— Неужели? — Не специально, — отвечает она. — Просто не было денег. — Хорошо, давайте назовем это операцией «Люси начинает снова», хорошо? Давай пей. А вот и они, эти самые нотки, пока еще вроде бы дружеские, но в которых уже слышна легкая агрессия. Не беззаботное предложение, а команда. Она улыбается и выпивает половину бутылки. Он пристально смотрит на нее. — Хорошая девочка, — говорит он, — славная девочка. Давай, до конца. Она хмуро улыбается и допивает остальное, почти давясь от того, что пиво попадает в желудок слишком быстро. — Хорошая девочка. Молодчина, — говорит он, улыбаясь ей акульей улыбкой. Затем берет у нее пустую бутылку и поворачивается, чтобы достать из шкафа два бокала. — Идем? — говорит он, указывая на дверь в сад. — Сначала нужно закончить с ними. — Она указывает на помидоры, которые еще не все нарезаны. — Закончишь потом, — возражает он. — Давай сначала выпьем. Она идет за ним во внутренний дворик, держа в руках тарелку с чипсами и сумочку. Он наливает два больших бокала вина и подталкивает один из них через весь стол к ней. Они чокаются, после чего он взглядом как будто приковывает ее к месту. — Итак, Люси Лу, расскажи мне, расскажи мне все. Чем ты занималась последние десять лет? — Ха! — пронзительно усмехается она. — С чего ты хочешь, чтобы я начала? — Например, с того человека, который подарил тебе дочь. В животе у Люси становится нехорошо. С первого момента, когда Майкл увидел Стеллу, ей стало ясно: его задело, что она занималась сексом с другим мужчиной. — Вообще-то, — начинает она, — рассказывать особо нечего. Это была катастрофа. Зато теперь у меня есть Стелла. Ну ты сам знаешь. Он наклоняется к ней и как будто прожигает насквозь своими карими глазами. Он улыбается, но улыбка эта холодная, ненатуральная. — Нет, — говорит он. — Я ничего не знаю. Кто он? Где ты познакомилась с ним? Она думает о паспортах, лежащих где-то в этом доме. Она не может позволить себе разозлить его. Не может сказать ему, что отец Стеллы был любовью всей ее жизни, самым красивым мужчиной, какого она когда-либо встречала, что он был превосходным пианистом, чья музыка доводила ее до слез, что он разбил ей сердце, но она до сих пор носит его осколки в карманах, даже сейчас, спустя три года после того, как видела его в последний раз. — Он был настоящим козлом, — лжет она. Затем на мгновение умолкает и делает большой глоток вина. — Просто симпатичный чувак, безмозглый преступник. Мне было его жалко. Он был не достоин меня и, конечно, не достоин Стеллы. — Она произносит эти слова с уверенностью, потому что, хотя она и смотрит Майклу прямо в глаза, он не знает, что она имеет в виду его самого. Эта характеристика, похоже, удовлетворила Майкла. Его улыбка смягчается, и он снова становится прежним. — Где же он сейчас, этот идиот? — Он сделал ноги. Вернулся в Алжир. Разбил сердце своей матери. Его мать обвиняет во всем меня. — Люси пожимает плечами. — Но на самом деле было бы странно, поступи он иначе. Он только и делал, что разочаровывал всех. Он просто был из таких парней. Майкл снова наклоняется к ней. — Ты любила его? Люси насмешливо фыркает. — Боже, — говорит она, все еще думая о Майкле. — Нет. Он кивает, как будто выражая ей одобрение. — У тебя после него был кто-нибудь еще? За все эти годы? Она качает головой. Это еще одна ложь, но ее легче произнести. — Нет, — говорит она. — Никого. Никого. Я едва свожу концы с концами с двумя маленькими детьми. Знаешь, даже если бы я встретила кого-то, из этого ничего бы не вышло. Логистически. Она пожимает плечами. — Да. Я понимаю. Знаешь, Люси, — он серьезно смотрит на нее, — если бы ты попросила меня о помощи, я бы тебе помог. Все, что тебе нужно было сделать, это попросить. Она печально качает головой. — Да. Я знаю. — Ты слишком гордая, — говорит он. Это так далеко от правды, что почти смешно, но она кивает в знак согласия. — Ты так хорошо меня знаешь, — говорит она, и он улыбается. — Во многих отношениях мы были худшей, худшей на свете парой. Я хочу сказать, господи, помнишь те моменты, которые у нас были? Боже, мы вели себя как сумасшедшие! Но в других отношениях мы были офигенно крутыми, верно? Люси заставляет себя улыбнуться и кивнуть в знак согласия, но не может заставить себя сказать «да». — Наверно, мы плохо старались, — говорит он, уже наполнив свой бокал и подливая вина в бокал Люси, хотя она едва успела сделать из него пару глотков. — Иногда в жизни все происходит само собой, — говорит она, просто чтобы что-то сказать. — Это правда, Люси, — соглашается Майкл, как будто она только что изрекла нечто глубокомысленное, и, сделав большой глоток вина, спрашивает: — Расскажи мне все о моем мальчике. Он умный? Спортивный? Он добрый? — мысленно задает она вопрос. Он хороший? Он заботится о своей младшей сестре? Он говорит мне правду? Он хорошо пахнет? Он умеет петь? Он умеет рисовать самые красивые портреты людей? Он заслуживает лучшего, чем эта дерьмовая жизнь, которую я могу ему дать? — Он неглупый, — отвечает она. — Средне успевает в школе по математике и естественным наукам, отлично по иностранным языкам, изобразительному искусству и английскому. И нет, не спортивный. Совсем не спортивный. Люси пристально смотрит на Майкла, ища в его взгляде тень разочарования. Но он, похоже, воспринял ее слова спокойно. — Невозможно быть лучшим во всем, — говорит он. — И он симпатичный мальчик. Уже проявляет интерес к девушкам? — Ему всего двенадцать, — резко отвечает Люси. — Он уже взрослый, — говорит он. — Надеюсь, ты не думаешь, что он может вырасти геем? Ей так и хочется выплеснуть в лицо Майклу вино и уйти. Вместо этого она говорит: — Кто знает? Пока никаких признаков я не наблюдаю. Но, как я уже сказала, он пока не интересуется такими вещами. В любом случае, — меняет она тему, — пожалуй, мне стоит заняться панзанеллой. Пусть немного пропитается маслом, прежде чем мы ее съедим. Люси встает. Майкл следует ее примеру. — А я должен заняться барбекю, — говорит он. Она было направляется в сторону кухни, но прежде чем успевает уйти, Майкл хватает ее за руки и поворачивает к себе лицом. Она видит, как его взгляд уже теряет фокус, а ведь сейчас всего лишь половина второго. Он кладет руки ей на бедра и прижимает их к себе. Затем убирает ее волосы за ухо, близко наклоняется к ней и шепчет: — Я не должен был тебя отпускать. Его губы ненадолго касаются ее губ, затем он шлепает ее по ягодицам и провожает взглядом, когда она уходит на кухню. 26 Вскоре после того, как моя мать сказала мне, что Дэвид заставляет нас отдавать все наши деньги на благотворительность и что он будет жить с нами всегда, я случайно увидел, как он целует Берди. Тогда это показалось мне тошнотворным, причем по самым разным причинам. Во-первых, как вы знаете, в моих глазах Берди была физически непривлекательной, даже отталкивающей. Мне было противно думать о том, что большой рот Дэвида прижимается к ее жестким, узким губам, что его руки лежат на ее костлявых бедрах, а ее мерзкий язык нащупывает его язык в темной пещере их ртов. Фу! Во-вторых, я тогда придерживался довольно консервативных взглядов, и картина прелюбодеяния шокировала меня до глубины души. И в-третьих: вообще-то, эта третья ужасная вещь поразила меня не сразу. Да и не могла, потому что последствия того, чему я стал невольным свидетелем, были не совсем очевидны. Но я определенно почувствовал, как при виде поцелуя Дэвида и Берди во мне шевельнулось нечто вроде страха, некое предчувствие того, что они могут разбудить друг в друге что-то, что лучше прятать от посторонних глаз.