Как и обычно, 22 июня 1941 года Борис Александрович Садовский включил радио ровно в двенадцать часов. Каким-то удивившим Садовского замогильным голосом диктор сообщали, что сейчас будет выступать народный комиссар иностранных дел В. М. Молотов. — Советское правительство и его глава товарищ Сталин, — услышал он глухой голос Молотова, — поручили мне сделать следующее заявление. Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города — Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причем убито и ранено более двухсот человек. Налеты вражеских самолетов и артиллерийский обстрел были совершены также с румынской и финляндской территории. Это неслыханное нападение на нашу страну является беспримерным в истории цивилизованных народов вероломством. Нападение на нашу страну произведено, несмотря на то, что между СССР и Германией заключен договор о ненападении, и Советское правительство со всей добросовестностью выполняло все условия этого договора… У большинства слушавших в этот момент Молотова людей наворачивались на глаза слезы. Но были и такие, кто откровенно радовался началу войны. Радовался ее началу и Садовский. Услышав о нападении Германии на СССР, он перекрестился. — Слава Богу, дождались! И ничего неожиданного в такой реакции не было. Потомственный дворянин Борис Садовский был сыном инспектора Удельной конторы видного общественного деятеля Нижнего Новгорода. В 1902 году Борис поступил на историко-филологический факультет Московского университета. В 1909 году он выпустил свой первый стихотворный сборник «Позднее утро». Входил в круг символистов и был жружен с Блоком, Белым, Брюсовым и Соловьёвым. В своём творчестве Садовский декларировал свою приверженность патриархальности. Характерной особенностью личности и творческого образа Садовского был акцентированный эстетический монархизм. Его кумиром был Николай I, он проповедовал правые политические взгляды и романтизировал дворянство. В короткий срок Садовской стал модным автором, которого охотно печатали многочисленные периодические издания. Он одинаково успешно выступал как поэт беллетрист, литературный критик, историк литературы и драматург. Блестящая литературная карьера омрачилась несчастьем, определившим всю дальнейшую жизнь. В мае 1904 года он заразился сифилисом. Болезнь в то время в принципе уже излечивалась, и поэтому лечился Борис Александрович старательно и даже чрезмерно. В результате наступило общее отравление организма. Спустя десять лет начались местные параличи в руке и ноге. Осенью 1916 года сказались последствия сифилиса, и поэт не мог самостоятельно передвигаться. Тем не менее, он пережил большинство своих сверстников по Серебряному веку. Садовский никогда не опускался до фамилярности и даже хорошо знкомых ему людей держал на дистанции. «В обращении, — писал о нем Ходасевич, — был он сдержан, пожалуй — холоден, но это потому, что до щепетильности был целомудрен в проявлении всякого чувства. Запанибратства, столь свойственного русской дружбе, боялся он пуще всего». Ходасевич вспоминал об их последней дореволюционной встрече, когда Садовской уже с трудом передвигался, но ещё покидал свою петроградскую квартиру. При разговоре он заплакал, что было совершенно не в его характере, утёр слезы, поглядел на меня и сказал с улыбкой: — Это ведь вы Россию сгубили, проклятые либералы. Ну, да уж Бог с вами! Еще одного губителя России, императора Николая II, он ненавидел лютой ненавистью и в одном из своих стихотворений он назвал его «вампиром». Идеалом русского самодержца Садовский считал Николая I. Жизненную опору он нашел в гонимом большевиками православии. Садовский даже не думал скрывать свои взгляды и всегда находился под наблюдением сначала ВЧК, а потом ОГПУ. В начале 1929 года на его квартире в Нижнем Новгороде ОГПУ провело обыск. Были обнаружены и изъяты рескрипты Екатерины II и Николая I, трехцветное знамя царской России, печать с двуглавым орлом. Однако Садовского не тронули. Да и зачем было арестовывать его, возиться с этим паралитиком, «уволенным в отпуск трупом», как он себя называл. В 1929 году он женился на Надежде Иванове Воскобойниковой и переехал в Москву. Местом его жительства стал бывший Новодевичий монастырь. Получить это жилье ему помогли не столько обращения в Наркомпросе известных писателей, сколько связи его жены. Большевики закрыли его вскоре после революции, а здания передали в ведение Народного комиссариата народного просвещения. При наркоме Луначарском, пока в наркомате сохранялся дух относительного либерализма, Новодевичий монастырь превратился в последнее прибежище бывших камергеров, фрейлин, священнослужителей. Они доживали здесь в подвалах и кельях, и, конечно, крайне негативно относились к Советской власти. Там жил граф Василий Шереметев с семьёй, архитектор и реставратор Петр Барановский и многие другие «бывшие». Большевиков такое соседство не смущало, и Новодевичье кладбище продолжало считаться самым «престижным» для новой власти. Садовскому отвели квартиру в подвале Успенской церкви. В летние дни Садовской писал, расположившись возле могил хорошо ему итзвестных Брюсова и Соловьева. Видел он, как хоронили и таких его старых знакомцев, как Андрей Белый. Жил Садовской за счет небольшой пенсии от Литературного фонда и редкими переводами. Но самым интересным было то, что именно на кладбище он познакомился со Сталиным. Случилось это после самоубийства Надежды Аллилуевой. Поначалу Иосиф Виссарионович по ночам ездил к могиле, заходил в беседку и задумчиво курил трубку за трубкой. Садовской посочувствовал генеральному секретарю, а Сталин, неплохо знавший русскую литературу, вспомнил, что в молодости читал стихи Бориса Александровича и пожалел инвалида. На вопрос вождя, в чем нуждается Садовской, тот ответил, что хотел бы иметь радиоточку. И вскоре в его «келью», как он называл свое жильё в Новодевичьем, провели радио. Нельзя не напомнить, что радио в личном пользовании было в то время ещё большой редкостью. Он сочинил свою собственную биографию, присовокупив воспоминания некоего Попова об Илье Николаевиче Ульянове, отце Ленина. Он писал о том, что его отец дружил с отцом Ленина, хотя тот умер, когда старший Садовский был еще совсем молод, а сам Борис Александрович, оказывается, печатался у Ленина, о котором он, скорее всего, до 1917 года и знать не знал. В монастыре Садовского постоянно навещали старые знакомые, бывала и молодёжь. Судя по всему, молодёжь, не подпавшую под власть большевистской пропаганды, влекли к Садовскому и его неординарные взгляды. «В 1933 году органами НКВД, — докладывали начальники 3-го и 4-го управлений НКВД Николай Горлинский и Павел Судоплатов заместителю наркома внутренних дел СССР Богдану Кобулову, — была вскрыта и ликвидирована монархическая группа молодежи, группировавшаяся вокруг Садовского, сам Садовский арестован не был. Ликвидированная группа уже тогда ориентировалась на германский фашизм». Вторая группировка, созданная Садовским, была ликвидирована в 1935 году. По понятным причинам ОГПУ не тронуло самого Садовского. Да и зачем чекистам надо было лишаться по сути дела живого знамени, к которому тянулись враги советской власти всех мастей. Осорбенно если учесть то, что сам он не мог бежать даже при всем желании. И дело было не только в секретных сотрудниках ОГПУ, которые докладывали своим шефам о посетителях опального поэта, но и в его физической немощи. При советской власти Садовский не печатался и хранил свои рукописи в старинном кожаном чемодане. В художественной форме, порой высокого качества, в них прославляются русские цари, проповедуется православная церковность и ненависть к революции. В конце тридцатых годов Садовской переживал очередной духовный кризис и ощущал себя «православным монахом эпохи перед Антихристом. Для позднего Садовского даже Пушкин и Лермонтов являли воплощение дьявольского начала, покушавшееся ющееся на православно-монархический миропорядок. Именно этому был посвящен его роман „Пшеница и плевелы“, в котором он оправдывал убийцу Лермонтова Мартынова.