— Я хочу выпить, — без всякой патетики произнесла Марина, — за еще живущих на нашей земле настоящих мужчин! За тебя! — Спасибо! — чокнулся с ней Анненков. Он залпом выпил водку и почувствовал, как ледяная жидкость, проскользнув вниз, обожгла пищевод и тут же превратилась в приятное тепло. Он закусил мясистым помидором и принялся за роскошный холодец, обильно поливая его душистым хреном. Женщина смотрела на него. — Так нельзя, Марина, — улыбнулся Арсений, — кладя себе очередной кусок холодца. — Надо закусывать! — Не хочу, — покачала головой девушка. — Почему? — взглянул на нее Алексей. — Перенервничала, — честно ответила Марина. — Всю дорогу мне казалось, что вот откроется дверь войдет Дугин со своими костоломами… — Все может быть, Марина, — ответил Аринин, — но что сделано, то сделано, и не надо портить такой чудесный день грустными размышлениями! Марина кивнула. Ничего другого она и не ожидала. Этот сильный и уверенный в себе мужчина не станет ныть и жаловаться, даже если ему, как будет совсем плохо. — Ты прав, Леша, — наполнила она рюмки, — гулять, так гулять! После второй рюмки Марина обрела аппетит и с удовольствием ела приготовленные Анненковым салаты и мясо. И все же грусть не покидала ее. Конечно, Алексей прекрасно понимал состояние женщины и не сыпал соли на рану. — Леша, — проговорила вдруг Марина таким проникновенным тоном, что Анненков внимательно взглянул на нее, — завтра мы с тобой расстанемся и, наверное, навсегда… Она с трудом сдержала слезу и, сглотнув ставший в горле ком, продолжала: — Но я хочу, чтобы ты знал, что я совсем не такая, как ты думаешь… Аринин хотел что-то сказать, но Марина жестом остановила его. — Я, — продолжала она, — не буду тебя обманывать и рассказывать красивые сказки о своей жизни с тем же Дугиным. Да, меня, наверное, можно презирать, поскольку никакой любви к этому кабану у меня не было, а был только расчет. Но после встречи с тобой во мне что-то перевернулось, и я поняла, что нельзя никогда продавать себя и дарить хотя бы один поцелуй без любви… — Нет на свете ничего лучшего, — воспользовался паузой Алексей, — чем поцелуй. Самое сладкое и тайное, дрожью двух миров исполненное — есть поцелуй. Губы касаются друг друга, прижимаются друг к другу и целуются, целуются, и я счастлив, когда целую. Я чувствую радость дыхания и понимаю, что такое есть жизнь, вижу Небо и Землю, слышу все свое тело и нежное тело другое. Целую ее, кого люблю, а все тело становится певучим и слышащим. Слепнут глаза, а видят ярче. Гаснут мысли, а все мыслью становится… — Что это? — изумленно спросила Марина. — Замечательный поэт серебряного века Константин Бальмонт, — улыбнулся Анненков. — Когда-то эти стихи в прозе мне настолько понравилась, что я выучил их наизусть. — Здорово! А ты еще что-нибудь помнишь? — Да… — Почитай! — Тайна любви больше, — снова заговорил Алексей, — чем тайна смерти, а жизнь и смерть становятся равными для того, кто любит. В том сила и ужас Любви. Она ослепляет глаза и меняет души так, что драгоценные предметы становятся ничем, а ничто становится безбрежным царством. Она меняет и людей, которые становятся богами и зверьми и входят в мир нечеловеческий! И в нем души бьются, безумствуют, светятся, горят, плачут, и в первый раз живут, и в первый раз видят, видят все, влюбляясь в тела, как некогда Ангелы влюблялись в дочерей Земли. Нам холодно, мы цепенеем и тонем в зеркальных глубинах. Но мы любим, мы любим, и ради Любви совершим геройство, и ради Любви совершим преступление, ради одной минуты Любви создадим жизнь и растопчем жизнь. В этом Любовь. Любовь ужасна, беспощадна, она чудовищна. Любовь нежна, Любовь воздушна, Любовь неизреченна и необъяснима, и что бы ни говорить о Любви, ее не замкнешь в слова, как не расскажешь музыку и не нарисуешь солнце. Но только одно верно: тайна Любви больше, чем тайна смерти, потому что сердце захочет жить и умереть ради Любви, но не захочет жить без Любви… Когда Алексей замолчал, Марина долго сидела, не в силах ничего говорить. Затем поднялась из-за стола и, одарив Аринина одним из тех проникновенных взглядов, от которого сразу загорается кровь, направилась к кровати. Алексей отнес на кухню пустую бутылку вина и задержался там ровно настолько, столько в его понимании было необходимо Марине для того, чтобы подготовиться к пиршеству плоти. И когда он появился в спальне, Марина уже лежала в широкой кровати, покрытая прозрачным покрывалом. И в какой уже раз его восхищенному взору представилось одно из самых совершенных женских тел, какие он когда-либо видел. В следующее мгновение он мягко лег на Марину и впился в ее полураскрытые губы страстным поцелуем. Марина застонала и ласково провела по его спине руками, снизу вверх, надавливая на какие-то только ей одной известные точки. Потом откинула покрывало и, высоко подняв ноги, широко развела их в стороны. И измученный давно сжигавшим его желанием, Алексей, ощущая во всем теле неизъяснимое блаженство, с какой-то изумившей его самого нежной яростью вошел в нее. Марина застонала еще сильнее и, извиваясь всем телом, принялась покрывать его губы, глаза и шею жгучими поцелуями. Затем она ласковыми движениями принялась массировать ему низ живота. И он не успел даже ни о чем попросить Марину, как та уселась на него. Глядя на ее мелко дрожащие груди, Алексей даже застонал от охватившего его сладостного восторга, чего с ним давно уже не бывало. На этот раз они не спешили и шли к тому самому сладкому моменту, ради которого и затевались все эти любовные игры около часа. И когда этот воистину сладкий миг был уже совсем близок, последовал яростный спрут и сменившее его полнейшее расслабление. Минут десять они пролежали, не двигаясь и не говоря ни слова, все еще находясь под впечатлением только что полученного удовольствия. Но как не был удовлетворен только что испытанной близостью Аринин, при виде совершенных форм Марины и так соблазнительно покачивающихся ее бедер, когда она, совершенно обнаженная направилась в ванну, его снова с ног до головы окатила теплая волна желания… Утром Анненков достал из шкафа коробку и открыл ее. В коробке лежало золото, деньги, новый паспорт для Марины и билет до Ленинграда, откуда Марина была родом. Она слишком хорошо знала мстительный характер своего коварного сожителя и не сомневалась, что он попытается найти ее. Марина слишком хорошо знала, как Николай выбивал признания из невиновных, которые после его бесед с ним превращались в японских шпионов и троцкистов. Да, у него против нее, кроме подозрений, не было, но начни он ее пытать, она рассказала бы все. Потому и попросила, вручив Алексею свою фотографию, сделать ей новый паспорт. Более того, сейчас она уже сожалела о содеяном, поскольку даже жизнь под чужим именем не обещала ей желанного спокойствия. Но что сделано, то сделано. Слишком уж она была обижена на Дугина, вытершего об нее ноги. — Золото сразу не продавай, — сказал Арсений, когда Марина спрятала коробку в свой саквояж. — Оно может быть в розыске… — Ладно, — ответила Марина и взглянула Алексею в глаза. Прекрасно понимая, что от него хочет услышать женщина, тот мягко сказал: — Я бы оставил тебя у себя, но не время! Кто знает, как пойдут дела и если нас возьмут с тобой у меня на квартире, то в следующий раз в Астрахань ты поедешь за казенный счет. О себе, — невесело усмехнулся он, — я уже не говорю… Марина понимающе покачала головой. Своим женским чутьем она чувствовала, что Алексей не лжет и прекрасно понимала, что им надо на время расстаться в интересах их же собственной безопасности. В эту миунту она была готова отдать все это проклятое золото и все деньги, только бы не уезжать. Но, увы, это было невозможно, поскольку на самом деле никто не знал, что предпримет Дугин… А в этот самый момент Николай Алексеевич Дугин громко матерился около своего пустого сейфа, который он прятал в сарае. Сейф был вскрыт, и все его содержимое исчезло в неизвестном направлении. А хранилось в нем предостаточно. Помимо своих прямых обязанностей, Николай Алексеевич занимался и другой, куда более прибыльной деятельностью. Правда, в отличие от первой — подпольной. Все дело было в том, что вместе с начальником производственного отдела он занимался спекуляцией черной икры, которая потом контрабандой шла в Иран. Схема была проста, как божий день. С каждой добытой зеками тонны икры в документах фиксировалось только девятьсот, а остальные сто Дугин с подельником продавал. Этого хватало за глаза. Экспорт чёрной икры был важным источником получения валюты для индустриализации. Поэтому десятилетие перед Второй мировой войной стало одним из пиков осетрового и икорного промысла. Только в 1939 году из СССР экспортировали 789 тонн чёрной икры на огромную сумму в 15 миллионов долларов. Перекупщики расплачивались с ними рублями, доллары в Советском Союзе Дугину были не нужны. Но он охотно брал и изделия из золота, и драгоценные камни, и старинное серебро. И вот теперь его, всемогущего заместителя начальника оперативно-чекистского отдела Управления лагерей по Астраханской области, обнесли как последнего фраера!