— Об одном только желею, — в голосе его зазвенел металл, — что не отомстил этим подонкам! Но очень хочу надеяться на то, — взглянул он в глаза Громову, — что им недолго ходить по русской земле! Часа через полтора Громов снова пришел в камеру Лопухина. За это время он позвонил Москвину и обстоятельно доложил ему о том, как развиваются события. — Положение осложняется еще и тем, — сказал он, — что Преклонский так и не появился у Скорина! И если он к нему так и не придет, мы рискуем потерять его… В конце разговора он услышал то, что и хотел услышать: — Если решишь использовать Лопухина, — сказал генерал, — то считай, что мое согласие ты получил! — Скажи, Петр, — спросил Громов, — а как бы ты отнесся к моему предложению к совместной работе? — Вы это серьезно, гражданин полковник? — удивился Лопухин. — Меня зовут Сергей Николаевич, — усмехнулся Громов, — и на шутника, как мне кажется, я не очень похож. Так как? Впрочем, если хочешь подумать, то… — Не буду я думать! — сразу ответил Лопухин. — Да и как бы вы поверили, Сергей Николаевич, человеку, который думает над тем, служить ему своей стране, или нет? — Ты прав, — кивнул Громов. — А как ты объяснишь Преклонскому свое отсутствие? Ведь тебя нет уже почти двое суток. И теперь я сам тебя прошу подумать. Скажу больше, мой план такой. Мы должны взять Преклонского и еще несколько его людей, а тебе с кем-нибудь дадим уйти. Как ты сам понимаешь, ты нам нужней в Харбине… — Я могу предложить только одно, — сразу же ответил Лопухин. — Я возвращаюсь к Преклонскому и рассказываю ему о том, что был на кваритре отца. Увидев отца мертвым, я вообще не хотел возвращаться к нему, но после долго и тяжелого раздумья понял, что ничего иного мне не остается. Конечно, Преклонский расскажет мне печальную историю о том, как отец сам напал на них и они убили его, защищаясь. Любые другие легенды не убедят его… — А эта убедит? — Не уверен, — подал плечами Лопухин, — но лучше мы все равно ничего не придумаем! Но даже и это сделать будет далеко не так просто… — Почему? — А где я его найду? — развел руками Лопухин. — Я думаю, что его на заимке уже давно нет… — Запасные базы у вас… у них, — поправился Громов, — есть? — Может быть, и есть, — ответил Лопухин. — Но только мне о них ничего не известно! — Скажи, Петр, а твой бывший, — полковник сделал ударение на слове «бывший», — приятель может хотя бы предположить, что ты сделаешь то, что сделал? — Теоретически, как вариант, — сказал Лопухин, — то, конечно, может. Не забывайте, Сергей Николаевич, что этот человек лишен сентиментальности и какой-либо морали. И он будет рассуждать так! Петр узнал об убийстве своего отца и возненавидел нас! Что ему остается? Вернуться к нам? Вряд ли! Сможет он проживать в России с поддельными документами? До определенного момента да, сможет! А что потом? Ведь надо где-то жить и работать, то есть, так или иначе, обращаться в соответствующие органы. Иными словами, сажать самого себя в тюрьму. И почему бы Петру не пойти с повинной. Ведь в глубине души, Сергей Николаевич, я очень надеялся, что смогу пригодиться вам. У Преклонского много недостатков, но все они касаются моральной стороны дела. А вот что касается расчета, то здесь все в порядке. И, тем не менее, я не только готов рискнуть, но и сам предалгаю вам план с моим возвращением. Главное, как говорил один великий человек, ввязаться в драку, а там, — улыбнулся он, посмотрим… — Я не хочу сравнивать себя с Наполеоном, — покачал головой Громов, — но скажу тебе откровенно, для нас главное не только ввязаться в драку, но и выйти из нее по возможности живыми. А в данном случае речь идет о твоей жизни. Что же касается того, что Преклонский ушел, то я думаю, ты ошибаешься… — Почему? — Ты говоришь, что Преклонский умеет просчитывать варинаты. Так? — Да, так! — И что тогда должны были бы сделать те люди, к которым пришел Лопухин? — Сразу придти на заимку! — воскликнул Лопухин. — Именно так! Чтобы сразу всех взять с иконами и золотом из ломбарда! А они не идут третий день. Почему? Ждут следующего нападения? Но ты ведь даже не знаешь, на какой прииск они будут нападать. А их у нас здесь десятки, и чуть ли не каждую неделю с них возят золото. Я думаю, Преклонский сделал следующее. Конечно, он увел своих людей после твоего исчезновения, но оставил наблюдателя. Расчет прост! Явится НКВД, значит, ты предал его, не явиться… Громов не договорил, а только развел руками. Да и не надо было уже ничего говорить, все было ясно и так. — А если мне несколько изменить легенду? — улыбнулся вдруг Лопухин. — Как? — А очень просто! Я скажу, что на квартире отца меня накрыла милиция, и мне пришлось все это время прятаться от нее. Более того, вы расклеете по городу мой портрет, составленный со слов видивших меня милицонеров, одного из которых я ранил. Еще лучше написать об этом в местной газете… — Молодец, Петя, — ответил Громов. — И если ты решил… — Решил! — поспешил сказать тот. Громов вызвал художника, и уже через два часа милиционеры расклеивали на видных местах портрет человека, в котором каждый, кто знал Лопухина, без труда узнал бы его. Из помещенной ниже портрета статьи следовало, что этот человек был задержан в доме, где было совершено убийство. После чего он ранил сотрудника милиции и объявлен в розыск. Громов принял и еще одну меру. Специальным циркуляром было запрещено вывозить золото с приисков до специального разрешения. Однако Громов ошибся. Преклонский ушел с заимки, и Лопухин напрасно прожил на ней целые сутки. Никто на ней так и не появился. Молчал и Скорин. И тогда Громов пошел на последний шаг. Он поселил Лопухина у Скорина. Расчет был простой. Если Преклонский все-таки решит напасть на перевозчиков золота, он неизбежно должен был появиться у инженера, поскольку только тот знал дату перевозки золота. Встретив у Скорина своего приятеля, он обязательно спросит, откуда тому звестна эта явка. И вот тогда Лопухин сошлется на Гроссе. Ну а поскольку проверить это было невозможно, а сам Лопухин должен был исполнять обязанности командира группы в случае гибели или ранения Преклонского, тот должен был поверить Лопухину. Вряд ли ему могло придти в голову то, что сам Скорин перевербован и работает на советскую разведку. Ничего страшного не было и в том, если Преклонский в чем-то заподозирт Лопухина, поскольку уйти из окруженного со всех сторон сотрудниками НКВД дома инженера было невозможно. Конечно, это было рискованно, но ничего другого ему не оставалось. Тем более, что Лопухин без лишних разговоров согласился и на этот вариант. Да и не было, говоря откровенно, такого понятия в лексиконе Громова уже давно, поскольку вся его работа представляла собой постоянный риск. Могло случиться и так, что, получив бесценные иконы, Преклонский уже не нуждался в золоте с прииска. Но тогда было не понятно, почему он не вернулся в Харбин, так как, судя по заверениям пограничников, попыток перейти границу в эти дни не было. И все-таки главной причиной было то, что для продолжения задуманной с Москвиным игры, Громову был, прежде всего, нужен сам Преклонский. Более того, его нужно было взять с поличным. Можно, конечно, было его повязать у Скорина. Но тогда вся остальная игра теряла смысл. Преклонского с его бандитами надо было взять так, чтобы у него не возникло ни малейших подозрений в причастности к его задержанию Скорина и уж тем более Лопухина. Да и судить его, согласно задуманному Громовым плану, надо было за уголовное преступление. Но никак не за нелегальный переход границы, за который грозил расстрел. Все это означало только то, что Преклонского надо было брать до перехода границы, и похищенных из ломбарда ценностей и икон вполне хватало для возбуждения против него уголовного дела. И теперь Громову оставалось только ждать. Через три дня томительного ожидания Преклонский пришел к Скорину. Одет он был просто. Не дать ни взять, рабочий с фабрики. После незамысловатого угощения гость вопросительно взглянул на Скорина. — Что у нас? — Вынужден вас огорчить, — развел тот руками, — в ближайшее время никаких перевозок золота не намечается…