эмиграции распространяются по недоразумению или же со злым умыслом совершенно недопустимые слухи. Безответственные элементы осмеливаются утверждать о какой-то будто распре среди германской власти, о борьбе будто армии и партии. Эту нечестную ложь Вы слышали уже давно по английскому радио и от агентов де Голля. Я удивлен глупости некоторых лиц и заявляю, что те, кто будет заниматься распространением этих явно провокационных слухов, могут ждать по отношению к себе таких же мер пресечения, что применяются к агентам англичан и де Голля. Это не угроза, а предупреждение! Заканчивая мое сегодняшнее сообщение, я заявляю, что лишь я, К. В. Модрах и назначенные мной лица будут вести переговоры с оккупационными властями, а также через ответственных французских представителей с французскими правительственными учреждениями. Всякие отдельные выступления, заявления должны прекратиться. Они лишь вызывают сомнения, недоумение и недовольство у германской власти и сеют смуту в среде русской эмиграции. Самое главное, я еще раз повторю: исходя из желаний германской власти, я требую прекращения закулисных интриг, сплетен и сумятицы. В тот час, когда Германия, борясь с величайшим злом — Иудо-Марксизмом, приносит в жертву своих лучших сынов, русские должны проявить хотя бы немного такта и достоинства — больше не суетиться и не шуметь. В память героев, павших на поле брани, обычно соблюдают минуту торжественного молчания. Я предлагаю всей русской эмиграции — в память тех, кто жертвенно срывает с нашей Отчизны страшную вывеску СССР, — объявить не минуту молчания, а прекратить все споры. Эту символическую минуту молчания ждут от Вас все и в первую очередь — немцы! В эти дни, когда возносится много молитв, я лично молю Всевышнего о даровании победы германским войскам, о даровании победы тому идеалу порядка и счастья народов, который свергнет большевизм и спасет русский народ. Я молю Господа, чтобы Он дал сил и здоровья тому человеку, который поднял крестовый поход против поработителей нашей Родины. Боже, спаси и сохрани Фюрера Адольфа Гитлера, Вождя не только немецкого народа, но и всех тех, кто отдали и отдают себя на борьбу за новую, счастливую Европу! А нам дай счастья и честь на самом скромном посту по мере сил и возможностей принять участие в действенной борьбе против большевизма и работать, чтобы наступил тот день, когда забрезжит заря новой жизни в возрожденной России… Нельзя сказать, что речь Жеребкова была встречена овациями, но жидкие аплодисменты все же раздались. Говоря откровенно, это выступление разочаровало практически всех. Сторонников немедленного вступления в немецкую армию своей неопределенностью. Ну а те, кто надеялся встать у власти не в немецкой, а русской России, лишний раз услышали о своей неполноценности. Да и кому они будут нужны после победы Германии, если немцы даже сейчас не хотели брать желавших воевать на их стороне? И вовсе не потому, что чего-то там боялись. Всем были известны слова фюрера о том, что неполноценные не должны носить оружие. Да, возможно, они и понадобятся новой России, если таковая вообще останется. Вот только в роли кого? Надо полагать, погонщиков и надсмотрщиков, но никак в роли руководителей. Впрочем, были и такие, кого все устраивало. И в самом деле: сиди и не высовывайся! Что же еще надо? Одного из руководителей организации «Тихий дон» Ротмистра Волина такое положение не устраивало. В его жилах текла горячая казачья кровь, и он слишком хорошо помнил приказ Оргбюро ЦК от 24 января 1919 года за подписью Свердлова. «Провести массовый террор против богатых казаков, — говорилось в нем, — истребив их поголовно, провести беспощадный массовый террор ко всем вообще казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью. К среднему казачеству необходимо применить все те меры, которые дают гарантию от каких-либо попыток с его стороны к новым выступлениям против Советской власти». Начиная наступление, Троцкий писал о казаках: «Это своего рода зоологическая среда, и не более того. Стомиллионный русский пролетариат даже с точки зрения нравственности не имеет здесь права на какое-то великодушие. Очистительное пламя должно пройти по всему Дону, и на всех них навести страх и почти религиозный ужас. Старое казачество должно быть сожжено в пламени социальной революции. Пусть последние их остатки, словно евангельские свиньи, будут сброшены в Черное море». А ему предлагали сидеть и ждать у моря погоды! Волин взглянул на стоявших рядом не менее его разочарованных речью Жеребкова соратников. — Что скажите? — спросил он. — Будем сражаться на свой страх и риск! Что же еще? — за всех ответил есаул Харитонов. — Любо! — улыбнулся Волин. В другом ответе он и не сомневался. И ему было чему радоваться. Нет, не смотря на все жидовские репрессии, не перевалась слава Тихого Дона, и никогда не переведется… Через несколько дней стенограмма всего происходившего в Париже лежала на столе у генерала Москвина. Был в ней и разговор Волина с казаками. Прочитав полученные документы, Москвин вызвал Громова. Когда тот ознакомился с бумагами, он сказал: — Как видишь, успокаиваться они не собираются. А это значит, что уже в ближайшее время нам надо готовиться к встрече гостей! — Я понимаю! — ответил полковник. — В связи с этим тебе будет интересно узнать, что позавчера при неудачной попытке ареста покончил с собой работник контрразведки Петр Игнатьевич Стрий. Как уже успели выяснить, это сотрудник абвера. После присоединения Западной Украины служил в органах военной контрразведки в Львове, где за рекордно короткое время раскрыл несколько подпольных организаций. Как мы теперь понимаем, раскрывал он эти организации с подачи абвера. В сороковом году он был переведен в Центральный аппарат. Работавший на него под видом уголовника другой сотрудник абвера Вильнёв, по кличке Кирка, сколотил небольшую банду, в которую наряду еще с несколькими работниками абвера входил пять наших уголовников. Этакий своеобразный боевой отряд. По приказу Стрия его люди убрали двух бывших офицеров, которые, судя по всему, стали чем-то опасными для него… С этими словам Москвин отхлебнул из стоявшего рядом стакана остывший чай и поморщился. Генерал не любил ничего холодного. — А откуда он появился, этот Стрий? — спросил Громов. — Это отдельная история, — ответил Москвин. В следующие минуты Громов узнал о том, как в сентябре 1939 года часть Красной армии разгромила полицейский участок в Львове. В небольшой тюрьме этого участка они нашли несколько десятков арестованных. Был среди них и некто Михаил Игнатьевич Стрий, избитый до полусмерти. Из найденного в кабинете следователя дела контрразведчики узнали, что этот самый Стрий являлся членом местного комитета коммунистической партии Западной Украины и был арестован за проведение треррористического акта против высокопставленного польского чиновника. Понятно, что его, прекрасно владевшего польским языком, взяла на заметку военная контрразведка. — Вскоре, — говорил Москвин, — перед нашими службами встал вопрос нового комплектования кадров органов госбезопасности. Если ты помнишь, было даже принято специальное постановление правительства, согласно которому на службу в органы привлекались лица из коренных национальных меньшинств, проживавших на освобожденных нами территориях Польши, Украины, Румынии. Понятно, что брали тех, кто прошел тщательную проверку. Лучшей рекомендацией была работа в подполье, в комсомоле, взаимодействие с подпольными партийными организациями. И лучшей кандидатуры, чем этот самый Стрий, было трудно найти! Особенно после того, как он сдал несколько бандеровских групп… — И его… — Перевели в Центральный аппарат, поскольку он понравился какому-то начальнику, будь он неладен! Хотя по-своему тот был прав. Ведь тогда повсюду выискивали «контрреволюционеров» и «врагов народа», а с помощью Стрия генерал раскрыл целую сеть украинских националистов и польских патриотов… — А почему арест оказался неудачным? — поинтересовался Громов, предпочитавший видеть перед собой абверовца живыи и невредимым.