Глава XVIII Русская эмиграция внимательно следила за происходящим на фронте, и всем было ясно, что на карту поставлена судьба России. В ресторанах, на улицах, в домах обсуждали только это, спорили и строили прогнозы. В берлинских кинотеатрах, где показывали еженедельные сводки с фронта, по заплаканным людям можно было определить количество русских в зале. Цели и пути русских и немцев в Германии разошлись, поскольку каждый воспринимал происходящее на фронте по-своему, каждый стоял за интересы «своей» родины. Настроения русского Берлина, по меткому выражению одного из эмигрантских лидеров, «распались веером — от крайне непримиримых до советских патриотов включительно; но последних было очень мало». Официальное мнение немецких властей выразила уже упоминавшаяся газета «Новое слово». Экстренный номер от 23 июня открывался речью Гитлера по случаю начала войны. Над ее текстом большими буквами было написано: «Крестовый поход против большевизма». На второй странице, с подзаголовком «Борьба с Дьяволом», излагал свое ее редактор Владимир Деспотули, русский грек, ветеран Первой мировой и гражданской войн. Рассуждая о том, что коммунистам нельзя прощать минувшие двадцать лет, он писал: «Наконец, тем ханжам и кликушам, которые станут говорить о том, что объявленный Германией поход является походом против русского народа, походом на нашу родину, мы отвечаем, что для нас это, прежде всего, поход против кремлевской шайки поработителей нашего народа. Для нас война, ведущаяся ныне Германией, — это крестовый поход против III Интернационала. Если теперь же эта война не окончится победой, наша родина навеки обречена будет на прозябание под властью мирового кагала. Выбора нет. Наше сердце может обливаться кровью перед теми испытаниями, которые выпали на долю многострадальных народов нашей родины, но мы твердо должны знать, что победа Германии означает уничтожение коммунистической безбожной власти». Противоречия и сомнения, продолжавшие терзать эмиграцию, отразились в письмах главы Объединения русских воинских союзов, генерального штаба генерал-майора Алексея фон Лампе. «Какие события! — писал он великой княжне Вере Константиновне от 28 июня. — Переживаешь их и чувствуешь, что сердце раздирается на части, — радость за освобождение России от коммунизма омрачается тем, что не СССР, а именно Россия делается опять объектом войны и… вероятного расчленения. Дорого придется заплатить русскому народу за более чем сомнительное „счастье“ иметь у себя „самое демократическое правительство“. Оно утонет в крови, но от этой крови еще долго будет болеть страна». Иначе говоря, сомнения относительно грядущей политики Германии оставались, но высказывать их предпочитали в частном порядке. Наиболее восторженно весть о начале войны была воспринята казачеством как обособленной частью эмигрантского сообщества. Живший в Берлине генерал от кавалерии Петр Краснов в день начала войны высказался так: «Я прошу передать всем казакам, что эта война не против России, но против коммунистов, жидов и их приспешников, торгующих Русской кровью. Да поможет Господь немецкому оружию и Хитлеру! Пусть совершат они то, что сделали для Пруссии русские и Император Александр I в 1813 году». На следующий день он писал атаману Общеказачьего объединения в Германской империи, Словакии и Венгрии, генерал-лейтенанту Евгению Балабину: «Свершилось! Германский меч занесен над головой коммунизма, начинается новая эра жизни России, и теперь никак не следует искать и ожидать повторения 1918 года, но скорее мы накануне событий, подобных 1813 году. Только роли переменились. Россия — (не Советы) — является в роли порабощенной Пруссии, а Адольф Гитлер в роли благородного Императора Александра I. Германия готовится отдать старый дом России. Быть может, мы накануне новой вековой дружбы двух великих народов». Казачьи националисты и сепаратисты, мечтавшие о создании независимого государства Казакия, так же полностью поддержали начавшуюся войну. Глава Казачьего национального центра Василий Глазков, проживавший в Праге, в день начала войны послал телеграмму на имя Гитлера, Геринга, Риббентропа и фон Нейрата, в которой среди прочего писал: «Мы, казаки, отдаем себя и все наши силы в распоряжение Фюрера для борьбы против нашего общего врага. Мы твердо верим, что победоносная германская армия обеспечит нам восстановление казачьей государственности, которая будет верным сочленом держав Пакта Трех». Аналогичное по смыслу постановление приняли и казаки Перникской общеказачьей станицы в Болгарии в середине июля 1941 года: «Мы открыто заявляем, что единственным нашим верным союзником считаем национал-социалистическую Германию, возглавляемую ее Вождем Адольфом Гитлером, и все силы Трехстороннего Пакта». Краснов, Балабин и Глазков впоследствии приняли деятельное участие в войне на стороне Германии. Конечно, и в казачьей среде были представлены иные мнения. Живший в Болгарии казак Николай писал офицеру Александру, работавшему на мельнице в селе Продилово: «Дорогой мой, родной Саша! Кровью обливается мое истерзанное сердце. На тех местах, на тех полях святой Руси, где мы с тобой были, опять бьются русские войска за Россию, которую злые враги хотят уничтожить. Великая Россия всегда была великой в глазах Европы! Не ради красивых глаз украинок бросили немцы свои войска в Россию. Хлеб, железо, топливо — вот что нужно голодным ордам, которые истязают народ нашей матери-Родины. Ходил в Софию к казакам, настроение у них разное. Одни вызываются биться вместе с русскими за Россию, другие говорят, что приготовили обмундирование и сапоги и хотят ехать на Терек, Дон, Кубань. Эмиграция старого поколения страдает и мучается за Россию, сознает предстоящее разделение родины. Чемодан не собираю и тебе не советую, не все так просто, как кажется другим». Вдохновленный генералом Красновым «Русский общевоинский союз» во всех своих отделениях, находящихся в Софии, Белграде, Праге, Париже, Брюсселе, начал регистрацию добровольцев для вступления в гитлеровскую армию. Однако немецкое командование не стремилось включать бывших солдат Белой армии в ряды вермахта, и ограничилось тем, что обещало поддержку профашистски настроенной части русской эмиграции. Особенно в эти дни старался Жеребков. 25 июля 1941 года он выступил в Париже перед представителями русской эмиграции с речью, за одно только название которой его следовало презирать всем живущим в Европе русским. Ибо называлась она «За немецкую Россию». — Я — говорил Жеребков, — выступаю сегодня для того, чтобы прекратить циркулирующие среди русских эмигрантов вредные разговоры и оповестить и всю русскую эмиграцию о том решении, что приняла относительно нее германская центральная власть. Разговоры, шум и пересуды в эмигрантской среде являются последствиями незнания либо заведомого нежелания понять создавшуюся обстановку, а также многих иных факторов. За отсутствием же в Париже русской газеты правильное освещение их очень трудно довести до всеобщего сведения. На разосланных Вам приглашениях стоит печать «Комитета Взаимопомощи русских эмигрантов во Франции». Что же представляет собой этот Комитет Взаимопомощи? Кем он признан? Кем утвержден? Кто назначил лиц, его возглавляющих? Об этом носились слухи самые невероятные. Начали с распространения слухов, что во главе Комитета стоят люди, продавшие себя и русские интересы Германии; дошли до того, что главною целью его служит перепродажа бензина от французов немцам. Как Вам известно, приказом главнокомандующего германскими вооруженными силами во Франции от 28 августа 1940 года всякая деятельность иностранных учреждений и организаций воспрещена. Этот приказ распространяется «Betotigungsverbot» на всю территорию оккупированной части Франции. Под этот запрет подпали и все русские учреждения и организации. А счетом их оказалось очень много. При переговорах с представителями французской администрации об образовании Комитета выяснилось, что насчитывается таковых до восьмисот. Вам всем, так же, как и мне, хорошо известно, что эмиграция наша довольно велика, но не обильна, а уж порядка в ней всегда было очень и очень мало. После приказа от 28 августа к германским властям стали вразброд обращаться многочисленные, разные — как отдельные лица из эмиграции, так и многие эмигрантские учреждения. Это обстоятельство вносило некоторые затруднения в деятельность германских учреждений. Поэтому оккупационные власти решили иметь дело лишь с одним русским представительством. Приказом главнокомандующего германскими вооруженными силами во Франции от 9 апреля 1941 г. за подписью начальника военного управления генерала Беста утвержден, а вместе и признан единственной русской организацией и представительством — Комитет Взаимопомощи русских эмигрантов во Франции.