После тертьей рюмки Садовский прочитал гостю и только что написанное им стихотворение «Немцам». Глебов снова прослезился. Вытерев платком глаза, он внимательно посмотрел на Садовского и сказал: — Хорошо, конечно, если нас на самом деле спасет «враг благородный», но скажите мне честно, Борис Александрович, а что мы-то будем делать? Сидеть и смотреть, как нас спасают? — А что вы предлагаете? — Как это что? — удивился гость. — Бороться, конечно, что же еще? — Я бы рад, — грустно улыбнулся Садовский, — вся беда только в том, что я свое отходил… — А вам и не надо ходить, Борис Александрович! — воскликнул Глебов. — Достаточно пустить в ход ваше громкое имя! — Громкое для кого? — насмешливо спросил Садовский. — Для НКВД? — Для НКВД само собой! — махнул рукой Глебов. — Но помимо НКВД есть еще и сотни, тысячи честных людей, которые мечтают свергнуть это татарское нашествие, но для этого их надо объеденить под единым знаменем! — Вы имеете в виду создание подпольной организации? — И не просто организации подпольной, а тайной монархической организации! — слегка повысил голос Глебов. — Новый «Трест»? — усмехнулся Садовский. — Напрасно вы иронизируете, Борис Александровчи, поморщился Глебов. — Не старый «Трест», а новый «Престол»! Мы должны создать активную подпольную организацию, которая могла бы предложить немецкому верховному командованию свою помощь при условии, что ее руководители получат соответствующие посты в новой антибольшевистской администрации на захваченной территории. — А как вы себе это представляете? — уже без иронии спросил Садовский. — Ведь не хуже моего знаете, сколько в монастыре агентов НКВД! — Да, — кивнул Глебов, — знаю! Но я же не предалгаю на виду у всего монастыря устраивать у вас собрания! Мы будем собираться в другом месте! От вас требуется только одно: возглавить организацию! Позже мы свяжемся с Местоблюстителем Престола великим князем Владимиром Кирилловчием и попросим его благословить нашу организацию! После чего мы можем выйти на немцев и не просто предложить сотрудничество, а громко заявить о себе. Я понимаю ваши опасения, но вспомните только что прочитанные вами стихотворения! Мало того, что надеетесь на то, что завязшую в трясине Россиию спасет «благородный враг» с далекого берега, вы еще приветствуете и Гитлера, на эту самую Россию напавшую! Да только одного этого достаточно для того, чтобы от вас чекисты не оставили даже воспоминания! И то, что вам простили в тридцатые годы, вряд ли будет прощено сейчас, когда идет война с этим самым, хочу напомнить, «благородным врагом»! — Как велика будет наша организация? — спросил Садовский, подчеркивая словом «наша», что он согласен. — Конечно, не очень большой, поскольку это всегда риск. Точно сказать я сейчас не могу. Замечу, что у меня уже есть на примете несколько достойных людей, с которыми я уже вел разговоры на эту тему. Но одно дело говорить в общих чертах, и совсем другое сейчас, когда война началась! Но как бы там ни было, работа уже идет! — Хорошо, — кивнул Садовский, — вот вам моя рука… — И вот еще что, — понизил голос Глебов. — Если вы не против, я отошлю с оказией ваши стихи на Запад, пусть и там знают, что мы не сидим здесь, сложа руки! Но если вы опасаетесь, то можно послать их без подписи… Садовский молчал. Он думал. Конечно, он прекрасно понимал, чем рисковал, но отказаться от авторства да еще в таких экстремальных условиях он не мог. — Посылайте все как есть! — сказал он. Глебов еще раз пожал ему руку и ушел. В тот же день у Садовского состоялся разговор с бывшим штабс-капитаном Андреем Васильевичем Гуриным, в годы Гражданской войны работашим в врангелевской контрразведке, а ныне прозябавшим учетчиком в какой-то артели с потрясающим названием «Восход зари». — Начинайте! — сказал он. Глава XV По давно заведенной привычке, утро старший оперуполномоченный отдела по расследованию убийств Московского уголовного розыска Игорь Шорин всегда начинал с зарядки. И делал он ее всегда на улице, какая бы погода не стояла за окном. Он и сегодня отправился на улицу, и целых полчаса он бил руками и ногами по воздуху, тянулся и отжимался. Затем окатил себя из ведра ледяной водой и растерся грубым холщевым полотенцем. Завернувшись в белую простыню, он вошел в дом и, взяв сухое полотенце, еще раз растер покрасневшее мускулистое тело. Как и всегда в таких случаях, Ирина с восхищением смотрела на его него. Широколпечий, с тонкой талией и мощными руками, он мгновенно вызывал у нее жгучее желание. — Замерз? — игриво спросила она. — Нет! — покачал головой Шорин, прекрасно зная, что последует дальше. — Жалко, — усмехнулась женщина, — а то бы я тебя погрела! — Так погрей! — улыбнулся Игорь, устремив потеплевший взгляд на все еще по-девичьи упругую грудь Ирины. Чувствуя во всем теле необычайное возбуждение, Шорин отбросил полотенце и поспешил к Ирине, котороая уже улеглась на кровати. Буквально упав на Ирину, он впился в ее полуоткрытые губы страстным поцелуем. Пиршество плоти продолжалось целых десять минут, пока, наконец, не наступил тот сладкий момент, когда люди забывают обо всем на свете. Ирина накинула халат и отправилась на кухню. Еще через десять минут она позвала: — Иди, все готово… От ее недавнего оживления почему-то не осталось и следа, и на ее красивом лице Шорин с удивлением заметил несвойственную ей отчужденность. Так оно и было на самом деле. Ирине было уже под тридцать, и ей приходилось думать о своей дальнейшей жизни. А судя по тому, что она видела, ее дальнейшая жизнь с Игорем ничего хорошего ей не сулила. И дело было даже не в самом небольшом жалованье. Ирина ненавидела его работу в уголовном розыске. Конечно, она понимала, что это нужная и ответственная работа, но она уже хорошо знала и что такое тягостное ожидание, иногда целыми сутками, Игоря с очередной засады. То и дело бросать взгляды на телефон и думать, жив он или нет. Да и сам телефон она возненавидела самой лютой ненавистью. Если другим людям звонили для того, чтобы пригласить их в кино или на день рожденья, то Игорю звонили только для того, чтобы сообщить об очередном трупе. Целых три года она пыталась привыкнуть к его постоянному отсутствию, но так и не смогла. Она стала плохо спать и вздрагивала от каждого шороха. А когда она шла с Игорем по улице, ей все время казалось, что он вытащит пистолет и начнет стрелять во всех подозрительных. А дети? Только при одной мысли о том, что ее ребенок может в любую минуту остаться без отца, ее начинало трясти. И когда ее поклонник на работе сделал ей предложение, она решилась. Да, по своим внешним данным ее будущий спутник жизни намного уступал Шорину, но в жизни редко кто выигрывал во всем. Она была настроена решительно, но сейчас, когда надо было произнести роковые слова, ее недавняя решительность ушла куда-то далеко. Но и так дальше продолжаться не могло, и когда Шорин приступил к чаю, она каким-то глухим голосом сказала: — Я ухожу от тебя, Игорь… Шорин поставил чашку на стол и внимательно взглянул на сидевшую напротив женщину. Спрашивать он ни о чем не стал. Да и что спрашивать? Женщин удерживали не словами. И хотя ему было больно, он улыбнулся. — Ну что же, — пожал он плечами, — не смею задерживать… Ирина подошла к нему и, положив ему обе руки на плечи, заглянула ему в глаза. — Прости меня, Игорек, — грустно сказала она, — но жизнь у меня только одна, и я не могу посвятить ее ожиданию того дня, когда тебя убьют. Я устала бояться! И спасибо тебе за все! Шорин кивнул.