Он прекрасно понимал, что подразумвала его теперь уже бывшая любовница под словом определенность. И, к своему великому сожалению, этой определенности он ей дать не мог даже при всем своем желании. Он любил свою работу и не мог ее променять на какую-либо другую даже такой ценой. Да и не умел ничего другого делать. Ирина хотела еще что-то сказать, но в эту минуту как-то особенно настойчиво и требовательно зазвонил телефон. — Слушаю вас, — взяла трубку Ирина и протянула ее Шорину. — Тебя! Говорил Игорь недолго и, положив трубку, взглянул на Ирину. — Ты когда… уйдешь? — Сейчас, Игорь! — твердо ответила та. Шорин кивнул и поднялся из-за стола. У въезда во двор его жалал машина. Он поздоровался с оперативниками и уселся на переднее сиденье. Водитель нажал на газ, машина помчалась на место преступления. Против своего обыкновения, Шорин всю дорогу промолчал. Он не был сентиментальным, но на душе у него было тоскливо и пусто. Он не осуждал Ирину, потому что прекрасно знал, что такое жизнь жены оперативника. В их Управлении, наверное, не было ни одного работника, которому бы в свое время не пришлось проходить через подобное испытание. Другое дело, что уходили далеко не все. Но и этому имелось простое объяснение, большинству из них было далеко до Ирины с чисто женской точки зрения, и искать счастья в столь голодное время на стороне было рискованным занятием. А у оперативника была зарплата и паек, и в вечно голодной стране Советов это дорогого стоило. Неожиданно он вспомнил слова Сталина, сказанные им на совещании стахановцев: «Жить стало лучше, жить стало веселей!» Да, усмехнулся он, веселей некуда! На месте преступления уже работала следственная бригада во главе с начальником Шорина Борисом Невзоровым. Пожав руки оперативникам, Шорин окинул быстрым взглядом небольшую, но довольно уютную комнату, в которой все было перевернуто вверх дном. У стола в огромной луже крови лежал труп рослого мужичны лет сорока со светлыми волосами и красивым лицом, которое еще не успела обезобразить смерть. Осмотрев комнату, Шорин перевел взгляд на Невзорова. — Николай Васильевич Горин, — ответил тот, вытащив изо рта привычную папиросу. — Работал шофером в Нарокмате иностранных дел. Ему было нанесен всего один удар ножом под лопатку, который оказался смертельным. Смерть наступила приблизительно в девять часов утра… — Соседи? — В квартире проживают еще четыре человека. Семья Громовых и Иванов. Громовы с утра ходили на рынок, а, вернувшись, обнаружили труп Горина, а Иванов в рейсе, он работает помощником машиниста. Следов взлома не обнаружено, видимо Горин сам открыл дверь убийце… — Есть за что зацепиться? — Пока нет, — покачал головой Невзоров. — Свидетели? — Мы опросили всех, кого сумели застать, благо сегодня воскресенье, но никто ничего не видел… Шорин еще раз внимательно посмотрел на убитого. — Что-то он не очень похож на шофера, — сказал он. — Я это тоже заметил! — кивнул Невзоров. — Одень его в форму и можно выпускать на встречу самого государя императора! Его слова оказались пророческими. И оперативники убедились в этом в тот же самый день. Не успели они приехать после обыска в Хлебниковском переулке к себе в отдел, как им сразу же пришлось выехать еще на одно убийство в Рогожском поселении. Там тоже был убит мужчина, и тоже ножом и что самое удивительное, почти в то же самое время, что и Никитский. Только на этот раз оперативникам повезло. В доме, в котором жил убитый Кудасов, они нашли тайник, в котором обнаружили белогвардейскую форму и альбом с фотографиями. И надо сказать, что они не очень удивились, увидев на одной из фотографий хозяина дома в белогвардейской форме и водителя из Наркомата иностранных дел точно в такой же форме. Не надо было обладать семи пядями во лбу, чтобы догадаться, что между обоими убийствами существует прямая связь. И совершенно понятно, что офицеров убрали в одно время специально. Для того, чтобы один из них, узнав о гибели своего товарища, не совершил чего-то, что могло очень не понравится либо самим убийцам, либо пославшим к ним убийц людей. На следующий Шорин получил официальный запрос своего руководства и отправился в один из московских переулков, где в небольшом здании находилось несколько секторов 3-го контрразведывательного отдела Главного управления государственной безопасности НКВД. Там работал его старинный приятель Константин Котов, и Шорин очень надеялся на то, что они получат ответ на свой запрос без особых проволочек. — Ты без сюпризов не можешь, — недовольно покачал тот головой, просмотрев фотографии и прочитав запрос. — Не могу, Костя! — улыбнулся Шорин, зная привычку своего друга стенать по поводу любой работы. — Главное, чтобы ты мог! — Понятно, — усмехнулся и тот. — Ладно, зайди дня через три. А сейчас извини, мне надо на доклад! Пожав приятелю руку, Шорин вышел из Управления и вдруг вспомнил, что ему некуда спешить. За делами он совершенно забыл, что Ирина ушла от него, и теперь его ждала пустая комната. Обиды у него на нее не было. Не собирался он и бросаться громкими фразами вроде того, что она предала его. Только теперь до него дошло, что рядом с ним все эти три года находилась самая обыкновенная женщина, которую он почему-то возвел на пъедестал. Хотя никаких оснований у него для этого не было. Да, она была красива, начитана и хозяйственна. Но как выяснилось, для жизни с ним этого было мало. Ирина не была из породы декабристок, но судить ее за это было в высшей степени бессмысленно. Конечно, он понимал ее. Он рано уходил и поздно приходил. А женщине требовалось внимание. Да, он сразу же после знакомства предупредил ее о том, что работает в уголовном розыске со всеми вытекающими отсюда последствиями. Тогда она только подняла брови. Ну и что? Она все понимает. Все правильно. Тогда она только понимала, что это такое, но уже очень скоро она узнала, что означала его работа на самом деле. Она ничего не говорила ему, когда за ним приезжали в два часа ночи, но Шорин не мог не замечать, как исчезал ее энтузиазм. Ладно, махнул он рукой, значит, не тот она человек, с которой ему нужно было связывать свою жизнь. Интересно, мелькнула мысль, а появиться ли он когда-нибудь, этот самый его человек? Но надо отдать ему должное, ныть и предаваться унынию Шорин не умел.