Чувство страха за себя, за свою семью витало над каждым, кто получал вызов в Москву, и иногда оно становилось непреодолимым. В этих условиях многие из советских резидентов стали невозвращенцами. Рейсс не только отказался вернуться в СССР, но и выступил с резкой критикой того беззакония, кторое творилось на родине. Более того, он предупредил сторонников IV Интернационала о том, что в Москве принято решение любыми средствами «ликвидировать» заграничных троцкистов и антисталинских коммунистов. Затем под псевдонимом «Людвиг» он написал письмо в ЦК ВКП(б) о разрыве со Сталиным. В нем он призвал рабочее движение избавиться от Сталина и стлинизма. Вместе с письмом Рейсс прислал орден Красного Знамени. «Было бы противно моему достоинству, — написал он, — носить его в то время, как его носят палачи лучших представителей русского рабочего класса». Свое письмо он передал сотруднице советского торгпредства во Франции, но оно оказалось в руках у ответственного сотрудника ИНО Шпигельгласа. Тот прибыл в Париж для охоты за предателем. Опасаясь за свою жизнь, Рейсс взял из кассы деньги, предназначенные на оперативные расходы, и вместе с женой и сыном уехал в Швейцарию. Но к этому времени агентура Шпигельгласа активно занималась поисками. Старая знакомая семьи Порецких и агент ИНО, Гертруда Шильдбах, сумела узнать адрес Порецких в Швейцарии. В своем письме к Порецкому она просила о свидании с ним для получения какого-то совета. Порецкий согласился на встречу. 4 сентября 1937 года он пошел на эту встречу вместе с женой. Шильдбах имела при себе коробку с отравленными конфетами, которую должна была передать Порецкому. Но в последнюю минуту поняла, что конфеты могут попробовать и жена Порецкого, Елизавета, и их сын, Роман. На это она не могла пойти. Она буквально выхватила коробку из рук Елизаветы и покинула кафе, где они встречались, извинившись, что спешит на свидание и договорившись о встрече вечером. Шпигельглас предусмотрел такую возможность и имел запасной вариант. Вечером, когда Шильдбах встретилась с Порецким, в том же кафе оказались два болгарина. Они заранее арендовали автомашину. Судя по всему, болгары вместе с Рейссом и его дамой сели машину, где между ними началась драка. Во всяком случае в в сжатой руке мертвого Рейсса были обнаружены седые волосы, идентифицированные полицией как волосы Шильдбах. Ну, а затем труп Рейсса с пятью пулевыми отверстиями был обнаружен швейцарской полицией на тихой дороге недалеко от Лозанны. Надо ли говорить, что «болгары» тоже работали на своетскую разведку. Жена Порецкого, Елизавета, уехала в Америку, где вскоре вышла замуж, а впоследствии написала книгу «Тайный агент Дзержинского» о жизни и смерти своего первого мужа. Существует еще одна, правда сомнительная, версия того, почему Рейсс был так поспешно убит. Ее автор — историк-архивист Н. Петров полагает, что Рейсс был в курсе каких-то тайных переговоров Сталина с Гитлером. «Как-то на заседании Политбюро, — писал он, — Сталин спросил у Литвинова, знают ли иностранцы об этих переговорах. Он настаивал, что необходимо предотвратить любую утечку информации. Узнав, что материалы о переговорах были у Рейсса, Сталин кричал на Ежова „Уберите его, или я уберу того, кто не выполнит мои приказы!“ Выжить после этого Рейсс не мог». Так ли это — сказать трудно. Зная обо всех этих делах, Шульц прекрасно понимал, что на Лубянке хорошо осведомлены о том, кто есть кто в русской эмиграции. Именно поэтому он настороженно встречал тех людей, которые изъявляли желание работать на немецкие спецслужбы. Да и что они могли? Перейти границу и, в лучшем случае пристрелить, какого-нибудь второразрядного активиста? Более того, Шульц всегда считал, что чем чище биография потенциального работника Абвера, тем больше шансов на то, что он подготовлен советской господином Судоплатовым. Взять хотя бы сидевшего перед ним Анненкова. Если почитать его биографию, то можно, не раздумавая, доверить ему руководство какой-нибудь разведшколой. Все чисто. Если бы не одно «но». В СССР и не с такими биографиями люди не доживали до тридцати лет. А этот не только дожил, но и умудрился пройти через все круги ада и, в конце концов, оказаться в сердце русской эмиграции. — Скажите, Алексей Петрович, — спросил он, — а зачем вы приехали в Париж? Ведь воевать с Советами можно и в Сибири, куда уже очень скоро будут эвакуированы многие военные заводы… — Прежде всего, господин… — Да полноте! — остановил его Шульц. — Генрих! Ведь у нас просто дружеская беседа, которая никого ни к чему не обязывает… — Хорошо, Генрих! — кивнул Алексей. — Я не приехал, а меня послали! Это первое! Во-вторых, Харбин слишком далеко от Москвы, в которой я живу. Да и те цели, которые я ставлю перед собой, идут куда дальше взрыва на оборонном заводе! — И что же вы планируете? — Я планирую создание контрреволюционной подпольной организации с политическим руквоводством и боевыми отрядами. И такие люди у нас есть. Я отдаю себе отчет о тех трудностях, которые нас ждут, и не обещаю вам, что завтра же буду контролировать Генеральный штаб и возьму на приступ Кремль. Но я точно также знаю и то, что крови большевикам мы испортить можем много… — И вы могли бы назвать мне этих людей? — спросил Шульц. — Не считайте меня наивным человеком, Генрих, — рассмеялся Алексей. — Мне прекрасно известно ваше отношение к русским, и я вряд ли ошибусь, если предположу, что вы и меня держите за агента НКВД. А теперь скажите мне, почему я должен доверять вам? Если вы мне скажите, что у НКВД нет своих людей в РСХА, то я вообще прекращу наш разговор! Тем более, что он, как вы сами мне сказали, нас ни к чему не обязывает! Только вы лукавите, Генрих! Обязывает и еще как обязывает! Иначе работник вашего уровня вряд ли бы стал тратить время на пустые разговоры с человеком, которого он видит в первый раз в жизни. Скажу вам больше, Генрих, я не в восторге от того, что мы сбросим большевизм не своими силами. Но история нас, к сожалению, не спрашивает, и мне остается только принимать настоящее, как должное. Конечно, я мечтаю о свободной России! Однако у вас свой взгляд на будущее России. Говорить сейчас о том, как она будет обустроена в высшей степени бессмысленно. Ведь блицкрига, насколько мне известно, не получилось, и вряд ли получится. Иначе, зачем вам надо было создавать «Валли»? Но у нас с вами одна цель: победить большевизм, и ради этой святой для всякого русского дворянина цели я готов сотрудничать с вами… Алексей замолчал. Он взял чашку с кофе и сделал небольшой глоток. По непроницаемому лицу Шульца было сложно понять, произвела ли на него его речь, произнесенная, надо заметить, совершенно бесстрастным голосом. Алексей был настолько спокоен, что создавалось впечатление, что ему вообще не очень интересно то, о чем они говорили. Неожиданно для Алексея, Шульц поднял обе руки. — Сдаюсь! — рассмеялся он. — Вы правы, поскольку подозревать я должен всех и вся! Другое дело, если бы смогли меня убедить не громкими словами, а каким-нибудь делом. Поэтому договоримся так! Сейчас я не буду выдавать вам никаких авансов, но и забыть вас не забуду. А чтобы в курсе наших дел мы были одни, давайте подберем вам какой-нибудь псевдоним, который и будет залогом нашей дружбы… — «Людвиг» устроит? — спросил Алексей. — О да, — улыбнулся Шульц, — ведь это имя моего любимого композитора… Когда Алексей ушел, майор встал со своего кресла и подошел к окну. Он закурил и сделал несколько глубоких затяжек, глядя в на улицу. Через минуту он увидел вышедшего из подъезда Алексея. Тот перешел улицу и скрылся в начинавшемся за ней сквере. Ему понравился этот человек. Но еще больше ему понравилось то, что он не клялся в вечной и страстной любви к Гитлеру, не просил и не лебезил. Наоборот, он откровенно дал понять, что вынужден подчиняться обстоятельствам. Да и его намерение создать в Москве контрреволюционную организацию ему понравилась. Поверил ли он ему? Нет, не поверил, поскольку привык судить только по делам, а таковых еще не было.